Ленька Пантелеев

– Ничего... так... все в порядке, - бодрым голосом отвечал Ленька, чувствуя на себе беспокойный, настороженный взгляд Феклы Семеновны.
– Ваша изба в целости... Я заходил, видел.

– Да я не о том. Я хотел спросить: кто там у нас верховодит? Глебовы-то еще хозяйничают?

– Да. Федор Глебов на днях лавку открыл. Торгует. Сыновья его, которые раньше в лесу скрывались, теперь дома живут. А с Хорькой я не играю больше.

– Это почему ж так?

– Вы же знаете, почему, - нахмурился Ленька.

Он смотрел на Кривцова и думая, что председатель очень изменился. Не в том дело, что его остригли и что он похудел. Голос у него был расслабленный, больной, но в этом голосе не было уже тех нежных, девичьих ноток, которые так поразили Леньку когда-то в сумерках на Большой дороге.

– Ничего, - говорил он с невеселой усмешкой.
– Пускай похозяйничают, потешатся напоследок... Ведь, дураки пошехонские, не понимают и понять не хотят, что Советская власть - навечно, что ее ни вилами, ни топорами, ни английскими пулеметами не сокрушить... Помните?
– сказал он, открывая глаза. И опять в его голосе зазвучали теплые певучие нотки, когда, приподнявшись на локте, он хрипловатым голосом медленно, упирая на букву "о", прочел:

Рать подымается

Неисчислимая!

Сила в ней скажется

Несокрушимая!

– Это что? Откуда?
– спросил Ленька.

– А это у Некрасова. Не читали разве? "Русь" называется... Несокрушимая!.. Это ведь про нас с тобой сказано, про наше времечко!..

– Василий Федорович, - сказал Ленька.
– А это правда, что у вас...

Он запнулся.

– Что это у меня?

– Что у вас - восемнадцать ран?

Кривцов негромко посмеялся в бороду.

– Не знаю, дружок. Я не считал.

– Да, да, правда... Мне Фекла Семеновна говорила.

И, наклонившись к раненому, Ленька покраснел, как девочка, и сказал:

– Ведь вы - знаете, Василий Федогыч, кто? Вы - гегой.

– Ну вот! Придумали... Я, дорогой мой, русский мужик. А русский мужик сильный, он все выдюжит. Это вот она у меня действительно героиня, - сказал он, улыбаясь и показывая глазами на жену, которая молча стояла у него в изножий, облокотившись на спинку кровати.
– Ведь это она меня от смерти спасла...

– Полно тебе, Василий Федорович, - заливаясь румянцем, ответила Фекла Семеновна.
– Не я тебя спасла, а дохтор... Вот он идет!
– сказала она вдруг испуганным шепотом.

Ленька оглянулся.

Через палату быстро шел, размахивая руками и держа направление прямо к нему, невысокий румяный человек в белом халате и в белой кругленькой шапочке, сдвинутой на затылок.

– Позвольте, хе-хе, - говорил он, двигая густыми черными бровями.
– Это что такое? Товарищ Кривцова, это как же вы, хе-хе, без халата сюда? И кто вас пустил?

– Прости, батюшка. Я сейчас. Я на минутку, - забормотала Фекла Семеновна.

Ленька поднялся и смущенно смотрел на доктора. Он сразу узнал его.

– А это что за птица?
– сказал тот, останавливаясь и разглядывая мальчика.
– Хе-хе. Интересно... Ты как сюда попал, попугай?

– Это ко мне, Борис Яковлевич, - слабым голосом сказал Кривцов.

– Я так... на минутку... зашел. Здравствуйте, доктор, - сказал Ленька, вежливо кланяясь и шаркая ногой.

– Хе-хе. Постой! Где я тебя видел?
– сказал доктор, взяв мальчика за подбородок.
– Ты у меня лечился когда-нибудь?

– Еще бы... Вы разве не помните? Вы же меня кололи...

– Хе-хе. Колол! Я, мой друг, за свою жизнь, хе-хе, переколол, вероятно, хе-хе, десять тысяч мальчиков и такое же количество девочек. Где? Когда? Напомни.

– Этим летом. В гостинице...

– А-а! Постой!.. В Европейской?.. Хе-хе. Помню. Дифтерит?

– Да.

– Черт возьми! Хе-хе. Почему же ты не в больнице?

– Мне некогда было, - сказал Ленька. И он коротко рассказал доктору о своих ярославских злоключениях.

– Черт!
– сердито повторил доктор.
– Хе-хе. Ерунда какая... Чушь собачья. Иди сюда!

Он схватил мальчика за плечо и подвел к окну.

– Открой рот.

Ленька послушно открыл рот.

– Скажи "а".

– А-а, - сказал Ленька.

– Еще. Громче.

– А-а-ы-ы, - замычал Ленька, поднимаясь на цыпочки и выкатывая глаза.

– Хе-хе. Н-да. Странно. А ну, открой рот пошире. Горло не болит?

– Э, - сказал Ленька, желая сказать "нет".

– И не болело?

– Э...

– Мать жива?

– Жива.

– Братья и сестры есть?

– Есть.

– Живы?

– Живы.

– Здоровы?

– Здоровы.

– Н-да, повторил доктор.
– Исключительная история!.. Никогда, хе-хе, ничего подобного не видел. За десять лет практики... Первый случай.

– Может быть, маму позвать?
– оробев, предложил Ленька.
– Они здесь... Мы ведь для этого и приехали, чтобы вам показаться...

– Жалко. Напрасная трата времени. Ехать вам, хе-хе, совершенно незачем было. Вы, молодой человек, здоровы как бык. Понимаете?

– Понимаю.

– Повторите.

– Как бык.

– Ну, а в таком случае, хе-хе, делать тебе здесь, хе-хе, совершенно нечего. Прощайся с больным и проваливай.
– И, взяв мальчика за плечо, доктор шутливо подтолкнул его коленом.

Ленька торопливо попрощался с Кривцовым, поклонился доктору и побежал к выходу. Уже надевая фуражку, он вдруг вспомнил что-то, оглянулся и крикнул:

– Василий Федорович! Я и забыл... У меня подарок для вас есть. Вы слышите? Поправляйтесь! Приезжайте скорее.

Кривцова он не увидел и голоса его не расслышал. Но Фекла Семеновна, помахав мальчику рукой, крикнула:

– Мамане твоей кланяться велит!..

...Александру Сергеевну Ленька нашел в саду. Еще издали он увидел ее серый жакет и белую с черной ленточкой панамку. Мать стояла у той самой зеленой скамейки, где полчаса тому назад он разговаривал с бородатым раненым. Сейчас этот бородач стоял на растопыренных костылях и что-то оживленно объяснял Александре Сергеевне, показывая рукой в ту сторону, куда убежал мальчик.