Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

…Ахмед занимает маленькую техническую должность в одном из здешних департаментов. Нам он интересен тем, что имеет доступ к документам, проливающим свет на истинные отношения Пакистана и США в военной области. Работа с Ахмедом ведётся по всем правилам строжайшей конспирации. Личные беседы крайне редки. Главный способ контакта с источником — МП. МП — моментальная передача. Суть этого способа связи состоит в том, что разведчик вступает с партнёром в мимолётное соприкосновение, достаточное, однако, чтобы обменяться пакетами или какими-то другими предметами. В пакетах документы, деньги, изредка краткие инструкции, исполненные непременно в тайнописи…

Мелькает освещённое фарами дорожное полотно. Больше ни огонька вокруг, как ни всматривайся, ни напрягай глаза. Выехал я заблаговременно, маршрут отработан заранее, машина идёт хорошо. Как будто всё чисто и можно выходить к месту контакта. На душе спокойно. Относительное, конечно, спокойствие. То спокойствие, которое посещает разведчика, когда всё идёт по плану, всё продумано, верно организовано. Смотрю на часы. Светящиеся цифры показывают, что до назначенного времени осталось несколько минут. Вот они-то мне и нужны, чтобы проверить обстановку на месте, выражаясь профессиональным языком, а если попросту, то чтобы окончательно убедиться: всё в порядке. Проезжаю мимо назначенного места два километра, разворачиваюсь. Дорога узкая. Колёса попадают в песок и начинают буксовать. Машина вздрагивает и остаётся на месте, а мой друг уже приближается по узкой тропинке туда, где мы должны встретиться. Что делать? Выскакиваю из машины и бегу что есть духу в полной темноте.

Ноги сами угадывают дорогу. Пот заливает глаза. Душно, очень душно… Конечно, я опаздываю, но — какое счастье! — Ахмед ещё здесь. Мы обмениваемся материалами. Ахмед не спеша уходит по той же узкой тропинке, я по шоссе возвращаюсь к машине. Машина легко, с первой попытки выбирается из песка.

Ночь уже не кажется такой чёрной, а духота такой тягучей. Откуда-то появился чуть слышный ветерок, и запахи, любимые пряные запахи Азии напоминают о том, что жизнь не так уж и плоха…»

Конечно, приходилось иметь дело не только с резидентурой ЦРУ. Не упускала из виду наши разведывательные службы и пакистанская контрразведка. Как вспоминал Шебаршин, нельзя было допустить, чтобы контрразведка вышла на твою связь, а тем более на действующий источник. Это означало, что нельзя пользоваться телефонами, установленными у советских граждан. Нельзя попадаться вместе с интересующим тебя лицом на глаза посторонним. Нельзя встречаться с ним у себя на квартире. Нельзя выходить на встречу без проверки: нет ли наружного наблюдения? Остаются тёмное время суток, отдалённые малолюдные места, выезды за город.

Наша резидентура в Карачи установила, что все до единого посольские телефоны, и вообще все телефоны советских граждан, круглосуточно контролируются пакистанцами, действующими в теснейшем контакте с резидентурой ЦРУ. К счастью, замечает Шебаршин, демократизация и гласность в ту пору ещё не коснулись советских учреждений за рубежом, порядки в том, что касалось бдительности в отношении происков противника, были жёсткими, и к телефону все советские граждане относились настороженно. Получить существенную информацию по этому каналу было трудно, хотя в совокупности даже крупицы сведений о контактах советских дипломатов, взаимоотношениях в посольстве могли представлять интерес для любой разведки.

Мог принести беду и любой «жучок», особенно если он оказывался в служебном кабинете и прилипал к какому-нибудь креслу или столу. Приходилось бороться с привычкой людей диктовать конфиденциальные и секретные материалы, проводить регулярные совещания, на которых откровенно излагаются все точки зрения. Если эти люди к тому же не слишком заботятся о безопасности своих помещений, то задачи разведки и контрразведки (не нашей, естественно, — чужой) заметно упрощаются. Однажды установленное устройство может работать очень долго.

Небольшой, но неприятный конфликт на этой почве возник между нашей резидентурой и послом. Вот как описывает его Леонид Владимирович:

«Здание посольства ветшает, не держится краска на стенах, отваливаются куски лепнины с потолков. Не в лучшем состоянии и главный кабинет посольства, и у кого-то появляется мысль обшить его стены деревянными панелями. В дело вмешивается резидентура, которая даёт заключение о недопустимости реконструкции кабинета с точки зрения безопасности. Возникший спор кончается телеграммой МИДа, запрещающей послу намеченные работы. Не знаю, кто был прав в этом споре. Несомненно, у резидентуры должны были быть веские резоны для возражений. Мы знали, что наши американские оппоненты, работавшие в теснейшем контакте с местными спецорганами, искали малейшие возможности, чтобы внедрить устройства для негласного подслушивания в жилые и особенно в служебные помещения советских учреждений. Любые ремонтные работы в советском посольстве такую возможность давали.

