Леопард

— Вперед!

Маленький отряд миновал ворота поста, у которых стояло двое часовых, и выехал на дорогу.

Дождь низвергался с бездонного неба. Он канатами притянул темные тучи к еще более темной земле. Все вокруг казалось лесом воды. Этот лес был увит лианами, через него с трудом пробирались машины. Тупой нос «лендровера» задрался вверх, покачнулся и рывками полез в гору. Бронетранспортер полез следом за ним. Земля давно уже не радовалась дождю. Она угрюмо сносила его удары, она была мрачна и с трудом поворачивалась под порывами ветра. Лейтенант рукою в перчатке протер перед собою запотевшее ветровое стекло и подумал о нежных дождях в графстве Кент и о запахе влажного хмеля.

XXII

Небу аккуратно переставлял ноги, стараясь не задевать ими друг за друга, он еле двигался, но осанка его была горда. Он опирался на копье, как на трость, над плечами и головой конусом вздымалась накидка из одеяла — он был пророк ростом в семь футов, странствующий от города к городу. Мальчишка прыжками передвигался перед ним. Они были одни в молчаливом намокшем мире, где лишь изредка раздавался треск ветки, обломившейся под грузом воды и падающей, задевая соседние ветки. Негр давно уже пришел к заключению, что может смело рассчитывать на большие и мощные мускулы туловища. Если ты можешь сидеть и поддерживать спину в вертикальном положении, пока она не найдет себе опоры, ты можешь надеяться на победу над леопардом. Он знал, что его ноги от бедер до пят были ходулями: в них не было ни любви, ни ярости, ни даже усталости. Его удивляло, что там, внизу, уже нет Небу, и все же, опуская глаза, он видел две ноги, ступающие по очереди, надутые, как индюки. Он смеялся над ними, неуклюжая шутка еле удерживалась в его голове. Но большие мускулы туловища были другое дело. В них еще сохранилась сила.

Он сочинил песню, посвященную большим мускулам, и пел ее на своем медленном и гордом пути:

«О могучие сухожилия, данные мне отцом и матерью,

О могучие крепости, окружившие холмы моих плеч, возвышенность шеи и долину груди,

О мощь, звенящая во мне, как песни множества воинов,

О, дайте мне крылья орла, чтобы вечно парить, ибо силы мои не дают мне права быть прикованным к земле;

Дайте мне зычный рык льва, чья смелость не позволяет ему быть тихим;

Дайте мне выносливость верблюда, чтобы в беде ворчать, но не плакать;

Дайте мне ослепительное могущество солнца, чтобы никто не посмел заглянуть мне в глаза;

Дайте мне чары луны, чтобы все отвратительное под взглядом моим становилось прекрасным!»

Он резко повел плечами и стряхнул с одеяла целые лужи воды. Он коснулся копьем мальчишки, приказав ему держаться подальше от деревьев. Он знал, что, когда леопард нападет опять, в его нападении будет больше ярости, чем коварства. Поэтому он предпочитал держаться подальше от деревьев.

Первое нападение было отбито, и негр знал, что леопард поджидает их где-то в зарослях, то расхаживая, то устремляясь по ветру, то быстро скользя против ветра. Хвост его мечется из стороны в сторону, он всматривается немигающими глазами, он медлит, чтобы омыть в струях дождя морду и протяжно зевнуть. В такие минуты он бывает настолько неподвижен, что его легко принять за раскрашенную скалу.

Небу снял винтовку с плеча и взял ее наперевес. Позавчера она помешала ему. Отражая прыжок леопарда копьем, он заметил, что равновесие мышц спины нарушено. Сегодня он был еще слабее. Неподходящий день для решительной схватки. Он держал винтовку на вытянутой левой руке, стараясь не думать о том, как ладно она прилегает к ладони. Он поглядывал на нее, подносил ее поближе к глазам — все в ней было точно так же, как в винтовках Коко, все в ней было хорошо знакомым. Его преступление, должно быть, чудовищно, раз он одновременно наказан великой раной, лживым мальчишкой и винтовкой, не желающей говорить. Он поднес ее к глазам и осторожно потряс.

— Нет смысла молиться ей, — раздался дерзкий голос мальчишки, — она не будет стрелять для тебя.

