Леонид Андреев: Герцог Лоренцо

В семье ее почему-то называли “поповной”. Считалось, что она была дочерью православного священника. Что не очень вяжется с версией о польско-дворянской и, следовательно, католической родословной по отцу. Биографы Андреева Людмила Кен и Леонид Рогов предположили, что из семьи священника была мать Анастасии Николаевны. Ее отец-поляк женился на дочери русского попа, отсюда и пошло – “поповна”. Это согласуется с тем, что Анастасия Николаевна была малограмотна и училась только в церковно-приходской школе. Она писала с чудовищными грамматическими ошибками.

Вот отрывок из ее позднего письма из Финляндии своей родственнице Софье Дмитриевне Пановой:

Милоя моя Соничка прасти что долга тебя неписола приехоли мы хорошо дома всех зостоли здоровыми неделя прашла не зометна а потом была горя Ленуша очень сильна прастудился так что боялись что б небола восполенья легких бронхит уже ночолся неделю была температура 39 и 4 деся и утром и вечером сночола его лечил доктор здешнй и потом привизли с петербурга которой ночевол у нос успокойл что восполенья легких нет и не будить но конечно радости нашой конца не бола но выздоровления его идеть очень скверно вот уже больши недели кок он встол чувствуйть себя очень не хорошо нервы слобость опять был Доктор теперь он сейчос в петербурги только что он встол это была понедельник как наша Анно ильйнешна обявила что она чувствуйть себя не хорошо…

Замечательно, что в этом письме, где нет почти ни одного грамотно написанного слова, ни одного знака препинания и ни одной прописной буквы в начале предложения, прекрасно передана атмосфера дома, где все вдруг разболелись.

Этот талант матери не без юмора признавал и ее старший сын. В письмах к ней он любил подшучивать над ее неграмотностью, но в то же время ценил литературное своеобразие ее “крючочек”.

Вот его письмо матери из Вамельсуу во время одной из нечастых разлук с ней:

Светлейший мой рыжикончик!

Твои письма – образец вместительности. При полном отсутствии знаков препинания слог твой краток, силен и в то же время богат подробностями и чисто стилистическими украшениями. Минутами ты напоминаешь Шекспира в лучшие его минуты, но чаще уподобляешься Гомеру в его величавом эпическом спокойствии. По содержанию же – каждое письмо твое неисчерпаемо и разнообразно, как энциклопедический словарь Эфрона. Все, что волнует мир, находит для себя богатое отражение в твоих трудах, вмещаясь иногда только в одной или двух каракулях.

Анастасия Николаевна писала неграмотно, но читала много, как и отец Андреева. Вообще в провинциальной среде чтение было чуть ли не единственным развлечением для домохозяек, заменяя им карты и биллиард, которыми после службы увлекались их мужья.

“Насколько отец смотрел на жизнь ясными и трезвыми глазами, настолько для матери жизнь была полна загадок и чудес, – утверждает Павел Андреев. – Она любила всякого рода сказки, фантастические рассказы, небылицы и в конце жизни зачитывалась такими писателями, как Конан Дойл и Понсон дю Террайль…”

Забытый ныне французский писатель XIX века Понсон дю Террайль был создателем персонажа-авантюриста по имени Рокамболь. “Рокамболь” на французском означает “чесночный лук”. Это имя стало нарицательным для любого разбойника и мошенника. В то же время “рокамболь” – одна из старинных карточных игр и один из самых сложных приемов игры в бильярд – рикошетом шара по нескольким бортам.

В России серия романов о Рокамболе была невероятно популярна во второй половине XIX и начале ХХ века. Чтение этих переводных книг среди людей высокообразованных считалось признаком дурного вкуса, но увлечение ими в провинциальной среде было легко объяснимым.

