Лес мертвецов

— Но при чем тут Альфонсо Палин?

— При том, что она работала в ЭСМА его личным секретарем. Ну и спала с ним. В койке вытягивала из него нужные сведения. Правда, болтали, что у них в самом деле была любовь, но про это ничего не скажу, сам не знаю. Короче говоря, когда Палин увидел список рожениц заключенных, то обнаружил в нем имя своей пассии. Он, оказывается, и понятия не имел, что она беременна. Ну, он прикинул по датам и понял, что отец ребенка — он.

— А может, у нее был и другой любовник? Тоже из левых? Какой-нибудь montonero? [83]

83

Повстанец (исп.).

— Так и я ему то же самое втолковывал, а он — ни в какую. Уперся на своем. И кстати, оказался прав.

— В каком смысле?

— В смысле яблочко от яблони. Мальчишка был вылитый папаша. И чем старше становился, тем больше был на него похож.

— Внешне?

— Ну и внешне, конечно. Но главное, характером. Такой же мясник, только маленький. И дикий…

Жанна посмотрела на Феро. Как бы невероятно ни звучал рассказ Пумы, он объяснял и начало, и конец этой истории. Упорство, с каким Палин разыскивал Хоакина. И тот факт, что в кабинете психиатра он представил его как своего сына.

— А что было потом? Я хочу сказать, после Гватемалы?

— Точно не знаю. Палин поехал за Хоакином в Атитлан. Иезуит с ним не справился, а потом и сам свел счеты с жизнью. Больше я никого из них никогда не видел. После Фолклендской войны след Палина окончательно затерялся.

Пельегрини бросил взгляд на часы. Потом вдруг нахмурил брови и, уперев руки в боки, проговорил:

— Что-то не нравятся мне ваши вопросы…

Но Жанна не растерялась:

— В нашей книге Хоакину, сыну Палина, отводится особое место.

— Это еще почему?

— Потому что он сам стал убийцей. Во Франции.

Пуму эта новость не удивила и не взволновала.

Выбрав из стоящих на столе бутылок одну, с содержимым покрепче, он налил себе добрую порцию. Словно плеснул бензином в раскаленную печь, мелькнуло у Жанны.

— Чертовы сопляки, — пробормотал он, одним махом опрокинув стакан. — Говорил же, всех их надо было перебить.

69

— Сеньора Констанса? Меня зовут Жанна Крулевска.

Когда они вернулись в отель, Жанна предложила Феро, который выглядел невероятно удрученным, немного отдохнуть, а сама заперлась у себя в номере. У нее оставалась и вторая линия расследования. Череп. Первобытный народ. Хорхе Де Альмейда. Она намеренно не затрагивала в разговоре с Пельегрини тему Мертвого леса и его загадочных обитателей, каким-то шестым чувством догадываясь, что он все равно ничем ей не поможет.

В 16.00 она позвонила в Сельскохозяйственный институт Тукумана. На инженерном факультете — никого. Ох уж это воскресенье. Единственным, с кем удалось переговорить, был охранник. Он наотрез отказался сообщить ей домашний телефон Даниеля Тайеба или его ассистента — того самого, с которым разговаривал Райшенбах. Все-таки она выпросила у него номер спутникового телефона, по которому можно было дозвониться до Чучуи — местечка в шестистах километрах от Тукумана, где велись раскопки. Руководила ими некая Пенелопа Констанса, по специальности — палеоантрополог.

После многих бесплодных попыток Жанне наконец повезло. Связь была плохая, казалось, в трубке завывает ветер. Наверное, ученая дама работала в поле. Жанна представила себе пустыню. Пылевые облака, свивающиеся в небольшие смерчи. Иссушенные солнцем кости…

Назвав свое имя, она сразу перешла к делу:

— Вы знакомы с Хорхе Де Альмейдой?

— Нет.

Хорошенькое начало. Еще пара шквальных порывов, и дама добавила:

— Мы встречались пару раз, не больше. — Похоже, лет ей немало: голос какой-то дребезжащий. Впрочем, виной тому вполне могло быть низкое качество связи. — Я почти все время в разъездах. Да и он работает преимущественно в поле.

— А вы не знаете, где именно?

— Точно не знаю. Где-то на северо-востоке. Совсем не моя территория.

Жанна отлично помнила карту северной части Аргентины. Тукуман лежит на северо-западе. В тысяче километров от Буэнос-Айреса. Область Чучуи располагается выше. Что касается северо-востока, то это еще на тысячу километров дальше, только прямо к востоку. Для Аргентины — обычные расстояния.

— Вы не помните, когда он в последние годы уезжал в экспедиции?

— По-моему, трижды. В две тысячи шестом, седьмом и восьмом. Утверждал, что определил периметр раскопок. Только я ему не верю.

— Почему?

— Это же лагуна. Там все затоплено.

— Ну и что?

— Мы палеонтологи. Как можно надеяться разыскать ископаемые останки в местности, где все сгнивает за несколько дней? В войне против времени у нас совсем другие союзники: сухость, отложение осадков, обызвествление…

Да, а Жанна об этом не подумала. Усевшись по-турецки на кровати, она бродила взглядом по трем стенам гостиничного номера. Кремовая комната. Вернее, кремово-серая. Очень напоминающая кабинеты для допросов, в которых декор интерьера сведен к нулю. Вот и хорошо. Это-то мне и нужно.

— Есть подозрение, что Хорхе Де Альмейда пропал.

— Он не подает признаков жизни, а это совсем другое дело. Если верить коллегам по лаборатории, он вообще большой оригинал.

— В каком смысле?

— Выезжает в экспедиции в одиночку. Разумеется, это увеличивает риск несчастных случаев и даже исчезновения. Однако я бы не стала раньше времени утверждать, что с ним случилось что-то плохое… Просто там, где он сейчас, вообще нет связи. Вы знаете, что эту область называют El Impenetrable — Непроходимый край?

Жанна ничего на это не ответила. Она думала о своем:

— А у него нет спутникового телефона?

— Я не знаю, какое снаряжение он взял с собой.

— Вам что-нибудь известно о его находках?

— Так, кулуарная болтовня. Якобы он утверждал, что раскопал кости, которые перевернут все наши представления о доколумбовой эпохе. И добыл доказательство того, что человек заселил Американский континент сотни тысяч лет назад. Все это чушь! Известно, что человек пришел в Северную Америку всего тридцать тысяч лет назад, и пришел из Азии. А в Южную и того позже — десять тысяч лет назад. Наша профессия приучила нас не удивляться самым смелым открытиям, но подобное… Это уж чересчур. В лаборатории ему никто не поверил. Потому он и уехал. Страшно обозленный. Уехал за неопровержимыми доказательствами.

Она говорила тихим, усталым голосом. Жанна как будто наяву видела пожилую женщину в хлопчатобумажной куртке с короткими рукавами, чей силуэт почти сливался с камнями и кактусами, наверное, окружавшими ее со всех сторон. Застывший, каменный, изъеденный ветрами мир, в котором нет ничего, только кости да колючки.

— Имя Франческа Терча вам о чем-нибудь говорит?

— Нет. Кто это?

Жанна притворилась глухой. Здесь вопросы задает она:

— Как давно уехал Де Альмейда?

— Два месяца назад. В нашем деле это не срок.