Леннар. Тетралогия

И Акил выбросил из-под складок плаща вторую руку с маленьким кинжалом и вонзил его в глаз гонца. Без единого звука гонец повалился к ногам Акила и, сведя в агонии руки, словно попытался обнять колени могущественного сардонара. Акил остался на месте. Спокойно и величественно он дождался, пока перестанет вздрагивать еще теплое тело, а потом — почти неуловимым для глаза движением — вскинул перед собой скрещенные руки в священном жесте сардонаров и, поднеся к своему лицу стиснутые кулаки, произнес:

— Что я должен был сделать с человеком, который предал нашего бога? Предал, чтобы мы освободили Леннара из темницы его тела? Гонец, принесший весть такую страшную и такую прекрасную… Убийца! Предатель! Убийца!

Акил выкрикивал это, почти полностью закрыв глаза, его веки вздрагивали, открывая узенькие полоски глазных яблок, а губы блестели, словно их жирно смазали маслом; те, кто находился ближе к Акилу, придвинулись к нему, словно хотели согреться от того огня, от того бушующего пламени, что сжигало тело их вождя экстазом завораживающих слов, дерганых, изломанных жестов и возмездия, возмездия неминуемого. Акил еще не закончил свою речь, как по всему огромному дворцу, по всем переходам, коридорам и галереям зашелестело, забилось и зашипело — одно и то же известие, одни и те же быстрые слова:

— Леннар! Акилу стало известно, где искать Леннара! Убей бога, освободи бога!..

2

Абу-Керим отряхнул с колен приставшую к ним пыль и крошки и вопросительно взглянул на стоявшего перед ним человека. Такие люди давно не появлялись в скромном убежище Абу-Керима. Гладко выбритый, в строгих брюках и скромной серой рубашке, он до боли походил на среднеевропейского обывателя, сытого, равнодушного, — такого, каким Абу-Карим желал бы видеть его мертвым у своих ног.

— Аллах велик! Приветствую тебя.

— И тебе здравствовать, — спокойно ответил Абу-Керим, встав к гостю вполоборота. — Зачем пришел?

— Я принес тебе интересные вести.

— Ну говори, раз дал себе труд приехать ко мне. Хочешь опиума? Я нынешние модные не употребляю… Вот немного старого доброго мескалина есть. Правда, слабенький он…

Посетитель не поддержал наркотическую тему. Он сказал:

— У меня есть для тебя заказ.

Абу-Керим, не поворачиваясь, ответил:

— Я больше не работаю. Я распустил свою группу. Я даже не знаю, где они сейчас.

— Зато язнаю. Не спеши с отказом. Это интересная работа. Это очень интересная работа, такой еще не было. Быть может, шанс получить именно такую работу никогда не появится ни у тебя, ни у кого бы то ни было из живущих. И это не просто красивые фразы.

— Ты слишком многословен.

— На предмет нашего разговора может не хватить никаких слов. Впрочем, возможно, ты и прав, уважаемый Абу-Керим. Или лучше называть тебя…

— Лучше называй меня моим нынешним именем. Ведь я не называю же тебя вообще никаким.

— Хорошо. Судя по твоей двери и еще некоторым признакам, ты не выходишь из дома вот уже около двух месяцев, не так ли? Я датирую время твоего своеобразного отшельничества шестью с половиной — семью неделями — приблизительно со Святого вечера благословения Аль-Бараа, когда Аллах принимает решение о судьбе каждого человека с учетом его благочестия и высказанных в молитвах просьб. У тебя вырваны телефонные провода и телевизионный кабель. И потому ты можешь оказаться одним из немногих, кто ничего не знает о том, что сейчас больше всего волнует весь мир.

— Меня не волнует весь мир. И еще больше меня не волнует то, что волнует этот мир. Я ясно изложил?

