Леонардо да Винчи

Служба еще не начиналась, и некоторые, задрав головы, смотрели кверху, откуда время от времени разносилось как бы грохотание грома, будто кто ходил по нарочно там постланному листу железа. Тут служка при помощи длинной палки с укрепленным на ней огарком стал зажигать свечи; при этом прибавилось торжественности, а разговаривающие примолкли. Зазвенели колокольчики, и другие служки в кружевных передниках вынесли крест; дьяконы закачали кадилами, и священник громким голосом произнес: «Мир всем!»

Служба тянется долго, так что и наиболее терпеливые из прихожан озираются по сторонам или вновь принимаются шептаться с соседями. Но и при такой невнимательности внешность богослужения и торжественные звуки мессы незаметным образом настраивают присутствующих, и, когда после троекратного «Аминь!» опять раздается громыхание, никто больше не сомневается, что это божья гроза, и лица обращаются кверху; если бы мальчик не смотрел вместе с другими, но оборотился назад, он увидел бы, как они расцветают и все, как одно, становятся благообразны, потому что нету такого некрасивого лица, которое бы не исправлялось улыбкою. И, правду сказать, было чему обрадоваться, хотя многие не первый раз присутствовали на представлении. Вдруг растворясь после сильнейшего громыхания, потолок раскрывал звездное небо, и там все мерцало и шевелилось, как это бывает в ясную безлунную ночь. Одновременно становились видны расположившиеся по краю небес неизвестно каким образом там прилепившиеся двенадцать ангелов, а проще сказать, дети лет по восьми или девяти с волосами из золоченой пакли и с прикрепленными бумажными крыльями. Проделывая руками плавные движения, как их научили, они также попеременно вытягивали носки и их легкие прозрачные одежды шевелились, завиваясь кольцами, и всем внизу представлялось, будто бы они кружатся в хороводе, – тогда как кружились небо и голова у легковерного впечатлительного человека.

– Проделанные в железе отверстия другой раз оказываются напротив источника света, который находится за небесами, – пояснял мальчику его вожатый, – если же свет не проникает в отверстия, тогда звезды гаснут: отсюда мерцание.

Бог-отец – его борода и волосы завиты мельчайшими кольцами, точно как одежда у ангелов, – помещается близко к зениту, откуда спускается металлический прут. От этого прута в стороны расходятся ветви, а к ним прикреплены еще ангелы, большие ростом, их изображают дети лет по двенадцати. И эти сучат ногами, и так же завиваются края облипающей их одежды; а тем временем сверху доносится прекрасная музыка, и все зрелище в целом воодушевляет и настраивает собравшихся здесь людей на возвышенный религиозный лад. Когда мелодия музыки изменилась, от уровня, где прикреплены восемь ангелов к железным ветвям, стала опускаться медная мандорла, или миндалина – вся в круглых отверстиях; и по мере того как она опускалась, из отверстий выдвигались устроенные в медных же трубках светильники; а поскольку эта мандорла была как нельзя чище и ярче отполирована, отражающийся свет в виде сияния расходился вокруг нее, и источаемый словом или благою вестью свет таким образом участвовал в представлении как важное лицо.

Удерживаемый металлическим обручем от случайного падения, стоя внутри мандорлы, опускается ангел-благовеститель, которого изображает юноша четырнадцати лет, и он, естественно, больше ростом сравнительно с упомянутыми прежде другими ангелами. Такое размещение в соответствии с возрастом и ростом предпринято нарочно, чтобы стоящим внизу людям перспективное сокращение снизу вверх казалось более быстрым, чем это есть в действительности, и расстояние более значительным. Но вот мандорла достигает пола и металлический пояс раскрыт; ангел, у которого на лице проступают капельки пота, потому что ему жарко от множества свечей, сходит по ступеням и делает несколько шагов к ожидающей его в богатом кресле перед красивым портиком Деве и затем произносит слова вести:

– Радуйся, благодатная, господь с тобою! Благословенна ты между женами.

И так далее. При этом пакля, изображающая ангельские золотистые волосы, на его темени завивается хохолком, и его ноги путаются в одежде; от этого и от ужасного смущения, вручая пальмовую ветвь, он спотыкается, и Дева отшатывается невольно в испуге. В то время клирик с неприятным одутловатым лицом, очень важный, стоя позади Девы, простирает над ее головою ладонь, сложенную ковшиком, и тотчас затем раскрывает пальцы, разводя их в стороны как бы лучами. Тут все полностью убеждены, хотя отчетливо видят пальцы этого клирика, что святой дух, проникнувший в чрево Марии, затем оттуда распространяется по помещению. Поэтому все множество людей в храме, находясь под действием проникающей силы, косят глаза и вытягивают шеи. Однако сравнительно с людьми в толпе, которыми как будто кто-то владеет, и они колеблются как речные водоросли, мальчик стоит легко и прочно, опираясь на правую ногу, тогда как левая несколько отведена в сторону и носок ее вытянут, как если бы, оборотившись, он желал описать ею круг. И хотя его руки сложены в привычном благочестивом жесте, как у других молящихся, в такой постановке фигуры видна независимая уверенность, словно бы ему отдельно поручено рассмотреть и понять, что и как происходит.

