Леопарды Кафки

Но сам он никак не мог успокоиться. Ему казалось, что все только на него и смотрят, да еще и перешептываются: это соратник Троцкого, он выполняет опасное задание. Особенно его беспокоил толстяк в темных очках, сидевший неподалеку. Отчего он в темных очках? Явно русский или немецкий секретный агент. Повернувшись лицом к Мышонку, тип сидел неподвижно, не выражая никаких чувств. Мышонок до того разнервничался, что собрался было пересесть в другой вагон, но за сто километров до Праги поезд сделал остановку на большой станции. Толстяк встал. Взяв под руку какую-то женщину, он нетвердой походкой направился к выходу, опираясь на трость. Слепой, с облегчением выдохнул Мышонок. И вдруг, от усталости и напряжения, уснул.

Тут же ему начал сниться смутный и тревожный сон. Будто он в синагоге, вокруг много народу. Раввин оборачивается к нему, но это не раввин, а Троцкий — Троцкий в молитвенном покрывале, в синагоге, с чего бы? Вдруг все, кто был в синагоге, набросились на Мышонка с криками «Мошенник! Мошенник!» и начали выталкивать его за дверь, а тем временем Троцкий с возвышения смотрел на него с упреком. Мышонок сопротивлялся, не выгоняйте меня, я с вами, я коммунист…

Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Это был контролер:

— Вставай, парень, приехали.

— Что?

Ошеломленный Мышонок не мог понять, о чем ему говорят.

— Мы в Праге. Прага! Разве ты не в Прагу ехал? Давай, выходи из вагона.

С трудом соображающий, не отошедший еще ото сна, Мышонок схватил с багажной полки чемодан и устремился к дверям. Выйдя из здания вокзала, он оказался в Праге и, застыв в изумлении, уставился на освещенный город — было десять вечера, повсюду сияли огни, — на толпу, на автомобили, на трамваи, на огромные здания. Для того, кто никогда не выезжал из родного местечка, зрелище было восхитительным и пугающим. Мышонок, разумеется, дрожал от страха, но одновременно и ликовал: получилось. Несмотря ни на что, преодолев все преграды, он добрался до цели. Теперь сомнений не было: каким бы ни оказалось задание, он с ним справится. И ему уже мечталось, как, вернувшись назад, в Черновицкое, он рапортует Ёсе: товарищ Иосиф, я оправдал оказанное мне доверие. Мало этого: он был уверен, что Ёся когда-нибудь приведет его к Троцкому и скажет с гордостью: товарищ Троцкий, это Беньямин, настоящий друг, выдающийся революционер, способный выполнить любое, даже самое трудное, партийное поручение.

«Терминус» располагался недалеко от вокзала; Мышонок пошел пешком, снег падал ему на плечи. Гостиница нашлась скоро. Это была маленькая неопрятная гостиница, с фасадом, украшенным зловещими горгульями. Вид удручающий, но Мышонок был не какой-нибудь турист, приехавший, чтобы провести отпуск с комфортом, у него было задание. Он вошел. Человек за стойкой, лысый толстяк с черной повязкой на левом глазу, глядел на него недоверчиво:

— Тебе чего? — спросил он по-немецки.

Наглый тон толстяка смутил Мышонка.

— Я только что приехал… У меня забронирован номер…

— Номер, — толстяк с явным неудовольствием открыл книгу в черной обложке. — И на чье же имя, позволь узнать?

Мышонок на мгновение замешкался:

— На Иосифа… Йозефа Перельмана.

Толстяк заглянул в книгу:

— Йозеф Перельман… Да, верно, забронирован. На неделю. Плата вперед.

Мышонок вытащил из кармана деньги, отсчитал нужную сумму и отдал толстяку. Толстяк пересчитал снова, два раза. Потом вручил Мышонку рваное полотенце и ключ:

— Третий этаж. Лестница там.

Мышонок поблагодарил и уже собрался подниматься, но толстяк подозвал его снова. Предупредить:

— Мне проблем не надо, ясно? Делай, что хочешь, я ничего не знаю.

