Леонард и Голодный Пол

— Я рад. Не уверен, что правильно его нарисовал.

— Получилось довольно похоже. В реальной жизни у него борода, стеклянный глаз, деревянная нога и горб, но все остальное не очень далеко от истины. Знаешь, тот квадратик, где написано, что у него большое сердце и большое воображение, меня действительно тронул.

— Я хотел, чтобы книжка была именно для него. И для тебя.

— Так и вышло, Леонард.

Повисла неуверенная пауза. Молчание иногда бывает неловким.

— Мне лучше вернуться. Был рад снова тебя увидеть, Шелли, — сказал он, вставая.

— Не наказывай меня, Леонард, — попросила она. — Не отдаляйся из-за того, что я сделала тебе больно.

На мгновение Леонард замер, не понимая, чего от него ждут. Потом снова сел, на этот раз на диван рядом с Шелли.

— Я не отдаляюсь, Шелли, и не наказываю тебя. С чего бы мне это делать?

— Тогда что между нами происходит?

— Не знаю, Шелли. Не знаю, потому что не знаю. Я не привык к таким разговорам. Я не владею правилами. Они слишком запутанные. Я чувствую, что есть какие-то формулировки, которых ты от меня ждешь, но мне они неизвестны, и я боюсь, что, если я не скажу нужных слов, ты уйдешь.

Шелли внимательно посмотрела на него. Разговор становился серьезным.

— Не надо устраивать мне проверки, Шелли. Сразу предупреждаю, что я на таком экзамене обязательно провалюсь. Не умею я на ровном месте проявлять глубину чувств и мыслей. И знаешь что? Это неважно. Вернее, должно быть неважно, но в действительности все иначе. Во всяком случае, это важно для тебя. Кто угодно в нужный момент может произнести прекрасные слова, кто угодно может припомнить подходящую строчку. Но это ненастоящее. И ничего не доказывает. Важно то, какой ты на самом деле. Важно то, что готов открыть тебе человек в реальном времени в реальном мире, когда нет никакой фоновой музыки и не ведется никаких игр. Ты мне очень дорога, но я не боюсь жить сам по себе. Я не смогу ничего изображать ради тебя, Шелли. Хотя я много думал о Патрике. Я думаю о нем, как о себе в его возрасте. И помню, как это было. Всей кожей помню. Это ощущение всегда со мной. Понятия не имею, что бы я сделал, если бы мы с ним встретились. У меня не было ни плана, ни разумного ответа, который бы разрешил все твои проблемы. Но я знаю, что я был бы с ним таким, какой я есть. Я не стал бы играть на его чувствах. Я знаю, как он для тебя важен. Мне необязательно воспринимать его так же, как ты, но я ценю твое к нему отношение. И не хочу быть угрозой для вас обоих. Но я также знаю, что, возможно, я слишком неопытен и бестолков в отношениях с людьми и иногда скажу что-то неправильное или что-то не так сделаю. Ты задаешь мне вопросы и ждешь, что я что-то сделаю, что-то тебе докажу, но я не могу так жить. Не могу существовать на острие ножа в ожидании очередной твоей проверки, когда ты загадаешь очередную загадку сфинкса. Но я все сделаю, чтобы быть добрым. Слушать тебя. Научиться быть с девушкой, которая мне дорога. Только я не уверен, что тебе этого будет достаточно.

Леонард остановился, поняв, что сказал больше, чем хотел. Просто он говорил, говорил и говорил, высказывая мысли, которые сам осознавал, только когда произносил эти слова. Верные мысли. Результат его переживаний.

Шелли, которая все время, пока Леонард говорил, наматывала на палец оборванную нитку, глубоко вздохнула, сморгнула несколько слезинок и тихо сказала:

— Ты знаешь, пока я сюда ехала, я все время прокручивала в уме, что хочу тебе сказать. Так вот, я собиралась раскрыть и объяснить всю кучу проблем, которые, как теперь выясняется, ты вроде бы и так понимаешь. Я знаю, что действовала под влиянием момента, приехав сюда, но мне нужно было отвязаться от внутреннего голоса, который вечно меня останавливает и всякий раз, когда у меня появляется возможность начать новую жизнь, говорит: «Будь осторожна!» Наверное, я вообразила себя защитницей Патрика, но, честно говоря, за последнюю неделю я поняла, что использую сына как повод самой защититься от мира. При первом же признаке опасности я отступаю. Как говорится, безопасность превыше всего.

Леонард, большую часть жизни проживший именно так, слушал ее спокойно.

— Но через какое-то время, — продолжала Шелли, — наступает стадия, когда осознаешь, что, если не впустишь воздуха и солнца в собственную жизнь, внутри тебя поселится тоска. И сейчас я чувствую, что застряла в этой пугающей новой ситуации, когда не получается сохранить баланс между желанием открыться миру — и тебе тоже — и защитить себя и Патрика от того, что, как мне кажется, может произойти. Ты видишь хоть какой-то смысл в том, что я говорю?

Леонард кивнул. Он не стал делиться с ней соображением, что даже римляне с трудом находили баланс между двумя тенденциями: расширением имперских границ и их защитой.

Шелли потянулась к Леонарду, взяла его за руку и мокрой от слез щекой прижалась к его груди, от чего на галстуке цвета березовой листвы появился влажный след. Леонард прижался губами к ее волосам на макушке и, обняв Шелли за плечи, стал нежно гладить ее ухо большим пальцем.

