Лес повешенных лисиц

Ойва Юнтунен задумался. Если Наску Мошникофф похоронить в тайге, то можно было бы избежать всей этой бумажной волокиты и вполне вероятного допроса в полиции. Правда и то, что Наска не хотела выбираться из тайги. Вряд ли она расстроилась бы, если бы ее похоронили, например, в Юха-Вайнан Ма. Совершенно очевидно, что покойница была бы этому рада.

Решение оказалось в конце концов естественным и простым. Чего попусту тащить тело старухи и труп кота в Пулью и оттуда незнамо куда? Лучше всего похоронить здесь вместе с котом.

– Здесь, конечно, нет освященной земли, – раздумывал Ойва Юнтунен.

По мнению же Ремеса, вся планета, строго говоря, была освященной землей и имела божественное происхождение. Господь создал и эту глухомань так же, как и кладбище в Инари. Или Ватикан.

– Я могу выстругать хороший гроб, – пообещал майор Ремес.

Ойва Юнтунен размышлял насчет обрядовой стороны похорон.

– Пастор может настучать куда следует.., Как бы Наска отнеслась к тому, что мы похороним ее без попа?..

У Ремеса был готов ответ и на этот вопрос. Наска при жизни была по вере своей православной. Было грешно для ее отпевания вызывать какую-нибудь лютеранскую каналью. Кроме того, майор сказал, что знает целых два довольно печальных псалма. Если уж на то пошло, то он мог бы их исполнить.

– Раз уж мы похороним Наску, то сделаем это как подобает. Если мы отвезем ее в Инари, то за гробом не будет никого, кроме двух спешащих куда-нибудь функционеров из социального отдела и похмельного пономаря. Мы провели вместе с Наской так много времени, что просто обязаны проводить ее в последний путь. Позаботимся о ней до конца.

Так и порешили. Майор Ремес спилил несколько сухих стволов, расколол их и принялся обстругивать.

Работа заняла несколько дней. Мужчины горевали о Наске, были немногословны. Ежедневно они ходили посмотреть на тело, садились на несколько минут на край яслей и вздыхали. Их горе было неподдельным и глубоким. Казалось, что их оставил дорогой для них родственник. Аппетит у мужчин пропал, да и посуду они мыли и подметали полы без особого усердия. Когда майор, сколачивая гроб, ударил по пальцу молотком, он даже не выругался, так заполнило горе все его существо.

Когда гроб был готов, мужчины обрядили покойную вместо савана в длинную ночную рубашку, расчесали белые волосы старухи и положили под голову мягкого ягеля. Затем они заколотили крышку гроба. Наскиного кота они положили сверху на крышку гроба, в ноги.

Ойва Юнтунен связал из еловых веток огромный венок и украсил его самым красивым ягелем, который собрал летом. Когда все было готово, мужчины подняли гроб на сани снегохода, опустили сверху венок, положили закутанного в полотенце Ермака сзади за гробом. Из инструментов они взяли железный лом, кирку и две лопаты, орудия труда старателя, в которых у них недостатка не было. Ремес молча завел снегоход, и тот двинулся, медленно и торжественно. Ойва Юнтунен шел за гробом до самого Юха-Вайнан Ма.

Для последнего пристанища выбрали красивое место на склоне. Сначала сгребли в сторону метровой толщины снег. Ойва Юнтунен и майор Ремес молча принялись за работу. Был прозрачный морозный день, стояла звенящая тишина. Казалось, что и на небе царит безмолвие в ожидании Наски. Только иногда с покрытых снегом ветвей деревьев срывался вниз иней, опускаясь на сделанный из красноватой сухой сосны гроб Наски, словно украшение.

– Говорят, что каков день похорон, таким покойник и был при жизни, – проговорил майор Ремес со дна могилы.

– Наска была прекрасной женщиной, – согласился Ойва Юнтунен. – Конечно, она попадет на небо, Бог не фраер, он все видит. А то и так туда попадает много недостойной публики.

– Я в этом совершенно уверен, – прокряхтел из ямы майор.

Когда полутораметровой глубины могила была выкопана, Ремес выбрался наверх. Сделали небольшой перерыв. Майор хотел закурить, но отказался от своего намерения. На похоронах, как правило, не курят, особенно если у покойника при жизни была предрасположенность к астме.

Мужчины подняли гроб на край могилы, протянули под ним крест-накрест две веревки, сняли шапки и принялись опускать гроб в могилу. Легкими были бренные останки старой Наски, без особых усилий двое мужчин опустили их в лоно матери-земли.

Ойва Юнтунен принес из саней снегохода еловый венок и опустил его на крышку гроба. Майор Ремес взял горсть мелкого песка и рассыпал его по крышке гроба. Сглатывая слезы, он пробормотал:

– Из праха ты, Наска, была сотворена, и прахом тебе стать суждено...

Затем Ремес прочистил горло и затянул погребальный псалом:

– К тебе, мой Отче....

Красиво разносилось среди величественных сосен эхо самозабвенно исполняемого псалма. Ойва Юнтунен подхватил его, и на третьем куплете мужчины услышали невдалеке жалобный вой. Пятисотка сидел на снежной кочке с поднятой к небу мордой. У него был лисий характер, и он не мог сидеть тихо, когда пели псалмы.

Эхо от псалма и стонов Пятисотки было слышно на южных горах еще и тогда, когда мужчины перекрестились и немного постояли над разверстой могилой.

Затем они сгребли землю. Над могилой не стали ни насыпать холмик, ни ставить крест.

– Эх, жаль, оружия нет, а то я устроил бы почетный салют, – досадовал майор Ремес.

– Зажжем вечером перед иконой свечку, – решил Ойва Юнтунен.

Но где закопать кота? Ойва Юнтунен отправился за Ермаком.

Пятисотка кончил выть и успел стащить труп кота из саней. Он нес Ермака подальше от места погребения и не соглашался расстаться с добычей, несмотря ни на какие угрозы со стороны мужчин. Пятисотка пытался грызть труп, но вкус ему не понравился. Кошатина, тем более насквозь промерзшая, не годится в пищу даже лисе. Мужчины видели, как Пятисотка убежал далеко на склон небольшого холма, где выкопал в снегу глубокую ямку и спрятал в ней Наскиного кота. Так Ермак был похоронен по законам звериного мира.

Вечером мужчины зажгли свечку перед Наскиной иконой, перекрестились и оставались до самой ночи безмолвными в своем горе. Уж очень холодным казался дом без хозяйки.

Глава 16

Для печали судьба отвела Ойве Юнтунену и майору Ремесу не так уж много времени. Уже на следующий вечер они услышали со стороны Леса повешенных лисиц предупреждающий крик ворона. Мужчины стали озабоченно прислушиваться. Опять, что ли, кого-то принесла нелегкая? Опять!