Небу устало подумал, что мальчишка напоминает фигуры, которые белые ставят на своих полях, чтобы пугать ворон: его плечи острыми треугольниками подпрыгивали вверх каждый раз, когда костыли ударяли землю, тощее тело выглядело жалко, болтаясь между подпорками его грустного тесного домишки.

— Почему бы ей не заговорить для меня? — резко спросил Небу. — Что, я хуже других?

— Намного хуже. Ты не хочешь довериться белому человеку.

— Довериться? Довериться какому белому человеку? — спросил изумленный Небу.

— Мне, — обиженно ответил мальчишка. — Ты ни разу не доверился мне с самого начала нашей встречи. Разве тебя не учили верить бванам?

Неподвижная маска лица и головы кивнула. Так выражают согласие белые.

— Подчиняться белому господину, как тот подчиняется своему богу, который учит подставлять ударившему другую щеку и не воздавать злом за зло. И бок Небу поранен куском хлеба.

— Ты получил только то, что заслуживаешь. Тебе следовало бы держаться подальше от нашего лагеря.

— Как же я мог бы подчиняться вам, если бы держался подальше от вас?

Иногда шутить приятнее, чем сочинять стихи. На шутки можешь получить ответ. Стихи ответа не требуют и не приносят. Ты записываешь их в голове, поешь их, это похоже на то, как растут деревья и опадают лепестки. Падающим листьям нет ответа, если только не считать ответом новые деревья, которые вырастают на месте опавших листьев. А это отнюдь не ответ, это нечто совсем другое. Опять же если не думать об этом как о цикле без начала и без конца. Весной по стволам поднимается сок, летом деревья цветут, осенью падают листья, все умирает, когда прилетают снежинки. Но весною опять по стволам поднимается сок. Поэзию еще можно было бы сравнить с падающими листьями, если бы у тебя был сын, который пел бы твои стихи, когда тебя не станет. Африканец посмотрел на крючковатый знак вопроса, прыгающий перед ним, и спросил:

— Доктора белых совершают много чудес, разве они не могли бы выправить молодому бване больную ногу?

Мальчишка резко остановился. Его спина сгорбилась, а голова поникла. Он стоял жалкий под дождем. Узенькая полоска удивления проскользнула в голову Небу. Он закинул винтовку за спину и протянул руку мальчишке. Но он тотчас же отдернул ее и неожиданно, сверхъестественно запел; пучок звуков возник в его горле. Мальчишка поднял на него мертвое лицо.

— Отец наградил меня кривой ногой для того, чтобы я отличался от всякого сброда. Ты не согласен с этим, черный? — злобно спросил он.

Африканец почувствовал, как болото разверзлось под ним, засасывая, окружая зловонием и грязью. Оценивающим взором смотрел он мимо мальчишки. Подобие усмешки пробежало по серому лицу.

— Ты что, не согласен с тем, что я… не похож на всех? — прошептал серый мальчишка. — Куда девался твой язык? Что он, улетел? Отвечай, ниггер! Ты стыдишься того, чем наградил меня мой отец.

Он взглянул на мальчишку и быстро опустил глаза.

— Мм… молодой бвана смеется надо мной, — покорно сказал Небу. — Молодой бвана шутит.

Старческое лицо мальчишки задумалось над словами Небу.

— Я смеюсь над тобой? Шучу? Может быть. Не задавай мне дурацких вопросов, и мы будем друзьями — водой не разольешь. Понял, кикуйю?

— Да, молодой бвана. — Небу опустил голову.

Мальчишка тщательно изучал его лицо. Вдруг он сказал:

— Знаешь, я что-то устал. По-видимому, тебе придется понести меня. Нагнись, чтобы я мог влезть тебе на плечи.

Он целых два месяца наклонялся к земле, его колени прошли огромный путь, прежде чем опуститься наземь. Это был целый год беспомощных дней, время протестующих костей и плоти, время боли, хохотавшей и кричавшей в боку. Встав на колени, он убил себя. Он поднялся и поднял мальчишку, сидевшего на плечах. Верх его черепа слетел прочь и, бешено вращаясь, унесся за дальний холм.