Ленкина свадьба(из сборника"Земля гай")

И тут на той стороне речки появилась Лариска. И бодрым, но развязным шагом направилась через мостик к ним. Бабки вздохнули, но приветливо заулыбались. За Лариской следом трусил косматый Ларискин кобель: одно ухо торчком, другое висит.

— Я к вам за советом, — еще с мостика закричала Лариска.

Что-то в ее походке, интонации было очень уж странное, неестественное… Когда Лариска подошла, все стало на свои места: Лариска была пьяна. Бабки молча удивленно смотрели на нее.

— Я правильно живу? — сразу взяла быка за рога Лариска, глядя на бабу Лену.

— Один господь бог знает, как ты живешь… — бабе Лене рассуждать на серьезные темы не хотелось. Рядом с ее ногой уютно пристроился кобель, и она лениво стала чесать его за ухом, — Шарик-Бобик, фиг те в лобик — плохо домик стережешь…

— Ты что — пьяна? — прямо спросила Тоська.

— Да, — воинственно сказала Лариска. — А че? Че уставились? Я вот всю жизнь правильно жила: не пила, двух парней подняла, вырастила, выучила, обженила одного. Как муж умер — на мужиков больше не смотрела. Работала, старалась, на ферме, дома на огороде, кур держала. Сёгоду овец завела ради шерсти, чтобы вязать маленькому Ванюше-внучку носочки-рукавички. Людям старалась зла не делать, пока черт с этим домом не попутал, так и то все — от нищеты, да когда невестка на меня волком глядит, что ночью не сплю, брожу — спать мешаю. А чего не сплю — так хвори меня одолели: ноги ночами болят — мочи нет. Так ведь еще теперь уродина такая хожу! — и она без злобы или ненависти — сил уже не было — посмотрела на Тоську, вспомнила

что-то, — “а-а…” — сказала про себя и показала Тоське две фиги, — вот, Тосенька, победит космоэнергетик твою вредоносную энергию. Он скоро еще приедет.

Тоська от вида фиг растерялась.

— Ладно тебе, не по-христиански это, срам, — и баба Лена отвела Ларискины руки, — садись-то, в ногах правды нет. Что стряслось-то?

Лариска потеряла мысль, села на скамейку, задумалась…

— А так это, оказалось теперича, что неправильно я жила. И зря жила ажно. В бога не веровала, и как ни крути, а все для себя делала. И детей для себя ростила, и скотину для себя выхаживала. И даже мужика, мол, не заводила, чтобы перед другими нос высоко держать. Это мне космоэнергетик сказал. Приехал вот, говна-пирога, сюды пое-откуда, кто такой, что за птица, кто его надоумил людей пользовать… И вся жизнь моя — псу под хвост! Накрылась медным тазом вся моя энергетика, — Лариска звонко шлепнула себя по макушке и пониже спины, — а где я этого бога возьму, где? Не учила меня мамка-покойница, царствие ей небесное, молитвам. Где ты, господи?! — бухнувшись на колени, театрально воззвала Лариска к небу, то ли кулаками потрясая, то ли руки воздев.

Кобель на всякий случай отскочил в сторону и улегся рядом с клумбой, в тени ноготков.

— Эх ты, забодай тебя комар, — баба Лена притянула к себе Ларискину

голову, — дурная головушка, неразумная, ты что думаешь, я сразу с господом в сердце родилась? Меня тоже мамка не научила. Тогда времена такие были — все иконы прятали и от бога отказывались. А отец-то мой Гуляевский был, сама знаешь, а вся Гуляевщина — богохульники, нехристи, в своего какого-то господа верили, а и пое-в-кого… не знаю… От них, что ли, учиться было? Ты думаешь, дорога к богу такая легкая, как… как за водой сходить?

— Лей, зашарайдала. Мужика она не заводила, — проворчала Тоська, все еще обижаясь на фиги, — а ты возьми и заведи! Рожа-то получше стала, моими, промеж прочим, чаяниями тоже. Думаешь, мне не совестно было, кажный день на тебя такую в очереди глядеть осередь людей? Мянда гордая выискалась!

