Лес Рук и Зубов

Место, где не было дождя и светило солнце.

Я помню, как мы с Гарри схватились за руки и кружились, кружились на месте, хохоча и вопя во все горло, а потом, не расцепляя пальцев, упали в клевер.

И тогда в небе прямо над нашими головами вспыхнула дивная радуга. Вокруг нас засияло чудесное разноцветье, а Гарри повернул ко мне голову и сказал:

— Это на счастье! Нам обоим, Мэри, навсегда.

В его глазах уже тогда горела страсть, которую я недавно увидела во взгляде Трэвиса. И вижу сейчас в глазах повзрослевшего Гарри. Последние месяцы я только и делала, что винила его во всех своих бедах; он, мой лучший друг, в эти дни стал мне скорее врагом. Но теперь я понимаю, что и Гарри не хозяин своей судьбы. Мы оба вынуждены подчиняться одним и тем же правилам, и я не имею никакого права на него пенять.

Тут я не выдерживаю.

— Я хочу уйти отсюда, — шепотом выдавливаю я.

Гарри молчит, и я продолжаю. Теперь меня не остановить, я выложу все, что так давно копилось у меня в голове черными тучами, бурля и беспорядочно смешиваясь, все до последнего.

— За забором целый мир. Лес не бесконечен, я точно знаю. Я встретила девушку, ее звали Габриэль, и она пришла из Леса. Сестры принесли ее в жертву и сделали Нечестивой. Быстрая в красном жилете — это она! Сестры испугались, что деревенские жители узнают о мире снаружи, и убили ее. Они все от нас скрывают…

Выдав эту тираду, я пытаюсь отдышаться и с ужасом сознаю, что произнесла все вслух, открыла миру свои мысли. И мысли эти дурные, неправильные: никто из моих знакомых никогда не говорил, что хочет уйти из деревни, променять рай неизвестно на что.

— Тогда ты будешь счастлива, Мэри? — мягко, без всякой укоризны спрашивает Гарри.

Я наконец-то решаюсь заглянуть ему в глаза. Он берет меня за руку, белая веревка повисает между нами.

На миг во мне вспыхивает злость. О, как я ненавижу Гарри за то, что он не Трэвис! И Трэвиса ненавижу: он так и не пришел за мной, вынудил обручиться со своим братом. Но больше всего я ненавижу себя — за то, что всю любовь отдала Трэвису и ни капельки не оставила для Гарри.

Однако перерезать веревку я не могу. Кишка тонка.

Гарри наклоняется, и я вдруг сознаю, что он пахнет точь-в-точь как Трэвис. Он легко касается губами моего лба, и я зажмуриваюсь. Удушливые волны тепла от камина окатывают меня с головой. Губы Гарри шепчут на ухо:

— Если мы уйдем, ты будешь счастлива, Мэри?

Он столь нежен, столь полон желания осчастливить меня, что на глаза наворачиваются слезы, а тело отвечает на близость Гарри так, словно рядом со мной его брат. Словно оно не чувствует разницы между ними, одинаково реагируя на их шепот и теплое дыхание.

Я зажмуриваюсь и киваю. Все, вот теперь он точно меня отвергнет, и я до конца жизни буду прислуживать Сестрам.

— Мы найдем способ сделать тебя счастливой, Мэри. Обещаю, я найду способ.

Я вновь киваю, боясь открыть рот — тогда я точно не сдержусь и расплачусь.

— Я только хочу сделать тебя счастливой, моя Мэри, — вторит он, заправляя мне за ухо прядь волос и покрывая поцелуями те места, которых только что касались пальцы.

Я открываю глаза и смотрю на своего щенка: он подергивает лапами во сне, наверняка преследуя добычу, которую никогда не поймает. Единственная разница между ним и мной заключается в том, что пес завтра забудет о когда-то недостижимом, а я буду помнить об этом до конца своих дней.

Гарри осыпает поцелуями мою шею, и я снова зажмуриваюсь. С губ слетает тихий вздох почти удовольствия.

