Леонид Андреев

Да, ни Анна Ильинична, ни дети Леонида Андреева так и не дождались пышных похорон писателя на родине. На Литераторских мостках лежит наш покойник вдали от главной «литературной» аллеи; точно чиновник, распоряжавшийся переносом праха, был убежден, что место Андреева — отнюдь не рядом с Державиным, Радищевым, Крыловым, Тургеневым, Салтыковым-Щедриным, Гончаровым, а где-то в стороне, в стороне…

Как только главы семьи Андреевых не стало, она немедленно «треснула»: Анастасия Николаевна переехала в Ваммельсуу и поселилась там в двухкомнатном флигеле: огромная вилла разрушалась, и приходить туда было небезопасно. Вадим отправился в Гельсингфорс, к лету 1920 года он окончил гимназию и вернулся к бабушке. Анна Ильинична с младшими детьми и тетей Наташей постоянно «переезжала» с места на место. Похоже, Анна после неожиданной смерти мужа не могла долго прожить на одном месте: она нанимала дачи в Оллила (Солнечное), в Куоккале, в Тюрисеве и на севере Финляндии.

Осенью 1920-го Вадим, случайно увидев на сосне объявление о записи в Добровольческую армию для отправки на юг России — в помощь генералу Врангелю, отбыл на «последний фронт» Гражданской войны. Так начались его скитания по свету, в семью Анны Ильиничны он больше не вернулся.

«Маточка» — Анастасия Николаевна осталась одна. С утра она со стаканом чая, рискуя поломать ноги, поднималась по шатающимся ступеням виллы в кабинет Андреева и там, надев очки, раскладывала старые газеты и читала вслух — Ленуше. Там ее и нашли мертвой в декабре 1920 года. Соседи зашли звать ее в гости — Анастасия Николаевна лежала на полу бездыханная. Так Рыжий Неугомон отправился к своему Коточке через год с небольшим после его смерти.

Анна Ильинична вскоре уехала в Германию вместе с Саввой. Вера, Тинчик и тетя Наташа еще год прожили во флигеле дома, они терпеливо дожидались Нину Карницкую, старшую дочь Анны. Девушка оформляла документы на въезд в Финляндию из советской России. Вскоре все они соединились в Германии. Семейству пришлось туго, хотя энергия Анны была воистину фантастической. Часто переезжая, она пыталась издавать книги Андреева, где-то в Европе еще ставились его пьесы, но этих денег было слишком мало для того, чтобы содержать огромную семью. В начале 1930-х они остановились во Франции, где отбросивший карьеру художника Савва сделался танцовщиком в труппе Иды Рубинштейн. Сама же Анна долгие годы содержала чайную при балете Иды, и это «жена первого — после Толстого — литератора России!». Умерла Анна Ильинична в 1948 году под Нью-Йорком.

Троих младших детей Андреева жизнь «разбросала» по миру: Савва Леонидович оказался в Аргентине, где танцевал в театре Colonnaв Буэнос-Айресе. В Аргентине он и умер. Вера Леонидовна вернулась в СССР и долгое время жила на родине своего отца в Орле, затем переехала в Москву. Валентин остался в Париже, где перепробовал множество занятий, став в конце концов техническим переводчиком. Интересно, что каждый из них, будучи взрослым, совершил свое паломничество в Ваммельсуу: Савва — когда поселок еще принадлежал Финляндии, Вера и Валентин — когда эта земля отошла Советскому Союзу. Но — в сущности — все трое прожили не такую уж страшную жизнь, если принять во внимание, какое время выпало на их долю.

Сполна вкусили «от горьких плодов» эпохи старшие сыновья Андреева — Вадим и Даниил. Оба они были поэты. Оба прошли войну. Оба носили в себе андреевскую «двойственность». Оказавшись в Германии, а потом во Франции, Вадим «заболел Россией», стремясь во что бы то ни стало вернуться в «страну на все готовых чертей». Даниил же, оставшись в Москве, «заболел Богом» и, уйдя в глубокое «подполье», вынашивал свои, в последние годы жизни записанные мистические книги. К советскому режиму он всегда относился с плохо скрываемой неприязнью…

Был вот какой эпизод в общении братьев: сразу после войны воодушевленный тем, что СССР возвращает эмигрантам гражданство, Вадим — а у него уже были жена и дочь — собрался домой и написал Даниилу, что скоро они встретятся. Умный и хитрый Даня ответил брату, что очень рад их приезду в СССР и очень ждет их — «как только Олечка закончит Сорбонну». Но дело было в том, что дочь Вадима Олечка только-только перешла тогда в шестой класс лицея. Вадим понял, что Даня транслирует ему: ДАЖЕ И НЕ ДУМАЙ ВОЗВРАЩАТЬСЯ. Семья осталась в Париже.

