Лермонтов
Шрифт:
Считалось, что Лермонтов покинул Московский университет именно вследствие «маловской истории»; однако это мнение, как утверждает Висковатов, совершенно ошибочно. Е. Ладыженская, со слов родственницы поэта, «урожденной Б.», также говорит, что Лермонтов вовсе не был «исключен за шалость» из университета. Но вообще-то для начала следует обратить внимание на то немаловажное обстоятельство, что «маловская история» датирована 1831 годом, а Лермонтов подает прошение в правление университета об увольнении его из «онаго» только 1 июня 1832 года, т. е. через полтора года.
А пока что с конца мая 1831 года студенты «уволены в отпуск», и г-н ректор снабдил их «надлежащими для проезда билетами».
Глава седьмая
Н. Ф. И
Начало июня 1831 года Лермонтов провел в гостях в Москве в семье Ивановых.
С этим семейством связано одно из самых сильных переживаний молодого поэта — его любовь к Н. Ф. И., Наталье Федоровне
В своем замечательном эссе «Лермонтов и Н. Ф. И.» Ираклий Андроников повествует о поисках адресата целого ряда любовных стихов молодого поэта.
«Среди юношеской лирики Лермонтова уже давно обращал на себя внимание ряд стихотворений 1830–1832 годов, объединенных темой любви и измены. Четыре стихотворения этого цикла озаглавлены инициалами какой-то Н. Ф. И.».
В первом из них Лермонтов признается:
Любил с начала жизни я Угрюмое уединенье, Где укрывался весь в себя, Бояся, грусть не утая, Будить людское сожаленье… Мои неясные мечты Я выразить хотел стихами, Чтобы, прочтя сии листы, Меня бы примирила ты С людьми и с буйными страстями; Но взор спокойный, чистый твой В меня вперился изумленный, Ты покачала головой, Сказав, что болен разум мой, Желаньем вздорным ослепленный. Я, веруя твоим словам, Глубоко в сердце погрузился, Однако же нашел я там, Что ум мой не по пустякам К чему-то тайному стремился…В стихотворении 1831 года «Романс к И.» он вновь обращается к той же девушке, которая, по его мысли, сумеет защитить и оправдать его в глазах светской толпы:
Когда я унесу в чужбину Под небо южной стороны Мою жестокую кручину, Мои обманчивые сны, И люди с злобой ядовитой Осудят жизнь мою порой, — Ты будешь ли моей защитой Перед бесчувственной толпой?Интересно, кстати, сопоставить это стихотворение с диалогом, который вспоминает Екатерина Сушкова («…я для вас ничего более, как ребенок». — «Да ведь это правда; мне восемнадцать лет, я уже две зимы выезжают в свет, а вы еще стоите на пороге этого света…» — «Но когда перешагну, подадите ли вы мне руку помощи?»)
Но «И.» — не Сушкова; это совершенно другая женщина. В драме «Странный человек» главный герой, Владимир Арбенин, опять вспоминает этот разговор. «Помните ли, — спрашивает он Наташу, Наталью Федоровну, — давно, давно тому назад я привез вам стихи, в которых просил защитить против злословий света… и вы обещали мне! С тех пор я вам верю как Богу! с тех пор я вас люблю больше Бога! О! каким голосом было сказано это: обещаю!..»
Более того, стихи, в которых Владимир просит его «защитить против злословий света» Наташа носит на своем кресте — она привязала листок со стихами к нательному кресту.
Когда одни воспоминанья О днях безумства и страстей На место славного названья Твой друг оставит меж людей, Когда с насмешкой ядовитой Осудят жизнь его порой, Ты будешь ли его защитой Перед бесчувственной толпой?Вновь и вновь Лермонтов возвращается к этой теме. Почему? Чем так важна для него «защита» от мнений света? Почему он видит в этом залог взаимной и верной любви женщины? Не потому ли, что это означало бы родственность душ? Но если он пытался увидеть ее в Наталье Федоровне, то ошибался и очень тяжело переживал потом свою ошибку.