Гость медлил с ответом. Быстрым взглядом он окинул примечательное жилище Абу-Керима. Зрелище было в самом деле впечатляющим. Единственная комната имела вид совершенно чудовищный. Стены, обклеенные древними, лохматыми обоями, напоминающими чешую снулой рыбы, ощетинились усиками оборванных в нескольких местах телефонных проводов. Дополнительную эстетичность обоям придавали приколотые к ним портреты известных политических деятелей вперемешку с пучеглазыми неграми в чалмах и без, усатыми арабами в клетчатых платках, гологрудыми девицами всех мастей, а также издевательскими открытками на нескольких языках мира. Открытки были перемазаны кетчупом, что затрудняло восприятие, но усиливало визуальный эффект. Там и сям в стенах торчали дротики и метательные ножи, на которых непринужденно висели полотенца, нижнее белье, пара алюминиевых кружек и даже чудовищного вида огромный обшарпанный черный противогаз, похожий на звезду НБА Шакила О'Нила. Мебель, помимо длинного низенького, в нескольких местах провалившегося дивана, отсутствовала. Из длинной и опасной темной щели, обозначающей вход в кухню, несло гарью. Но даже эта гарь не могла скрыть того факта, что на кухне что-то разлагается. За диваном виднелась массивная крышка люка, сколоченного из грубых тесаных досок. По полу тянуло сквозняком. У стен сквозняк был таким сильным, что перекатывал по грязному драному линолеуму несколько мутных ампул с отколотым горлышком. На валике дивана висел разложенный ноутбук, брошенный экраном вниз. На корпусе ноутбука стояла банка с мутной желтоватой жидкостью, издававшей едкий запах. В жидкости этой плавало что-то похожее на размокшую желтую бумагу, подпаленную с краев.

— Да, куда уж яснее, — сказал гость, и это был то ли ответ на уже изрядно подзабытый вопрос уважаемого Абу-Керима, то ли впечатление от увиденного. — Что ж…

— Я вижу, тебе не нравится мой дом, — сказал Абу-Керим, — конечно, я мог бы купить себе особняк в квартале Дефанс. Или виллу на Лазурном. Но зачем? Роскошь — ненужный довесок к быту, а быт и без того утомителен. Выйдем на улицу. Ко мне не любят ходить в гости. В предпоследний раз у меня в гостях был один негр. Я подарил ему свой телевизор. В последний раз был он же, тогда я проломил ему башку. В третий раз он не приходил. Наверное, умер или поумнел. Вот, пришел ты.

С этими словами Абу-Керим снял со стены противогаз, похожий на О'Нила, и надел его. Довольно внушительная борода нисколько не помешала этому эксцентричному поступку.

— Он нисколько не мешает мне слушать, — прозвучал приглушенный голос хозяина дома. — Я всегда хожу в нем на улицу. Хочешь мескалина? Еще есть квалюдес. Да, и опиум. А в Аравии, помню, мы делали отличную вещь на основе вытяжки из человеческой поджелудочной железы. Или из надпочечников — забыл вот… Но сейчас, извини, ничего такого нет.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался человек в серой рубашке, нисколько не смущаясь поведением и предложениями Абу-Керима. — Пойдем поговорим. Ты ведь говорил, что заставить тебя вернуться к работе может только чрезвычайно интересное, яркое. Вроде официального заказа МОССАДА или гласа с неба.

— Что, из МОССАДА?..

— Нет, с неба, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил гость. — Речь пойдет о СВЯЩЕННОМ ЗНАКЕ. Это мы с тобой можем толковать происходящее сколь угодно вольно. Но те, кто верит безоговорочно и неистово… Болваны! Словом, пройдемся.

Они гуляли по заполняющемуся сумерками опасному иммигрантскому кварталу около получаса. На противогаз никто из редких прохожих не обращал внимания. На содержание разговора тоже: говорили по-русски. Только дважды прерывали беседу двух мужчин. Жертв почти не было…

Во время этого разговора гость Абу-Керима несколько раз показывал пальцем в нездоровое темно-серое небо, туда, где висел кривой тощий рог убывающей луны.

Наконец вернулись в дом. Тут в руках гостя Абу-Керима невесть откуда возник невзрачный черный чемоданчик, который он положил к ногам хозяина дома и пояснил: