Лерой. Обещаю забыть

— Долго будем стоять? — раздаётся позади серьёзный, властный голос. Тот самый, что я слышала в пути. А следом появляется мужчина, которого я тоже уже видела: в квартире Макеева и на фото рядом с Горской. Её отец. — Валера, девочку в кровать, сам ко мне. Ксюня, перекись, пластырь… короче всё, что есть. Катя, с тебя перекус. Ну, что встали? Живо! Живо!

До хруста сжимаю зубы, чтобы не завыть в голос. Господи, если бы они только знали, кому собираются помогать…

Команды Горского выполняются беспрекословно. Ксюша бежит на кухню. Её мать – медленно едет следом. Только сейчас понимаю: она инвалид. Амиров перехватывает меня поудобнее и тоже покидает гостиную.

— Чей это дом? — тихо спрашиваю его, заведомо зная ответ. Просто поверить, что Лерою хватило наглости привезти меня в дом, где живёт его Ксюша, не хватает сил.

— Горского, — отвечает Валера, как в порядке вещей.

— Зачем ты меня сюда привёз? – рычу, задыхаясь от слёз, пока Амиров поднимается на второй этаж. — Я же просила… Я не выдержу… Слишком больно…

— Потерпи, моя хорошая. Уже. Сейчас, — Лерой с ноги открывает массивную дверь и заносит меня в уютную небольшую спальню. — Врач скоро приедет. Кшинскому уже сообщил, не переживай. Здесь ты в безопасности, поверь!

Амиров укладывает меня в кровать, в два счёта стягивая с ног кеды и укрывает воздушным одеялом.

— Попробуй поспать, — просит он, пока его пальцы бережно скользят по моему лицу, убирая непослушные пряди волос. Лерой смотрит на меня с невыносимой жалостью так пронзительно, что в его карих глазах я вижу отражение собственной боли.

— Как ты нашёл меня у Макеева? Зачем искал?

— Не сейчас, мелкая. Тебе надо отдохнуть.

Амиров продолжает щепетильно осматривать каждый миллиметр моей воспалённой кожи, а я не могу его понять. Он нашёл меня, спас, чуть не убил Макеева, хотя, по сути, уже не работает на моего отца, ничего мне не должен. Он привёз меня в свою семью, не страшась, что Горская может узнать о той ночи. Носится со мной, как с младенцем. Если это не любовь, то что?

Ладонь, вопреки здравому смыслу, тянется к его небритой щеке. Даю себе слово, что это в последний раз. Я только коснусь, только скажу спасибо. И на этом всё! Но стоит несмелым пальцам ощутить желанное тепло, как тут же перед глазами встаёт образ Горской.

— Так нельзя, Лерой! — шепчу сдавленно. – Это неправильно! Подло! Неужели ты не понимаешь?

Мы запутались! Заблудились в наших чувствах оба! Но только это не оправдание...

Лерой на секунду прикрывает глаза и в подтверждение моих мыслей кивает, но прежде с силой прижимает мою ладонь к своей щеке.

— Я подонок, Рин! Знаю! Но без тебя больше не смогу, понимаешь? — голос Амирова дрожит, как и моя ладонь в его плену. — Ненавидь! Проклинай! Колоти изо всех сил! Всё стерплю, слышишь? Я так сильно тебя люблю. Прости, что слишком поздно это понял!

— Слишком поздно, — соглашаясь, повторяю его же слова.

— Лерой! — голос Горского заставляет меня вздрогнуть, но не мешает Амирову удерживать мою ладонь. — Думаешь, я всесильный? Ни хрена! Если снова за решётку не хочешь, шевели булками. Я заколебался тебя ждать!

Отец Ксюши стоит на пороге и просверливает в Амирове дыру своим острым, как лезвие, взглядом.

— Прости, — бормочет Лерой, вновь прикасаясь губами к моему лбу. Откровенно. Не стесняясь. Прямо на глазах у деда собственных детей. — Я скоро вернусь. Нам надо поговорить.

Мотаю головой.

— Нет! Не о чем нам говорить!

— Лерой! — рявкает Горский. — Ну же!

И Амиров выходит, оставляя меня совершенно одну. Но в отличие от него Ксюшин отец уходить не спешит. Свой волчий взгляд он обращает на меня, а я готовлюсь к заслуженной порции оскорблений.

— Всю душу ты из него вытащила, Арина! За что ты так с ним? — цедит Горский.

— Если бы он сказал раньше, что у него есть сын, что скоро будет ещё один ребёнок, — срываюсь в слёзы, — я бы никогда, поверьте! Я… такая… дура!

— И правда, — ухмыляется Горский. — Дура!

А затем следует за Амировым, аккуратно прикрыв дверь спальни.

Куриный бульон.

Осмотр врача.

Чистая одежда.

И даже душ…

Вокруг меня в доме Горских носятся как с хрустальной вазой, не понимая, что я того не стою.

Обессиленная, побитая, опустошённая внутри, но подлатанная снаружи, я проваливаюсь в сон, из которого выбираюсь лишь под утро от игривого робкого лучика, заглянувшего в моё окно.

На прикроватной тумбочке замечаю небольшой букет полевых цветов и потрёпанного жизнью Шурика. Плюшевый друг удивлённо смотрит на меня чёрными бусинками, пока я стараюсь разгадать, откуда он взялся: помню, что не брала его с собой.

Пытаюсь сесть, ощущая, как тело воет от вчерашних приключений, и притягиваю ушастого к себе. Он пахнет домом, детством и мамой. Смотрю, как едва колышется лёгкая тюлевая занавеска возле приоткрытого окна, пропуская в комнату свежий, наполненный летним солнечным теплом воздух. Удивительно, как быстро порой меняется погода.

Через боль встаю с кровати и босыми ногами шлёпаю навстречу лёгкому ветерку. Я люблю лето! Его краски, щебетание птиц, многообразие ароматов. Отодвигаю штору и, наконец, могу рассмотреть, куда привёз меня накануне Амиров. Ухоженная территория поражает своими размерами: извилистые дорожки, аккуратно подстриженные кустарники, пышные, пылающие обилием ярких цветов клумбы. Всё так красиво, что захватывает дух.

Лёгкий стук отвлекает от прекрасного, вынуждая перевести взгляд в сторону двери. На пороге стоит Ксюша в очередном воздушном наряде и не решается зайти, в смятении заламывая пальцы рук.

— Привет! Нам надо поговорить, — щебечет блондинка, но дальше не проходит.

Внутри всё обрывается: за всё нужно платить! Особенно если берёшь чужое без спроса.

Киваю. Какой смысл оттягивать неизбежное. Но от волнения лишь сильнее прижимаю к себе Шурика.

— Как ты? — начинает издалека Горская. Вижу, что ей тоже неловко, хотя правда на её стороне.

— Уже лучше, — бормочу в ответ.

— Твой отец приезжал, — Ксюша замечает в моих руках зайца. — Решил тебя не будить.

— Папа?

— Да, — улыбается она. — Вчера вечером. Он хотел тебя забрать, но Горский с Лероем не позволили.

— Почему ты называешь отца по фамилии?

Я трусиха. Вместо того чтобы перейти к главному, тяну время, словно это поможет сгладить мою вину.

— О! — хихикает Ксюша. — Это длинная история. А ты меня не помнишь, верно?

Горская ловит мой непонимающий взгляд и улыбается ещё шире. А я не могу отвести от неё глаз: до чего же красивая!

— О том, что Горский мой отец, я узнала года три назад, а до этого жила у Соболева. Помнишь такого?