Лешие не умирают

– Понятно, – командир улыбнулся, чего собеседник в полумраке не заметил. – Коли так, подъем. Лоб – в авангард, хватит филонить. Леший – в замок. Монгол в няньки.

Боевой строй – странное место. Не получается думать ни о чем, кроме работы. Причем, независимо от того: прорубаешься ли ты сквозь лианы, или идешь замыкающим. Вся твоя человеческая сущность превращается в животное. Из подсознания вылезают дремлющие инстинкты хищника. Обостряется и слух, и зрение, и обоняние, и еще какое-то неведомое чувство – осознание опасности. Понятия не имею, почему и откуда, но я точно знаю, куда лезть не стоит, где сидит потенциально опасный зверь, где трясина, а где под точно такой же жижей твердое дно. И почему-то в такие моменты все человеческие думы уходят куда-то… даже не на второй план, а на двузначный уровень сознания – туда, где не слышно даже их отголоска.

Замок – замыкающий в строю. Он передвигается, практически, пятясь, как рак. Моя задача в этом амплуа – держать сектор, оставшийся у группы за спиной. И Комок, конечно, несколько погрешил, назвав Лба отдыхающим. Да, замыкающий не машет мачете, но моральное напряжение намного больше. Весь мой боевой опыт, а он не маленький, говорил, что все засады – это нападение сзади. В тот момент, когда путь уже пройден, и опасности с этого направления не ждешь. Как же… война не имеет морали. Атака в лоб происходит по трем причинам: или от большой дурости, или от неожиданности с обеих сторон, когда времени на выбор тактики нет – только вперед, или от чрезмерной наглости, что при определенных обстоятельствах является военной хитростью. Нормальные вояки всегда вначале пытаются дать увесистый подсрачник, чтобы, пока враг выясняет, кто такой борзый, он получил и по башке, и по корпусу. Вот по этой причине замок – место в боевом строю ответственное и далеко не такое халявное, как кажется многим несведущим.

В команде главное – доверие к своим товарищам по оружию. Доверие и полное взаимопонимание. Каждый отвечает за свой сектор, поэтому, занятый арьергардом, я даже не заметил, как группа вышла на очищенную от буйной растительности площадку. Вокруг стояли сколоченные на скорую руку домики, больше напоминающие собачьи будки, которые образовывали почти правильный круг со свободной от застройки площадью по центру. Деревня… и, судя по тишине, окружающей нас, явно заброшенная. Центральный столб, абсолютно голый и выскобленный до белизны, был свободен от тотемов, которые вешают на него, когда деревня населена каким-нибудь племенем.

– Это точка встречи с проводником. – Комок еще раз сверился с планшетом и посмотрел на открытое в этом месте небо. Серое, с тускнеющими и гаснущими одна за другой звездами, оно предвещало скорый подъем светила. Первые разноцветные попугаи уже проснулись и, перелетая с ветки на ветку, оглашали лес громкими криками. Комок посмотрел на выжатого, как лимон, специалиста. – Ну, что, Айболит, живой?

Парень поднял глаза. Было видно, что ему досталось, но глаза сверкнули озорно, и он ответил:

– Если уж следовать сюжету произведения, то кто-то из вас должен быть собакой Аввой и обезьянкой Чи-Чи.

Комок ухмыльнулся и одобрительно посмотрел на хрупкого с виду ученого:

– Зачет!

После чего сказал громко, чтобы слышали все:

– С этого момента разговариваем только на английском. Проводник не в курсе, откуда наша группа, поэтому не будем смущать несозревший ум. – Последнюю фразу он произнес уже на чистейшем американском диалекте, глотая окончания и, для пущей убедительности, как заправский ковбой, покрутил на пальце свой «Ярыгин».

Для того чтобы выставить полноценный дозор в этом месте, не хватило бы и целого взвода, поэтому Комок ограничился всего двумя бойцами: Лоб устроился на выходе из деревни, а Монгол обосновался возле двух раскидистых папоротников, через которые мы только что сюда вошли. Остальной отряд устроился в центре поселка, стараясь держать в поле зрения полуразвалившиеся картонные домики.