Мышонок пришел в замешательство. Неужели толстяку что-то известно о его задании? А если известно, играет ли он во всей этой истории какую-нибудь роль? Разумеется, спрашивать ни о чем нельзя. Он взял чемодан и пошел вверх по лестнице.

Комната была маленькая, замызганная — мышь шмыгнула в норку при виде постояльца — и очень холодная. Мебели в ней было: кровать, запыленный шкафчик, умывальник, исцарапанное зеркало. Но этого вполне хватало. Мышонок, хоть и устал с дороги, решил тут же приступить к делу, найти для начала писателя.

И тут он заметил, что сумки при нем нет.

Сумки с экземпляром «Манифеста» и конвертом — той самой сумки не было. Он огляделся. Нет, сумки нигде вокруг не было. Дрожащими руками он открыл чемодан: может, он засунул треклятую сумку туда? Нет. В чемодане лежало только белье.

Он рухнул на кровать, ошарашенный, подавленный. Сумка потеряна. Первой реакцией была злость — злость на себя самого. Ты потерял сумку, несчастный, сумку потерял, идиот, кретин, буржуй сраный.

Он глубоко вздохнул. Подумал: надо держать себя в руках, главное — спокойно подумать. Надо было представить себе все свои последние шаги, пройти заново весь путь, попытаться мысленным взором увидеть то место, где он оставил сумку. Первое, что пришло в голову: стойка администратора. Он бросился вниз по лестнице. Толстяк сидел все там же, с газетой.

— Сумка! — закричал Мышонок. — Где моя сумка?

В первое мгновение толстяк ничего не понял. Не только из-за акцента, но и из-за того, что парень был вне себя. Наконец портье удалось разобрать, чего от него хочет Мышонок:

— Сумка? Нет, ты не оставлял никакой сумки. Может, в поезде забыл.

В поезде. Конечно. В поезде. Внезапно разбуженный, он выбежал сломя голову из вагона, тогда-то и забыл сумку.

Он бросился на вокзал под снегопадом, который все усиливался, повторяя шепотом: сделай так, чтобы поезд еще стоял у перрона, боже, сделай так, чтобы он еще стоял.

Промчавшись через здание вокзала, он вылетел прямо на платформу.

Никакого поезда там уже не было. Да и на платформе никого не было, кроме уборщика, подметавшего мусор. Мышонок подошел к нему, спросил о поезде.

— Поехал дальше, — не поднимая глаз ответил железнодорожник, — уже полчаса как.

— А как же моя сумка? — дрожащим голосом спросил Мышонок, чуть не плача.

Железнодорожник ничего не понял. Мышонок рассказал, что произошло. Железнодорожник почесал в затылке. Сказал, что есть отдел находок, можно там спросить, но, скорее всего, сумку не найдешь. Мышонок побежал к окошечку: нет, те, кто убирает в вагонах, сумки не находили. Девушка записала название гостиницы, но повторила то же, что сказал железнодорожник на платформе: сумка, считай, пропала:

— Тут и раньше была неразбериха, а с войной стало еще хуже.

Убитый горем, Беньямин вернулся в гостиницу.

— Нашел сумку? — с явной издевкой спросил портье.

— Нет, — пробормотал Беньямин, — не нашел.

Он поднялся по лестнице, заперся в номере, не раздеваясь, рухнул в постель и — разрыдался. Ну что он за человек? Не человек, а тридцать три несчастья: еще не приступив к заданию, уже его провалил. А Ёся рассчитывал на него. Бедный, бедный Ёся.

Он плакал и плакал, пока, устав от слез, не уснул.

Проснулся он утром, с тяжелой больной головой и голодный. Решил выйти, чтобы позавтракать и проветриться. Надо было решать, что делать. Может быть, на ходу придет какая-никакая мысль. Он спустился на первый этаж. Портье был на месте, за стойкой. Поднял глаза от газеты:

— Ну как? Сумку нашел?

Мышонок ответил, что нет. Портье посмотрел на него с явным недоверием:

— Напоминаю еще раз. Учти: номер оплачен на неделю и только на неделю. Вместе с сегодняшним у тебя шесть дней. Потом — до свиданья.