Летом 1831 года появляется новое стихотворение «К Н. И…», и там уже звучит тема перелома в отношениях между девушкой и влюбленным поэтом:
Я не достоин, может быть, Твоей любви; не мне судить; Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты, И я всегда скажу, что ты Несправедливо поступила… В те дни, когда, любим тобой, Я мог доволен быть судьбой, Прощальный поцелуй однажды Я сорвал с нежных уст твоих; Но в зной, среди степей сухих, Не утоляет капля жажды…И вновь прощальный поцелуй в стихотворении «К ***»:
Я помню, сорвал я обманом раз Цветок, хранивший яд страданья, — С невинных уст твоих в прощальный час Непринужденное лобзанье. И снова «яд»…В этих стихотворениях — намеренно или случайно — звучит старинная куртуазная тема «украденного поцелуя», которую так любили развивать трубадуры. И каждый раз, когда «певцу» удавалось «украсть поцелуй» неприступной красавицы, за дерзким поступком следовала страшная расплата. Не избежал ее и лирической герой Лермонтова.
И опять речь идет о роковом разрыве: Во зло употребила ты права, Приобретенные над мною, И, мне польстив любовию сперва, Ты изменила — Бог с тобою!«Ивановский цикл» включает довольно много стихотворений. Кроме озаглавленных «Н. Ф. И…вой», «Н. Ф. И.», «Романс к И…», к нему относятся еще несколько: «Всевышний произнес свой приговор», «Когда одни воспоминанья», «К чему волшебною улыбкой» (последние два включены в текст драмы «Странный человек», к чему мы еще вернемся), «1831-го июня 11 дня», «Не удалось мне сжать руки твоей» (первоначально оно тоже было включено в текст драмы «Странный человек», но затем заменено стихотворением «Моя душа, я помню, с детских лет»), «Видение» («Я видел юношу: он был верхом»). Исследования Б. Эйхенбаума и И. Андроникова расширили круг предположительно относящихся к Н. Ф. Ивановой стихотворений; всего их называют около сорока (в былые времена их относили к Сушковой, к Лопухиной). Большинство этих произведений объединены сквозной темой напрасной, обманутой «жажды любви». Часть полна надеждой увидеть в возлюбленной единственную посреди «бесчувственной толпы» родную душу, душу, оценившую дар поэта («защитницу» от мнений света). Но чаще Лермонтов разражается упреками. Обвинительный тон стихов, написанных после разрыва, связан не только с «изменой», но и с неоправдавшимися предельными ожиданиями поэта. Реальный облик возлюбленный оказался слишком «занижен»: она не оправдала своей завышенной роли, которую отводил ей поэт:
Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою. Знай: мы чужие с этих пор. Ты позабыла: я свободы Для заблужденья не отдам; И так пожертвовал я годы Твоей улыбке и глазам, И так я слишком долго видел В тебе надежду юных дней И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней. Как знать, быть может, те мгновенья, Что протекли у ног твоих, Я отнимал у вдохновенья! А чем ты заменила их? Зачем так нежно обещала Ты заменить его венец, Зачем ты не была сначала, Какою стала наконец! Начну обманывать безбожно, Чтоб не любить, как я любил; Иль женщин уважать возможно, Когда мне ангел изменил? Не знав коварную измену, Тебе я душу отдавал; Такой души ты знала ль цену? Ты знала — я тебя не знал!Это стихотворение вызывало упреки Лермонтову в эгоизме, в завышенной самооценке, в неумении любить и даже в демонизме. В чем он, собственно, упрекает девушку? В том, что он растратил на нее время, которое мог бы посвятить «вдохновению». В том, что она оказалась не ангелом, а обычной — и даже слишком обычной — земной женщиной. В том, что она, как ему показалось, обещала заменить ему венец (небесный) — и «обманула». Владимир Арбенин в драме «Странный человек» именно этими словами упрекает Наталью Федоровну: «Ты проклянешь свою легковерность… и тот час, тот час… в который подала мне пагубные надежды… и создала земной рай для моего сердца, чтобы лишить меня небесного!..»