Ленты Мёбиуса

Уставшая, набродившаяся за день лошадь, казалось, ничего не замечает вокруг, но, едва пройдя Алёшу, она остановилась и повернула голову в его сторону. Алёша вспомнил, что вчера кормил её хлебом. Постоял немного и подошёл к телеге, осторожно потряс Алексея за плечо… Тот поднялся, долго всматривался в Алёшу, придвинувшись так близко, что хотелось отступить от него, и вдруг крикнул:

– А! Тёска! Здорово! Мы же с тобой с одной деревни, – говорил он довольно связанно и чётко, что совсем не сочеталось с осоловелыми глазами и припухшим лицом. – Я бы в Погосте никогда не построился, да Оля. Оле здесь лучше. Поехали давай ко мне.

– Нет, Алексей, я просто… Я подумал, что лошадь пьяного куда-нибудь не туда увезёт.

– Лошадь?! – засмеялся Алексей. Смех его казался неприятным в темноте. – Лошадь-то как раз всегда домой привезёт. Поехали давай ко мне, с Олей познакомлю.

Алёша подумал и сел на телегу.

При въезде в Погост Алексея опять схватило. Он снова заговорил сам с собой, сдавив голову руками, начал раскачиваться из стороны в сторону и тяжело вскрикивать.

Лошадь не обращала на это никакого внимания, только поторапливалась, почуяв родной двор.

– Вы с ним посидите, пожалуйста, – попросила молоденькая девушка, представившаяся Аней, когда Алексея под руки завели в дом и уложили на диван. – Чтоб он не один. Только свет не включайте и светильника хватит, а то всю ночь не уснёт, а я пока Мету распрягу, устала она.

Ночной светильник плохо освещает комнату. От всех предметов тени. И от Алёши тень, и от Алексея, который вскочил на диване, удивлённо оглянулся вокруг, а теперь сидит и почти беззвучно раскачивается из стороны в сторону. От этого делается не по себе. За окном темнота. Кажется, выйди из дома – и на сотни километров никого. По неволе начинаешь думать, что комната затерялась в пространстве, летит одинокой капсулой, а куда?

Аня, пахнущая конским потом и подвянувшей травой, вернулась довольно скоро, но Алёша с трудом дождался её. Небольшого роста, светловолосая, худенькая, в лёгком светлом платье, она стянула с Алексея брюки, расстегнула все пуговицы рубашки и потом заботно прикрыла его одеялом. Повернувшись, внимательно поглядела на Алёшу.

– Вы, наверно, ещё не служили?

– Нет. – Алёша радовался, что теперь не один.

– А он побывал в пекле, в горячей точке. На войне. Что он там повидал, какой ужас? А рассказать не может, держит в себе боль. Я ему сестра двоюродная, а и то, иногда в бреду проговорится…

– Оля… – застонал Алексей.

Аня наклонилась к нему:

– Что? Что? Оля уехала. Это Аня, сестричка.

…Но он не замечал её, видя своё…

– А-лек-сей! А-лек-сей! – старался схватить что-то руками с растопыренными пальцами (можно было подумать, что свою тень) поймал маленькую ладонь сестры, прижал к груди и успокоился. В уголках глаз его, колючими осколками хрусталя, выдавило слёзы. – Я вчера у нас в деревне был. Там что не дом, то покосился: если не на этот угол, так на другой, не перёд просел, так зад или бочина, – словно пляшут дома, пьяные, и не первую неделю в запое…

Иногда Алексей забывался и совсем затихал. Но через несколько минут, задрожав всем телом, вскакивал на диване, звал Алёшу, хватал его за руки. Крепко сжимал их. Долго сидел ссутулившись и опустив голову. Болтал что-то бессвязное, плакал (и было непонятно, плачет он или смеётся), иногда страстно шептал, дыша жаром в самое ухо.

Со временем вся комната наполнилась перегаром. Догадались открыть форточку, впустив влажный ночной воздух.

Наконец Алексей уснул, послышалось его спокойное дыхание. …Аня перекрестилась, махнула Алёше рукой: иди. А сама осталась с братом.

* * *

…Только когда поднялся на небольшую насыпь и перешагнул белую разделительную полосу, Алёша остановился, догадался, что находится на автомобильной дороге. С тяжёлым надорванным сердцем возвращался он из Погоста. Шёл через поле напрямую, шёл быстро, запинался и падал, часто разговаривал сам с собой и тогда вспоминал Алексея, сидящего на диване. Алёша оглянулся. Так как наступало воскресенье, огней в Погосте не убавилось. Под популярные ритмичные песни в широких окнах клуба (словно внутри помещения что-то замкнуло) моргала светомузыка.

…В эту ночь у дороги, которая ведёт в деревню, около камня с надписью, Алёше посчастливилось увидеть светлячков. В ночной темноте они своим малым, но настолько волшебно-ярким, настолько чудесным светом тронули сердце, ощутимо толкнули его в груди, расшевелили, разогнали до такого частобиения, что оно стало казаться Алёше маленьким человечком, дрожащим от счастья.

В эти минуты, снова как и утром, вспомнился отец! Снова высоким великаном… Алёша сидит у него на плечах. Видно далеко-далеко, кажется – до края Земли. Ветер ласкает, шевелит пушинки волос у Алёши на голове.

«Сегодня пойдём светляков смотреть, – говорит отец. Молчит несколько секунд и потом продолжает: – Вот, Алёшка, может быть, какой-нибудь древний учёный собирал светляков, ставил банку на стол и при их свете по ночам работал, открывал что-нибудь».

…Ходили ли они тогда смотреть светлячков?..

До сегодняшнего дня Алёша помнил из детства только одно: …дом, опять же огромный, просторный, светлый. Алёша стоит перед открытым настежь окном. Окно завешено выкинутой наружу шторой. На улице лёгкий ветерок. Он через окно пробирается в комнату, надувает штору пузырём… И кажется маленькому Алёше, что он на огромном-огромном паруснике, который видел в книге отца.

Захваченный этими воспоминаниями, Алёша прошагал до телятника. Хотелось спать, даже глаза закрывались на ходу, голова слегка кружилась, отчего порой несло против воли на обочину. Но Алёша знал, что ни тревожные мысли, ни тем более сердце, частое биение которого напоминало Алёше далёкий стук конских копыт, не дадут заснуть.

…Около телятника горел костёр, вокруг которого сидели люди.

– Эй, иди к нам! – позвали от костра, и Алёша не задумываясь пошёл на крик.

Огонь дышал теплом, потрескивал. Алёша невольно протянул к нему ладони. Костёр большой. Огонь сжимал в своих горячих объятиях доски, крестовину рамы и длинные поленья, видимо, заготовленные для большой русской печи. Хотя яркий свет пламени хорошо освещал сидящих вокруг костра молодых парней и девушек, Алёша никого не узнал.

– Выпьешь с нами? – спросил, тряхнув бутылкой, самый высокий из парней.

– Нет, – отказался Алёша.

– Ты давно уже здесь живёшь, а с нами не познакомился. Давай за знакомство? Мы тоже приезжие, как и ты, не деревенские.

– А я местный, я здесь родился… – ответил Алёша и сам испугался своих слов: «А вдруг будут бить?» Он не сводил взгляда с бутылки, словно решил, что это граната, которой и ударят в первый раз.

Высокий помолчал немного, внимательно глядя на Алёшу, и засмеялся чему-то.