Не открывая глаз, я скольжу рукой по его лопаткам. Интересно, у Трэвиса такие же лопатки? И моя рука так же естественно и легко легла бы на его кожу? Сколько раз я вновь и вновь представляла, как Трэвис шепчет мне на ухо ласковые слова, целует мою шею. Сегодня я хочу воскресить эти воспоминания. Неужели я все забыла? Предательница…

Видения не приходят, я ничего не помню о Трэвисе. В свете огня передо мной Гарри, такой теплый и пахнущий свежей землей. А в голове стучат и стучат слова Сестры Табиты о том, что другой жизни мне не дано.

И выбирать не приходится.

XIV

Наутро меня будит вой сирены. Подаренный Гарри пес, которого я назвала Аргусом, заливается яростным лаем, не зная, что предпринять: броситься на источник шума или затаиться в уголке.

Что-то резко дергает меня за запястье, а в следующий миг я уже растягиваюсь на полу.

— Мэри, вставай! — кричит Гарри.

Это он стащил меня с кровати, и я растерянно смотрю на белую веревку, туго натянутую между нами. Свободной рукой Гарри шарит по столику, а я только смотрю и смотрю, не в силах ничего сделать. В голове ураганом крутятся образы вчерашнего вечера: поцелуи Гарри, наставления Сестры Табиты и щенячьи сны Аргуса…

— Мэри, да помоги же мне!

Веревка больно врезается в запястье. Я замечаю, что руки у Гарри дрожат. Он подходит, обнимает меня за плечи и тащит к столу. Там он берет ритуальный клинок, который дала нам Сестра Табита, и перерезает веревку.

Мое запястье больше ничего не сдавливает. Освободившись, Гарри начинает носиться по дому, собирая вещи первой необходимости и запихивая их в мешок.

Время словно бы замедляется, натягивается, как тонкая шерстяная нить. Вой сирены заглушает все; по улице, испуганно озираясь по сторонам, бегут люди, туман клубится у их ног, отчего кажется, что они скользят по воздуху, но все это происходит почти в полной тишине: все звуки тонут в единственной протяжной ноте сирены.

Меня почему-то не охватывает паника, хотя должна. Я подхожу к окну, не удосужившись прикрыть голое тело, и смотрю, как наши друзья и соседи забираются на платформы. Даже сейчас какая-то часть подсознания неистово призывает меня действовать. Одеться и бежать. Бежать вместе с остальными, пока не поздно, пока на платформах есть место и лестницы еще не подняли.

Гарри выкрикивает приказы, но его слова, мешаясь с воем сирены, превращаются в кашу. В глубине души я невольно задаюсь вопросом: быть может, теперь церемонию перенесут и Трэвис успеет за мной прийти? Что, происходит вторжение, которого все так боялись, или опять кто-то подошел слишком близко к забору, как моя мать, сглупил или сошел с ума, заразился?..

Аргус яростно царапает пол, пытаясь прорыть себе путь к отступлению. Его когти бессмысленно скребут дерево, и я чувствую нарастающий в нем страх. Он поднимает голову, словно хочет завыть, скалит зубы и взглядом умоляет меня что-нибудь предпринять.

Я нахожу юбку, хватаю ее… и вдруг краем глаза замечаю за окном стремительный алый всполох. Мне хорошо знакомы этот цвет и эта скорость.

Нечестивые среди нас. По-настоящему.

Габриэль проникла в деревню.

Я лихорадочно застегиваю пуговицы на юбке, натягиваю рубашку и подбегаю к двери, но замираю, положив руку на щеколду. А вдруг уже поздно? Сердце качает кровь и разносит по жилам сомнения. Вдруг платформы уже забиты?

Я оглядываюсь на Аргуса: тот пытается решить, заслуживаю ли я доверия, смогу ли его защитить. Гарри бегает по дому, распахивая шкафы в поисках какого-нибудь оружия.

Я бросаю взгляд в окно и вижу в тумане двух бегущих детей: брата и сестру. Я знаю их с самого рождения. Мальчик, Джейкоб, родился шесть лет назад. Он спотыкается, падает и хватается за разбитую коленку. Девочка замирает на месте и оглядывается на старшего брата, который лежит на земле и тянет к ней руку. Она трясет головой, раскрыв рот и вытаращив глаза; белокурые кудряшки подпрыгивают в воздухе.