Лес (входит в книгу Восьмерка)

— Ты про вшей понял всё?

— И про вшей, и про петухов, — сказал Новиков.

— Вша на швах живёт, — сказал дядька. Судя по всему, он вовсе не слышал Новикова. — Намажь шов мылом, и вша…

Слово «вша» дядьке давалось трудно, он произносил его как «в ша».

— …и… в… ша…

— И будем вшам швах, — завершил Новиков.

— Ты, сука, тупой, — сказал дядька. — И отец твой тупой.

Новиков положил трубку и в сердцах рванул шнуром телефона. Шнур вылетел вместе с розеткой. Розетка зависла, как больной зуб, вся на нервах.

На кухне засвиристел чайник.

Пока Новиков успокаивал чайник, домашний телефон снова начал дребезжать и подрагивать.

Успокаивая себя, Новиков снял чайник с плиты, сбил с него колпачок, прекратив слабый свист и выпустив пар. Некоторое время стоял так, с чайником в руке, раскачивая его.

Вернулся к трубке, выдумывая по дороге, как бы заткнуть дядьку.

— Новиков, — образовался в трубке чей-то знакомый и замечательно гадкий голос.

«Это опер», — осознал Новиков через секунду.

— Что вам? — спросил сдавленным голосом.

— Ты чего там задумал, дурачок? — поинтересовался опер. — Ты знаешь, чем это может для тебя закончиться?

— Чем? — спросил Новиков. Он никогда бы не придумал, что сказать оперу, если б слово «чем» не прозвучало в самом вопросе. Его почему-то очень удивило и напугало, что опер знает его телефон. Странным образом в полицейском управлении он чувствовал себя защищённым, а в собственном доме — беззащитным. Похоже, Новиков всю свою смелость растратил возле контрольно-пропускного пункта.

— Я тебя сгною, дурачок, — сказал опер тихо и насмешливо. — И никто тебе не поможет.

Новиков молчал, мучительно разыскивая хоть одно слово во всём своём словарном запасе, которое сгодилось бы сейчас для ответа.

— Чё ты там заткнулся, Новиков? — спросил опер. — Распечатай пасть-то.

— Что вам надо? — вспомнил несколько слов Новиков, но и опять лишь потому, что первые два слова из этой фразы он сам произносил полминуты назад.

— Зубик спрятал? — сказал опер. — А я тебе все зубики пальцем выковыряю. Будет у тебя рот влажный и мягкий, как у младенца. Только соску таким ртом можно будет сосать. Понял, дурачок?

У Новикова зачесалось где-то в области челюсти, все зубы сразу, он чуть дёрнул рукою и случайно плеснул на себя кипятком из чайника.

— Ай, — вскрикнул он от боли, но опер, видимо, этого не понял. — А я… — вдруг прорвало Новикова, — а я уже был в прокуратуре!… Я был в травмпункте!… Я уже заявление написал!… Ко мне уже приезжали правозащитники и корреспонденты! Я зубик свой спрятал у тебя отлично. У тебя там сейф стоит привинченный — может, я его под сейф закатил — посмотри! Пока ты там смотрел свои бумажки — я там такое место нашёл! Там много мест! Можно целую челюсть запрятать в разные места! За каждый зуб мой будешь сидеть по году, сука!

Новиков кричал и чувствовал, что мужество снова покидает его, мужества было — как песка в песочных часах, рассчитанных на минуту.

Он ещё раз, уже нарочно плеснул себе на ногу кипятком и проорал напоследок:

— Я научу тебя законы любить! Ты будешь на нарах помнить обо мне весь свой срок! Ты запомнишь меня на всю жизнь!

Новиков ещё раз плеснул на себя и под свой же крик изо всех сил рванул розетку из стены.

Его разбудил звонок.

Звонок, как водится, совпал с финалом очень долгого сна, в котором Новиков убегал от Гарика на школьный чердак. Гарик приближался к нему почему-то не по школьной лестнице, а по коридору квартиры Новиковых. Сам Новиков продолжал прятаться от него на чердаке, под старой и пыльной партой. Он ждал его в томительном страхе, ужасно боясь чихнуть, — но сдержаться всё равно не мог, и всё-таки чихал — вот этот грохот и был звонком в дверь.

Говорят, что такие сны снятся в течение секунды — что ж, это лишь подтверждает с какой скоростью может думать и жить человек, когда не спит.

«Ларка!» — в который раз подумал Новиков, но это ещё почти во сне. Пробуждаясь, он в полубреде распросонья попытался успокоить себя, решив, что родители вдруг вернулись с дачи. Когда же уселся на диван и протёр глаза — уже наверняка знал, что это опер. Не сдержался и приехал ночью.

«Неужели они прямо дома будут меня…» — подумал Новиков, не находя нужного глагола — меня что? мучить? пытать? топтать?

Он даже успел вспомнить, что один сочинитель делил мужчин на обладающих длинной волей, каковых меньшинство, и — короткой волей, что тоже достаточная редкость. Остальные воли вообще лишены. Новиков с грустью признался себе, что воля у него короткая — и, похоже, больше не вырастет.

В дверь ещё несколько раз с промежутками позвонили.

Новиков поднялся и, не дыша, пошёл к глазку.

Приник к нему и сразу увидел опера. Отпрянул лицом, как ужаленный в глаз, развернулся и сел на корточки, вжимаясь затылком в дерматин дверей.

Он бы повыл, но боялся, что из-за двери его точно услышат. Новиков зажмурился и, только зажмурившись, вспомнил, что опер почему-то был в майке.

Вскочил, ещё раз посмотрел в глазок: Господи, милый мой Боженька, да это сосед.

Враз забыв, где у него и какие замки, Новиков бросился открывать дверь с таким рвением, как будто сосед ему принёс весть о вечной отсрочке от тюрьмы, сумы, армии и Гарика.

— Чего? — спросил Новиков, улыбаясь и слегка приплясывая.

— Мать дома? — спросил сосед.

— Нет, — ответил Новиков.

— Ну, тогда ты дай сотку, — сказал сосед.

Мать, ввиду того что отец пил мало, не считала пьянство тяжким грехом — зато позволяла себе одалживать соседу сверху и ещё одному — этажом выше, считая это благим и нужным делом; тем более что оба эти соседа каждый август помогали отцу подделывать дачу, а матери собирать картошку — отец совместной работы с матерью не переносил.

— А сколько времени? — спросил Новиков.

— А ты что, как магазин, только до двадцати трёх выдаешь? — спросил сосед неприветливо.

— У меня нет, — сказал Новиков.

— Без пятнадцати одиннадцать, — ответил сосед почему-то на предыдущий вопрос, видимо посчитав реплику Новикова про то, что у него нет, излишней и вообще не звучавшей.

Новиков пожевал губами, разглядывая соседа и удивляясь себе, как же он мог его спутать с опером.

— Магазин продаёт до двадцати трёх, — сказал сосед несколько раздражённо.

— У меня правда нет, — ответил Новиков и закрыл дверь.

Постарался как можно быстрей забыть, что напугался опера, — и просто заснуть.