Впрочем, в любви к романам Понсона дю Террайля признавались и некоторые известные писатели – Валерий Брюсов, Максим Горький, Самуил Маршак и Варлам Шаламов. В “Рассказах о детстве” Шаламов вспоминал, как был наказан своим отцом-священником за чтение “Похождений Рокамболя”: “Я был тут же выдран за уши. Мне было запрещено приносить Рокамболя в квартиру, квартиру – где, подобно Рокамболю, изгонялся Пинкертон [4] и Ник Картер [5] и пользовался почетом Конан Дойль. Конан Дойль, конечно, был получше Понсон дю Террайля, но и Понсон дю Террайль был неплох. Рокамболя же мне пришлось дочитывать у кого-то из товарищей”.

4

Герой-сыщик из серии популярных в начале ХХ в. романов анонимного немецкого автора, прототипом которого послужил реальный американский детектив Алан Пинкертон.

5

Герой-сыщик из популярной в начале ХХ в. серии дешевых американских “романов с продолжением”.

Герой-авантюрист прочно поселится в произведениях самого Андреева: “Тьма”, “Савва”, “Иуда Искариот”, “Сашка Жигулев”… Другое дело, что его герои пускаются в приключения не ради наживы или самой игры, а движимые “горячей” идеей, подобно персонажам Достоевского. Они авантюристы не столько по своим поступкам, сколько по своему протестному отношению к миру. Их задача не обмануть мир, а “взорвать” его. Иногда – в буквальном смысле, как в пьесе “Савва” с ее героем-“бомбистом”.

Прозаик Викентий Вересаев описал Анастасию Николаевну так: “Мать – типичнейшая провинциальная мелкая чиновница. В кофте. Говорит: «куфня», «колдовая», «огромадный»; «Миунхен» вместо «Мюнхен». На Капри томится”.

Иначе писал о ней ее сын Павел: “По природе была веселая, живая, но иногда в недоумении и страхе останавливалась перед картинами, созданными ее же фантазиями. А к концу жизни – жизнь стала для нее сплошной загадкой, полной всяческих ужасов и страхов”.

Интересно, что, если в этом описании поменять женской род на мужской, мы получим психологический портрет… Леонида Андреева. Именно таким его вспоминали Максим Горький и Борис Зайцев – как веселого и жизнерадостного по природе человека, но испуганного собственными мрачными фантазиями.

Павел Андреев утверждал, что мать была талантливой рассказчицей: “Рассказывала изумительно красочно, образно, ярко. Рассказ любила прикрашивать и к былям прибавляла несчетное число небылиц. Правда в ее рассказах так переплеталась с выдумкой, фантазией, что невозможно было отделить одно от другого. И это сплетение правды с фантазией и было ее действительной реальной жизнью”.

В биографической справке 1910 года Леонид Андреев писал:

Я плохо знаю моих восходящих родных: большинство из них умерло, либо безвестно затерялось в жизни, когда я был еще маленьким. Но насколько могу судить по тем немногим данным, которые дало мне наблюдение, мое влечение к художественной деятельности наследственно опирается на линию материнскую. Именно в этой стороне я нахожу наибольшее количество людей одаренных, хотя одаренность их никогда не поднималась значительно выше среднего уровня и часто, под неблагоприятными влияниями жизни, принимала уродливые формы. Бескорыстная любовь к вранью и житейскому вредному сочинительству, которой иногда страдают обитатели наших медвежьих углов, часто бывает неразвивавшимся зародышем того же литературного дарования.

Анастасия Николаевна что-то предчувствовала в судьбе ее первенца. Леонида она любила гораздо больше остальных детей – Павла, Риммы, Всеволода, Зинаиды и Андрея. После Леонида она родила девятерых, но половина ушли из жизни младенцами.

В то же время в этой любви было что-то ненормальное. Например, она панически боялась за его жизнь. Павел Андреев вспоминал, что, когда Леонид с другими детьми шел купаться на реку, мать отправлялась с ним, “веревкой привязывала его за ногу или за талию, как поросенка, и тогда только пускала его в воду; но тотчас же тянула обратно за веревку, когда Леонид, как ей казалось, уходил очень далеко. А река-то в том месте была что ручеек, и все мальчишки вброд, по щиколотку переходили ее”.