В банкетном зале гостиницы со своего места поднялся Питер и, пообещав не задерживать долго голодных гостей, начал свою речь.

Глава 26 На следующее утро

На следующее утро Леонард проснулся счастливым. Накануне вечером, после того как они довольно долго тихо просидели с Шелли вдвоем и праздничный ужин Леонарда полностью остыл, в их близости появилось что-то новое. Вопрос об их отношениях так и остался открытым, если не принимать во внимание примирительный поцелуй и договоренность как-нибудь на неделе вместе пообедать. Он проводил ее к машине сестры и поцеловал через окно, которое удалось опустить только наполовину. Посигналив и помахав Леонарду рукой, Шелли поехала, как велосипедист, игнорируя одностороннее движение на парковке.

Леонард сидел в кровати, подложив под спину подушку и поставив на живот чашку гостиничного чая. Он смотрел, как рассеянный утренний свет пробивается сквозь щель между шторами. Ему пришлось немного подтянуть ноги, потому что Голодный Пол спал поперек кровати в положении, известном в геральдике как «знак незаконнорожденных». У Голодного Пола были все основания чувствовать усталость после такого насыщенного и деятельного вечера. Вместо алкоголя он пил «Люкозейд» — напиток с подозрительными лечебными свойствами, который когда-то в детстве он употреблял лишь в качестве средства от простуды. Однако, если налегать на него весь вечер, да еще на фоне радостного возбуждения по поводу свадьбы сестры, поневоле захочется взять от жизни все. Бесспорно, больше никто и никогда не отплясывал так линди-хоп: в какой-то момент Голодный Пол оказался в центре большого круга, из которого выдергивал партнерш одну за другой и откалывал с ними свинговые номера. Среди этих дам оказалась и писательница Глория Граймс, рискнувшая даже выйти крутануться во второй раз. Что касается сольных выступлений Голодного Пола, то самым ярким был его танец «Борьба кунг-фу», во время которого он продемонстрировал все известные ему движения дзюдо, обвязав при этом голову галстуком — импровизация, позже породившая в нем чувство гордости. Когда музыка смолкла и большинство гостей отправились спать, Голодный Пол остался в баре для проживающих — правда, на этой стадии переключившись на горячий шоколад — и начал играть с Грейс в игру «Главный козырь». Темой были «Мифологические животные» — этот набор карточек Голодный Пол весь день проносил у себя в нагрудном кармане. Несмотря на то что они играли в день ее свадьбы и Грейс всегда хорошо относилась к Голодному Полу, он все-таки разгромил ее, хотя не разгромить было трудно, потому что ему выпал Кракен, который имел превосходство по всем параметрам, кроме скорости. Справедливости ради надо сказать, что Грейс несколько отвлекло известие Голодного Пола о его будущей работе в Национальной ассоциации пантомимы и планах создать Клуб тишины, которые очень понравились Ламберту, помогавшему ему с организацией. На этот раз гордость за брата заставила Грейс подавить свой скептицизм — сестры иногда хорошо понимают, что практичность — это не самое главное.

Грейс и Эндрю проснулись наверху в номере для новобрачных, когда им принесли завтрак в постель с бутылкой просекко в качестве подарка от отеля. Еще перед тем, как лечь, Грейс отметила галочкой пункты меню и повесила его на дверную ручку снаружи. Им предлагался обычный набор соков, овсянка, тост и отдельно приготовленный традиционный завтрак, который в современном варианте даже включал картофельные оладьи. Грейс не помнила, чтобы она отмечала копченую селедку, но, так или иначе, селедка тоже присутствовала. И теперь Грейс подумывала, не подсунуть ли ее под одеяло на половину Эндрю, чтобы слегка его взбодрить, когда после утреннего похода в туалет он снова залезет в постель.

Свадьба прошла великолепно. Весь день Грейс была полна счастливой безмятежности, и до сих пор ее лицевые мышцы слегка сводило от обязательных улыбок, не говоря уж о бурном вечернем веселье в гостинице. Она вела себя как общительная, коммуникабельная невеста, переходя от стола к столу, чтобы никого не пропустить и поговорить с каждым, а потом танцевала босиком под «Come on Eileen», и ее ноги выделывали нечто удивительное, выплясывая зажигательный канкан. Один раз Эндрю вытащил ее на улицу немного пройтись и тихонько съесть кусочек свадебного торта. Вдвоем они обошли вокруг «замка», и Грейс видела, как счастлив Эндрю. При всяком удобном случае он уже называл ее своей женой и, когда она с ним заговаривала, не отрывал от нее долгого влюбленного взгляда.

Эндрю вышел из ванной, вытирая руки и выскребывая из-под обручального кольца застрявший кусочек мыла, наклонился к Грейс и поцеловал ее сзади в шею.

— Ты хорошо поела? — спросил он.

— Между прочим, у меня для тебя есть копченая селедка. Если ты меня любишь, то съешь ее.

Эндрю сделал такое лицо, как будто его вот-вот стошнит.

— Что тебе больше всего понравилось? — спросила она. — Я про вчера. Только не говори: «Твое прекрасное платье, Грейс» или «Твои любящие глаза». Скажи, что по-настоящему было самое лучшее.