33

– Как? Этот вопрос выражает иудейское неверие и по отношению к богу неуместен и богохулен. Человек не должен знать, каким образом действует всемогущество божие, но должен верою воспринимать, как мы воспринимаем какие-нибудь удивительные явления, производимые механиками, не зная, как они их совершают, но доверяя их искусству.

Читая вслух толкование Кирилла Александрийского [21] на Евангелие от Иоанна, сер Антонио да Винчи комментировал некоторые параграфы и, если что ему казалось неправильным, оспаривал.

21

Кирилл Александрийский (ум. в 444 г.) – религиозный писатель и один из «отцов церкви».

– Если бы Липпо Брунеллеско, мастер редчайшей изобретательности, соглашался с таким толкованием, то не сумел бы накрыть куполом расстояние, большее шестидесяти локтей, как это сделано в церкви Санта Мария дель Фьоре. Подобные достижения возможны, когда творец в своей милости удостаивает инженеров ответами, если те вопрошают природу или через ее посредство его самого.

Изобретатель машины, привлекающей любопытство молящихся в праздник Благовещения, Филиппо Брунеллеско при его жизни состоял в приятельских отношениях с Антонио да Винчи, нотариусом, который впоследствии не упускал случая этим похвалиться и, чтя память великого человека, называл его по-дружески Липпо.

– Собакам охотничьим подобны разумные слушатели и любознательные исследователи, ибо стараются совершать подобное тому, что делают проворные охотничьи собаки, когда, имея от природы большую остроту чутья в ноздрях, постоянно бегают вкруг убежища искомых зверей.

Здесь налицо противоречие с мнением о людях, задающих вопросы: каким способом совместить любознательность с готовностью воспринимать удивительные явления верою?

– Однако, – пояснил Антонио своему внуку, – церковь не избавиться от противоречий желает, но их примирить, чтобы оставаться живой церковью.

Имеющиеся в доме книги этот Антонио, обладая неповрежденной возрастом памятью, частью знал наизусть и к случаю любил привести какой-нибудь отрывок. Тут сочинения, подобные цитированному, можно использовать как нельзя лучше, поскольку автор высказывается кратко, чтобы многословием не поощрить слушателя или читателя к любопытству сверх меры; тем более сочинения эти удобны, что вместе с различными сведениями в них предлагаются полезные преподавателям советы. Так, в «Девяти беседах на шестоднев», иначе говоря, в комментариях к «Книге Бытия», [22] где речь идет о шести днях творения, св. Василий Великий, [23] архиепископ Кесарии Каппадокийской, настаивает:

22

«Книга Бытия» – первая книга Библии, где излагается ветхозаветная легенда о происхождении мира и человека и начало истории.

23

Василий Великий (329–378) – один из «отцов церкви» и наиболее плодовитых христианских писателей.

«Не ищи упоминания отдельно о каждой вещи, но об умолчанном рассуждай из того, о чем сказано, и преподноси с осторожностью».

И продолжает:

«Вначале Бог сотворил небо и землю и от этого произвел все дальнейшее, отдав преимущество небесам, а земле предоставив второе место. После этого получили бытие стихии, средние между ними; и хотя о воде, воздухе и огне ничего в отдельности не сообщается, об этом можно рассудить самому. Во-первых, что стихии смешались во всех телах и потому в земле находятся и вода, и воздух, и огонь, и из камней и железа, имеющих бытие от земли, можно произвести огонь, ударяя одно о другое, хотя достойно удивления, почему огонь, находясь внутри этих тел, им не вредит, но, оказавшись снаружи, сжигает и самые эти тела. Бытие воды в земле показывают копающие колодцы, а воздуха – влажная земля, когда, согревшись под солнцем, изводит пары, которые поднимаются кверху. И так как по природе небо находится наверху, а земля внизу, все легкое поднимается, а все тяжелое опускается».

«Рассмотрим теперь, на чем Земля стоит и на чем держится, – говорит дальше ученый-архиепископ. – Если скажешь на воздухе, непонятно будет, каким образом легчайшее вещество, обременяемое громадной тяжестью, ей противостоит. Если скажешь – на воде, также удивительно, как тяжелое и густое столь немощным естеством поддерживается; к тому же придется тогда искать основания для самой воды. Если же вообразишь поддерживающим Землю какое-нибудь иное тело, которое ее тверже, придется допустить, что и этому телу нужна опора. И если эту опору помыслишь, то и ей нужна опора, и чем дальше станешь рассуждать, тем более твердое тело придется признать существующим, и так далее до бесконечности. Что же иное означает сказанное, как только что земное естество повсюду окружается водным?»