Леонид Филатов

— Вас устраивает такой ответ? — после выразительной паузы интересуется Левушка. — Или все-таки хотите посмотреть подвал?

Ситуация преглупейшая… Поддаться на провокацию, потребовать доказательств… Снова стать общим посмешищем…

— В таком случае, — продолжает Левушка, — не смеем вас больше задерживать. Боря!.. Игорь!.. Проводите товарищей… У нас слишком мало времени, — он деловито смотрит на часы.

* * *

…Группа «товарищей», эскортируемая стрижеными мальчиками в чехословацких костюмчиках, безмолвно движется по театральному тоннелю в направлении служебного входа…

* * *

…А в театре уже происходит нечто невообразимое!.. Актеры тащат театральную мебель… Баррикадируют двери… Заколачивают окна… Рабочие сцены стараются вовсю.

Театральный столяр Кондратьич, красноносый и вечно пьяненький, прилаживает к заколоченной двери леденящий кровь плакат: «Осторожно! Заминировано!»

— Хорошо придумал! — хвастается Кондратьич. — Теперь пусть только сунутся!..

— Что значит «заминировано»? — холодеет Левушка. — Здесь же дети!..

— Да что ты, Левушка! — хохочет столяр. — Это же так, бутафория… Для острастки…

— Тут некого стращать, старик, — строго говорит Левушка. — Стращать надо тех, кто снаружи…

— Тоже правильно, — соглашается огорченный Кондратьич. — Светлая ты голова, Левушка!..

* * *

…В театральном фойе собралась вся труппа. Сейчас актеры без грима, и можно впервые рассмотреть их лица. Усталые, землистого цвета, с синими кругами под глазами.

— Хорошенько подумайте, братцы, — взволнованно говорит Левушка. — Те, кто хочет уйти, могут уйти. В первую очередь, конечно, следует увести отсюда детей. Тех, кто считает необходимым остаться здесь, прошу подойти ко мне!.. Без обид, братцы…

Из толпы выходят Татьяна, Сима, Боря…

— Товарищи! — Директор, как обычно, складывает руки умоляющей лодочкой. — У вас у всех есть семьи, родители, дети… Подумайте если не о себе, то хотя бы о них!..

Из толпы выходит Гордынский.

— Если будет позволено, — тихо говорит он, обращаясь к Левушке, — я бы хотел остаться. Обязуюсь подчиняться общей дисциплине.

— Оставайся! — Левушка пожимает плечами. — Каждый имеет право защищать свою честь. Если, конечно, она у него имеется…

Вслед за Гордынским из толпы выходит Федяева. Потом Андрей Иванович с Эллой Эрнестовной. Немного погодя к ним присоединяются супруги Тюрины. Выходит Гвоздилова.

— Елена Константиновна! — Левушка приятно ошарашен. — Вы хорошо подумали? Ваш выбор может иметь для вас самые серьезные последствия…

— Вы — эгоист. Лева, — усмехается Гвоздилова. — Все норовите героически умереть в одиночку. А другим, между прочим, тоже хочется войти в историю…

Из толпы выпархивают Аллочка и Ниночка, за ними, не выпуская из рук драгоценного патефона, выходит Дрюля.

— Дрюля! — радостно удивляется Тюрин. — Ты-то куда со своим патефоном?.. Ты же вне политики!

— А при чем тут политика? — меланхолически отвечает Дрюля. — Если мир раскололся без моего участия, то надо же мне где-то быть. Так уж лучше с вами.

— Товарищи! — взывает директор. — Еще не поздно остановить эту дурацкую комедию!.. Я уверен, если мы извинимся перед Юрием Михайловичем, — нас простят…

Директор продолжает говорить, а из толпы выходят все новые и новые люди. Актеры, бутафоры, осветители, монтировщики…

* * *

…Кабинет директора теперь полностью оккупирован актерами. На директорском столе несколько телефонов, и все они в настоящий момент заняты. Из общего гула вырывается голос Федяевой.

— Шурик?.. Ты меня, пожалуйста, не расстраивай, сынок, учи сольфеджио!.. А вот Вера Ивановна говорит, что не учишь! В общем, если не сдашь зачет — про магнитофон забудь!..

— Бардак! — возмущенно вздыхает Тюрина. — Ведь договорились же болтать не более трех минут!.. В любой момент могут позвонить оттуда, — она выразительно тычет пальцем вверх, — а телефон занят!

— Ты за меня не волнуйся! — мурлычет в трубку Аллочка. — Голодовка голодовкой, а с голоду мы тут не помрем! У нас шикарный буфет, бывает даже горячее…

— Что ты плетешь? — настораживается Сима. — Какое тут у нас горячее?.. Мы же эвакуировали буфет! Или ты трескаешь тайком ото всех? Как Лоханкин?

— Я голодаю честно! — обижается Аллочка, прикрыв трубку рукой. — Наравне с коллективом! Просто муж нервничает. Должна же я как-то его успокоить?

— Фантастическая идиотка! — восхищается Сима. — Ты же дискредитируешь идею! А если телефон прослушивается?.. Выходит, наша голодовка — чистый блеф?

— Оля! — кричит в трубку Татьяна. — Отзвони в ВТО Антонине Васильевне!.. Скажи, что мы с Левушкой отказываемся от Пицунды! Пусть отдадут путевки кому-нибудь другому!..

* * *

Вечером Левушка обходит посты. У центрального входа дежурят Тюрин и Андрей Иванович.

— Сейчас-то потише, — докладывает Тюрин. — А днем был ужас!.. Оцепление милиции… Толпа с лозунгами… Орут… Бьют стекла…

— А почему бьют стекла? — удивляется Левушка. — Нуда, они же не знают, что произошло! Надо объяснить людям нашу позицию…

— Наивный вы человек, — усмехается Андрей Иванович. — Вы никогда не сталкивались с таким явлением, как организованный праведный гнев трудящихся? Будьте уверены, им уже объяснили вашу позицию.

* * *

В одном из театральных переходов Левушку настораживает некий странный звук, похожий на стук молотка по металлу. Левушка озирается. Тоннель пуст. Левушка заглядывает в темный проем — тут находится лестница, ведущая на чердак.

— Эй! — кричит он в пугающую темноту. — Кто там?.. Советую не прятаться! Сейчас сюда соберутся все посты и вам не поздоровится!

— Соберутся они тебе, с-час! — слышится откуда-то сверху ворчливый голос, и через секунду из мрака появляется столяр Кондратьич. — Отсюда никуда не докричишься!.. Изоляция как в Петропавловке!

— Кондратьич! — Левушка принимает строгий вид. — Ты чего это здесь? Знаешь, который час? Половина второго!

— Сигнализацию делаю! — снисходительно объясняет Кондратьич. — Чтоб через крышу никто не проник! Ступи-ка на лестницу!.. Ну ступи, ступи, не бойся!

Левушка ступает на лестничную клетку, и тоннель заполняет свирепая трель звонка.