Лес Гримм

Толпа начала переглядываться. Никто не знает, кто убил Брена Циммера, но даже если бы они это узнали, то что бы это изменило? Кузнец все равно останется в могиле. Даже магия леса не способна воскресить его. Иначе жители деревни давно бы попытались это сделать. Они бы использовали желания, чтобы вернуть своих любимых к жизни.

– В конце концов Лес Гримм забрал книгу, – продолжает господин Освальд. – Вода в колодце помутнела, а наши посевы погибли.

Жители деревни склоняют головы. Sortes Fortunae исчезла в тот день, когда было обнаружено тело Брена Циммера, лежащее лицом вниз в ручье с кухонным ножом в спине.

– Многие из нас приносили подношения, чтобы лес вернул нашей деревне книгу, но каждый раз, когда кто-либо пересекал его границу, он больше не возвращался.

Это было еще до того, как стали проводиться ежемесячные Дни Преданности, когда люди еще могли войти в лес, не опасаясь немедленного изгнания. Со временем лес начал прогонять любого, кто пытался это сделать. Дни Преданности остаются нашей последней надеждой вернуть расположение леса. Если эти леса почувствуют, как сильно мы все еще чтим их, даже несмотря на наши тяжелые обстоятельства, позволят ли они нам наконец войти, найти книгу, снять проклятие и вернуть Потерянных?

Я смотрю на Дерево Потерянных и на развевающуюся полоску розово-красной шерсти. У меня сжимается грудь в том месте, которое никогда не расслабляется.

Мама стала первым жителем, кто вошел в лес после того, как у нас забрали Sortes Fortunae. Отец пропал за четыре дня до этого, и она не могла найти себе места от беспокойства. Я пыталась успокоить ее. Говорила, что отец ищет заблудившегося ягненка. Что его и раньше не было так долго. Но она настаивала, что времена изменились.

Только когда на четвертый вечер бабушка объяснила, в чем дело, я наконец поняла почему. Успокоенная настойкой валерианы, она призналась, что за несколько дней до этого отец попросил ее погадать ему и она вытянула для него три карты: Безлунная Ночь, Потерянная Любовь и Дикая Вода.

Безлунная Ночь символизировала ночь новолуния, когда исчез отец.

Потерянная Любовь предсказывала, что влюбленных разлучит трагедия, какая угодно, от жаркого спора до мучительной смерти. Мама боялась смерти, поскольку ими не было сказано ни одного резкого слова в адрес друг друга.

А Дикая Вода означала бурное течение воды или ее окрестности, например бушующее море или бурную реку. Поскольку Лощина Гримм находилась на расстоянии месяца пути от моря, мама боялась, что Дикая Вода означала происшествие в одной из бурлящих рек в Лесу Гримм.

Утром пятого дня она отказалась больше ждать возвращения отца. Она пошла вслед за ним, направляясь к ручью, который отделяет нашу овцеводческую ферму от леса.

– Не уходи! – кричала я, хватая ее за рукав. Я не могла потерять обоих родителей. Возможно, отцу и не совсем повезло с картами, но судьба матери была более прямолинейной и безрадостной. Клыкастое Существо означало неминуемую смерть, а Полночный Лес – запретный выбор. В глубине души я знала, что она делает свой выбор. Выбор, который в конце концов убьет ее. – Ты нужна бабушке! Ты нужна мне!

Она отдернула руку, отчего я зарыдала еще сильнее, но потом мама наклонилась и взяла меня за подбородок.

– Никогда не сомневайся в своих силах, Клара. Ты была создана для того, чтобы выдерживать испытания и пострашнее этого.

– Но ты обещала, что будешь долго жить. – Я даю волю слезам. – Ты сказала, что похожа на дуб Гримм. Ты дала мне желудь, чтобы я никогда не забывала об этом.

– Ох, дорогая. – Она грустно улыбнулась. – Я ничего не обещала. Желудь символизируют твою жизнь, а не мою.

Прежде чем я успела возразить, она быстро поцеловала меня в лоб, ее глаза наполнились слезами, и она пересекла ручей. Я могла бы последовать за ней, тогда лес еще не изгонял людей, но ноги подкосились, как тростинки. Я упала, сердце застучало в горле, грудь переполнилась болью.

Бабушка нашла меня в таком состоянии. Она последовала за мной, когда я убежала за мамой, и опустилась на колени рядом со мной в траву. Она ничего не сказала. Лишь положила тяжелую руку мне на спину.

К тому времени я уже верила в судьбу. Я прожила четырнадцать лет, наблюдая за приходами и уходами жителей деревни, чьи предсказания сбывались. Но в ту минуту, когда ушла моя мать, я перестала верить в судьбу. То, что я чувствовала, было сильнее. Я была уверена в ней. И мама тоже все понимала, хотя всегда притворялась, что это не так. Если бы она не верила, то не боялась бы так сильно за отца. Она бы пообещала мне, что вернется. Она бы сказала, что желудь олицетворяет наши жизни.

– Мы никогда не переставали стремиться к миру, – говорит господин Освальд, и я отрываю взгляд от Дерева Потерянных и маминой розово-красной полоски шерсти, хотя не могу так легко избавиться от последнего воспоминания о ней. – И поэтому мы каждый месяц возвращаемся на это место и приносим свои подношения. Мы еще раз пытаемся выяснить, уступит ли нам лес. – Он еще сильнее повышает голос. – Кто же наконец станет победителем? Посмотрим, кому выпадет шанс.

Три года назад жители деревни взревели бы от восторга. Два года назад они, по крайней мере, издали бы несколько возгласов. В этом году их огонь почти не горит. Все, что они могут сделать, – это слегка кивнуть и слабо хлопнуть в ладоши. Я ненормальная. Внутри я превратила свою сердечную боль в надежду. Я пылаю так сильно, что готова взорваться.

Все мои желания зависят от того, чтобы меня выбрали в лотерее, только так я смогу попасть в лес. Пока я этого не добьюсь, я не смогу найти Книгу Судеб и сделать единственное, что может изменить ужасную судьбу матери, загадать свое единственное желание: спасти ее.

Господин Освальд тянется костлявой рукой к янтарному кубку. Мое сердце учащенно бьется. Аксель перехватывает мой взгляд и подмигивает.

Председатель трижды перемешивает листочки. Запускает пальцы в кубок. Достает сложенный листок.

«Изобрази искреннее удивление, – приказываю я себе. – Помни, что ты репетировала». Когда он прочтет «Клара Турн», я приложу руку к груди и ахну. Я сделаю глубокий вдох и расправлю плечи. Я покажу всем, что готова пересечь линию из ясеней.

Господин Освальд разворачивает листок. Уголок его рта приподнимается. Одобрение? Я выпрямляюсь. Мои нервы натянуты как струна.

Он поднимает листок, чтобы толпа могла его увидеть. Я не могу разобрать имя. Я подхожу на два шага ближе, вглядываюсь. Он объявляет:

– Аксель Фурст!

Глава 2

Я замираю. Кровь приливает к голове. Руки подлетают к сердцу. Я ахаю, голова начинает кружиться. Неосознанно я делаю все, что репетировала. Только причина в другом. Я услышала не то имя. Оно должно было быть другим, учитывая такие шансы в мою пользу.

– Нет! – выпаливаю я, выдыхая сдерживаемое дыхание.

Головы поворачиваются. Люди расступаются. Все смотрят на меня. Кровь стучит в висках. Листок в руках господина Освальда пульсирует от моего взгляда.