Мне показалось тогда, что резидентура высказала свои возражения недостаточно тактично, не попыталась найти какой-то вариант, который позволил бы удовлетворить желание посла и соблюсти все требования безопасности. Посол обиделся, стены его кабинета оказались окрашенными масляной краской безобразнейшего коричневого цвета. Служба своими руками оттолкнула от себя порядочного и доброжелательного человека»…

И всё же, несмотря на пристальное внимание пакистанской контрразведки к деятельности советских учреждений и граждан СССР, главным противником Пакистана (с самого момента его образования в 1947 году) и, соответственно, объектом приложения основных сил его спецслужб была Индия.

Семена взаимного недоверия двух стран и враждебности между ними были посеяны в 1947 году, когда Индия, освободившаяся из-под британского колониального владычества, оказалась разделённой. И семена эти сразу же дали печальные всходы — вскоре началась Первая индо-пакистанская война. Сказался скорый уход из Индии британской колониальной администрации, который произошёл под напором ширившегося национально-освободительного движения. Причиной раздора был, собственно, не сам уход англичан, а то колониальное наследие, которое оставила стране Британия, действовавшая долгие годы по принципу «разделяй и властвуй». В результате крайне остро встал вопрос о будущем сосуществовании приверженцев двух основных религий Индии — индуизма и ислама.

Сыграло свою роковую роль то, что положенный в основу колониального управления страной признак вероисповедания был одним из главных инструментов сохранения британского господства. Так, в 1930–1940-х годах выборы в законодательные органы Индии проходили по куриям, образованным по конфессиональному принципу. Такой подход только подогревал исторические противоречия, существовавшие между мусульманами и индусами со средневековых времён. Действуя по отработанному и удобному для себя сценарию, британское правительство положило религиозный принцип в основу раздела Индии в 1947 году. Вместо единого государства был создан доминион Пакистан, к которому отошли территории, населённые преимущественно мусульманами, и Индийский Союз (собственно Индия), где большинство населения составляли индуисты. При этом территория Индии клином разрезала Пакистан на две части — Западный Пакистан (современный Пакистан) и Восточный Пакистан (ныне — Бангладеш).

Раздел сопровождался массовыми кровопролитиями, вызванными переселением индусов и сикхов в Индию, а мусульман — в Пакистан. По разным оценкам, погибло от полумиллиона до миллиона человек. Главный спор возник из-за принадлежности княжества Кашмир. В октябре 1947 года с пакистанской территории в Кашмир, населённый преимущественно мусульманами, вторглись пуштунские племена, чтобы помешать переходу княжества под суверенитет Индии. Разгорелся вооружённый конфликт, переросший в Первую индо-пакистанскую войну. В результате вмешательства ООН летом 1949 года Индия и Пакистан подписали соглашение о линии прекращения огня. Большая часть Кашмира перешла под контроль Индии (индийский штат Джамму и Кашмир), а меньшая (около 40 процентов) оказалась под контролем Пакистана (Азад Кашмир).

Пожар войны был потушен, но угли его продолжали тлеть, чтобы с новой силой вспыхнуть через несколько лет. Не случайно Шебаршин писал, что «фурия войны и насилия» никогда не покидала края, где довелось ему провести долгие и, пожалуй, лучшие годы своей жизни. Вторая индо-пакистанская война, которая разразилась в 1965 году, по воспоминаниям Леонида Владимировича, «не нарушила мирного течения жизни в Карачи [7] , хотя и взбудоражила общественное мнение. В городе изловили немалое число индийских „шпионов“, которые оказывались впоследствии честными обывателями, случайно навлёкшими на себя подозрение. Приходилось видеть, как базарная толпа вдруг бросалась в ту сторону, откуда раздавался крик: „Джасус!“ — и через несколько секунд торжествующие патриоты волокли в полицию очередного шпиона-джасуса. На улицы были выпущены стайки школьников, которые останавливали машины и замазывали чёрной краской фары. На несколько дней в городе было введено затемнение, и раза два объявлялась воздушная тревога. Индийские самолёты в небе не появлялись, но зенитные орудия открывали стрельбу, видимо, для поддержания боевого духа населения».

7

Вооружённые действия носили в основном приграничный характер.

Это было первое после 1945 года соприкосновение Шебаршина хотя и с чужой, но войной — гибли люди. «Мы искренне переживали всё это, гонялись за крупицами информации, волнуясь, предсказывали развитие событий, горячо спорили, писали многословные депеши и отвечали на экстренные запросы».

Отметим, что, по мнению историков, тот вооружённый конфликт между Индией и Пакистаном был одним из немногих (в большой череде столкновений послевоенной эпохи), не имевших отношения к холодной войне. И СССР, и США сохраняли в ходе боевых действий нейтральную позицию.