Встретились братья в 1957 году, когда Даниил только-только вышел из тюрьмы, десятилетнее заключение практически убило его тело, дух же оставался все так же непреклонным. За год с небольшим — от освобождения до смерти — он сумел стать Даниилом Андреевым, автором «Розы мира»… А когда изрядно постаревший Диди вошел в комнату к больному Дане, ему показалось, что перед ним в постели лежит он сам.

Да, эта семья раскололась. Рассеялось и наследие Леонида Андреева. Часть его оказалась за границей, часть — в СССР, что-то пропало во время ареста Даниила и его жены Аллы. Книга Вадима об отце больно ранила детей Анны Ильиничны. Ее отчаянные попытки распродать имущество Андреева в Ваммельсуу приводили в бешенство Даниила, который хотел передать вещи отца в Пушкинский Дом… Что ж… «Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — как писал когда-то один из самых внимательных читателей Леонида Андреева.

К счастью, наследство Андреева не исчерпывается его имуществом и авторскими правами его наследников. Тихая смерть в Нейволе стала началом возвращения эмигранта на родину. «Мне все кажется, что Андреев жив, — записал в своем дневнике Корней Чуковский 4 ноября 1919 года. — Я писал воспоминания о нем — ни одной минуты не думал о нем как о покойнике» [599] . Мы уже знаем, что Горький, узнав о смерти Леонида Николаевича, произнес, смахивая слезу, что, в сущности, это был его единственный друг. Именно он и Чуковский пытались восстановить репутацию антибольшевика и врага Ленина Леонида Андреева на родине. Первый вечер памяти Л. Андреева прошел 15 ноября 1919 года. Когда Горький решил издать сборник воспоминаний о «друге Леониде», Чуковский немедленно предложил прочесть эти воспоминания публично. В голодном Петрограде «на развороченной» Моховой арендовали полутемный зал Тенишевского училища, где находится теперь Учебный театр Петербургской академии театрального искусства. Здесь в холоде выступили полуголодные Блок, Чуковский… Публики было мало, несмотря на афиши, которые накануне собственноручно изготовил Корней Иванович, повторяя на все лады: «…и главное, главное, главное— я уверен, что Андреев жив» [600] .

599

Чуковский 1. С. 118.

600

Там же. С. 121.

Второй вечер, на котором Горький выступил со своими воспоминаниями, был уже в Москве, в зале консерватории 18 февраля 1920 года. Через два года появилась книга о Леониде Андрееве: воспоминания Горького, Чуковского, Блока, Чулкова, Зайцева, Телешова, Замятина, Белого выпустил Зиновий Исаевич Гржебин, имевший собственное издательство и при большевиках. В 1924 году вышла небольшая книжечка профессора Николая Николаевича Фатова «Молодые годы Леонида Андреева», где автор собрал устные воспоминания о нашем герое у живых тогда еще свидетелей его детства и юности. В 1930-е — не без хлопот Горького и Чуковского — в Москве появился еще один сборник памяти Андреева — «Реквием», собирали и редактировали его сын Андреева Даня и Вера Беклемешева, бывшая когда-то не только секретарем издательства «Шиповник», но и возлюбленной Андреева. После смерти Горького о Леониде Андрееве стали вспоминать все реже и реже. В зонах, где жила вытесненная из России русская интеллигенция, Андреева читали, издавали и даже ставили, на родине писателя — его забывали, снимали с афиш, вычеркивали. Но «…главное, главное, главное —я уверен, что Андреев жив».

Так оно и было. Большевики не смогли смахнуть книги Андреева с полки российской словесности, не смогли они и «смыть» память о писателе с огромного пространства России, и как только тоталитарные путы чуть-чуть ослабли, книги Андреева появились снова. Правда, это были лишь «избранные места» — по большей части реалистические повести, рассказы и пьесы.

С середины 1950-х годов на родине писателя стало формироваться славное «племя андрееведов»: исследователей его жизни, творчества, наследия. А потом андреевские рассказы ввели в школьную программу по литературе. А потом — уже во времена перестройки — издали и «запрещенного Леонида Андреева», выпустили собрание его сочинений, и тут уж каждый, кто хоть раз в своей жизни прочел «Тьму» или «Петьку на даче», мог смело повторить за Чуковским: «…и главное, главное, главное— я уверен, что Андреев жив».

Андреев жив. Он вернулся и с каждым годом становится все более читаем и почитаем, а русская сцена давно уже тянется к полке с его драмами, и это не только легкая добыча — «Дни нашей жизни» или «Екатерина Ивановна», — уже поставлена «Жизнь человека», а завтра — на столичных подмостках появится и будет швырять зрителям колючие андреевские слова «несчастный», «бессмертный в числах, но еще не родившийся для жизни» дух — Анатэма.

Да, Леониду Андрееву — как и при жизни — все еще не хватает статуса — его место и вес в классическом наследии до сих пор не определены. Да и фигура самого писателя все еще не стала мифологической — как сделались героями романов, пьес и анекдотов его великие предшественники Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой. Однако и это — не за горами. Вееи, сотте le Cid— красив, как Сид, говорят французы, а я слышала и уже не раз: красив, как Леонид Андреев.