— Кто?!

— Э… сосна. По-карельски.

— А и заведу мужика, заведу! — Лариска вырывалась из объятий бабы Лены что было силы, — этого… ну… да хоть и Генку с золотыми зубами! Положено же и мне бабье счастье! Как Алевтине. А че делать-то?

— А ты больше спи! — заявила Тоська. — Больше спишь — меньше грешишь.

— Да я!..

— Господь с тобой, Ларисонька, — бабка Лена держала ее из последних сил, — еще чище, чего надумала-то! Помолись вечером, спроси прощения за все вольные ли невольные прегрешения, за слова свои гневные, да попроси, чтобы наставил он тебя, как жить дальше. Жизнь прожить, амин-слово, не поле перейти, не вожжами трясти…

— Не фиги воробьям показывать, — вставила Тоська.

— …да и прожить-то ее можно по-разному. А хорошо жизнь прожить — это не просто…

На этих словах Лариска все-таки вырвалась, вся взлохмаченная, вскочила на ноги:

— Все потому, что я всю жизнь жила с оглядкой, только чтобы худого про меня не сказали — “как люди посмотрят, что скажут”, — а для себя и не жила.

— И это — грех, мироугодничество, — подсказала Тоська.

— Везде — грех! Куда ни плюнь — грех! Жизнь прошла, а вспомнить и нечего! Терпишь все, терпишь, а ради чего? Ради чего, спрашиваю, терпеть?

— Тепереча всех оввинить нап, да? — сказала Тоська, а баба Лена удивилась:

— Что терпеть-то?

— Счастье-то где?!

Ага, срать и рожать — нельзя обождать! — прокомментировала Тоська.

И тут все оглянулись, потому что на главной дороге появились совхозные коровы. Первая вышагивала из ее, Ларискиных, черно-пегая холмогорка, с полным крепким выменем, которое на каждый шаг качалось из стороны в сторону. И Лариска, само собой, залюбовалась скотинкой — корова летом давала два полнехоньких ведра жирного вкусного молока. Следом шло остальное стадо. В основном рыже-пегие айрширки. Тоже толстые, сытые. Некоторые совсем белые или в мелких чубаринках и казались розовыми.

— Чтой-то стадо до фермы по деревне иде? — сказала тетка Тося.

— Колька-дурачок, верно, опростоволосился, — сказала баба Лена.

Самые смекалистые коровы стали спускаться к речке, где у берега уже отава выросла — густая, сочная у воды. Тут же из орешника выскочил Колька на Тюльпане, бестолково размахивая кнутом и бранясь. Уздечка у коня съехала, и даже язык вывалился набок от усердия, как у собаки. Будто на нем верст сто уже проскакали — того и гляди сдохнет. Колька загнал мерина в речку и оттуда пошел пугать коров. Коровы покорно полезли обратно, наверх, на дорогу.

— Ну, и как теперь по деревне ходить? — ни у кого конкретно спросила баба Лена.

— Куды нам ходить? Да и старые мы уже стали — через лябушьи коровьи

прыгать, — так же никому, глядя на стадо, сказала Тоська.

Про Лариску как будто забыли. Она хотела было что-то сказать, но махнула рукой, ругнулась и припустила через мостик на дорогу. Кобель же только проводил ее взглядом, решив остаться там, где его так хорошо приняли. Только снова перебрался к ноге бабы Лены.

— Понорови — стадо-то пройдет! — крикнула было баба Лена, но Лариска уже ловко раздавала тумаки коровам, пробиваясь вперед.

— Счастье побежала имать, — вздохнула Тоська.

Глава 17

Лариска запила крепко. Каждый день с утра уже бегала, залив глаза. Самое интересное, что она и впрямь решила охмурить Генку с золотыми зубами. С Генкой ее пару раз видели, во всяком случае. Интересно, что он тоже был навеселе.