Я решил пройтись по периметру. Деревня была заброшена недавно. Зная буйство природы, уже через год открытая площадка заросла бы кустарником, а через пару-тройку лет от бывшего поселка ничего бы не осталось. Я заглядывал в лачуги, и в третьей по счету в полной темноте на меня смотрели два белых глаза. Опа, не ждали! Пистолет сам выскочил из кобуры и уставился, не терзаясь выбором, ровнехонько между двумя сверкающими очами.

– Kоmоk, кomm zu mir, wir G"aste [20] .

Начальник материализовался за спиной почти мгновенно, зашипев на меня на английском, как рассерженный Чеширский кот:

– Я ж сказал, на английском! Что ты тут шпрехаешь на недозволенном?

– От неожиданности, – я указал пистолетом на внимательно наблюдающие за нами глазами, тоже перейдя на английский.

Командир посмотрел на предмет моего беспокойства и поманил прятавшегося в домике к себе. Из хижины влезла невысокая, метра полтора, девушка-негритянка в натовском камуфляже, вооруженная винтовкой «М-16» [21] , которая была чуть ли не с нее ростом.

20

Комок, иди ко мне, у нас гость (нем.).

21

М-16 (официальное обозначение – Rifle, Caliber 5.56 mm, M16) – американская автоматическая винтовка калибра 5,56 мм, разработанная на базе винтовки AR-15 и принятая на вооружение в 1960-х годах.

Я отобрал у нее оружие и только после этого опустил свой пистолет.

– Надеюсь, это не наш проводник? – что-что, а на следопыта это создание было похоже меньше всего.

Девушка кинула на меня снизу злой и немного пренебрежительный взгляд из-под свободно свисающих дредов. Это были глаза не наивной девочки, а взрослого, много повидавшего в жизни человека. Потом фыркнула и, демонстративно повернувшись к Комку, защебетала на каком-то птичьем языке, после чего довольно четко произнесла: «негрилли».

– И что сие означает? – все еще держа американскую винтовку в руке, я чувствовал, что мне как-то нахамили, но как – еще не понял.

– Я тебе что, переводчик с языка банту? Для меня важно, что она произнесла правильное слово, и это означает, что твои надежды не оправдались. Девчушка действительно наш проводник.

– Мне, между прочим, уже тридцать лет. А «негрилли» – одно из имен моего народа, который больше известен, как пигмеи. – На английском она изъяснялась чуть ли не лучше меня, только со странным присвистывающим птичьим акцентом, что, в сочетании с ее маленьким серьезным личиком, вызвало на лицах бойцов добродушные улыбки. Лично для себя я ее так и назвал – Птичка.

Комок хихикнул в кулак и знаком велел мне вернуть девушке винтовку. Что тут скажешь? Я пожал плечами и подчинился. Еще посмотрим, как эта канарейка проведет нас по тропам до объекта.

– Как далеко до цели?

– К вечеру дойдем, если не будем рассиживаться.

Птичка взяла свою винтовку и ласково протерла рукавом затворную раму, словно смахнула невидимую пылинку, осевшую на оружии от моих рук.

– Долгие проводы – лишние слезы. – Комок свистнул Монголу, чтобы тот снимался с дозора и двигался замыкающим, а мне указал на глазастую пигмейку, прошептав: – Пойдешь с ней. Может, она тебя чему путному научит.

Девушка сразу свернула с утоптанной дороги в еле заметный просвет между лианами, и по узкой тропке спустилась в русло ручья, весело журчавшего под ногами. Ориентировалась она в лесу, как хозяйка у себя на кухне, деловито обходя огромные деревья и отодвигая миниатюрной рукой свисающие лианы. По ручью идти намного удобнее. Мелкие камни под ногами перекатывались, вода не поднималась выше щиколотки, а редкие заросли, свисающие над головой, не загораживали путь. Девушка шла мягким и бесшумным шагом, вода под ее ногами не издавала ни звука, и создавалось впечатление, что наш отряд сопровождает дриада. По сравнению с ней я создавал много шума, а отряд сзади вообще топотал, как стадо слонов в период гона. Я периодически ловил недовольный, а иногда и откровенно пренебрежительный взгляд проводницы, когда кто-нибудь из наших остолопов (чаще всего это был неуклюжий и громоздкий Гром) оступался на мокром скользком камне, поднимая над ручьем тучу брызг.