Лесная герцогиня

Эмма была растерянна. Но постаралась взять себя в руки. Сказала с поклоном:

– Я молю Бога и его Пречистую Матерь наградить вас за благие намерения. Но господин Эврар прав – я не могу так просто уехать с вами. Однако сейчас вы мои гости, и я прошу вас принять наше скромное приглашение и почтить нас своим присутствием. – Эмма улыбнулась. – Сегодня день покровителя Арденн – Святого охотника Губерта [20] . По традиции, этот день начинается с охоты, и раз уж вы приняли в ней участие, то не откажитесь и отстоять праздничную мессу в базилике монастыря.

20

3 ноября.

Они уже двигались в сторону cвятого Губерта, когда Гизельберт негромко осведомился у Гильдуэна о Леонтии. Согласно кивнул, узнав, что сразу при появлении Эммы грек укрылся в лесной хижине.

– Постарайся улучить момент и наведаться к нему, пусть сидит тихо, как гном, когда мимо пройдет процессия с мощами. Я не желаю, чтобы он спугнул ее и испортил нам охоту.

Гильдуэн согласно кивнул и улыбнулся, не сводя глаз с шедшей впереди Эммы.

– Особенно, если лов идет на такую дичь.

Маленькие глаза Гильдуэна горели темным огнем. То же затаенное пламя заметил Гизельберт и во взглядах остальных. И неожиданно ощутил, как словно камень тоски придавил торжество встречи с той, что они искали. Он не мог объяснить, почему испытал грусть. Как и не мог объяснить, почему от улыбки его мачехи у него перехватывает дыхание. Это удивляло, ибо он не ощущал ничего подобного с тех пор, как взял в четырнадцать лет свою первую женщину и понял, что покорять эти глупые, податливые создания ему не составит особого труда.

Однако неожиданная грусть Гизельберта оставалась лишь в глубине его души. Внешне же он держался весело, дерзко, едва не сорвал праздничную мессу в Святом Губерте тем, что постоянно смешил и строил рожицы маленькой дочери Эммы.

– Я вижу, у меня просто замечательная сестренка, – сказал он Эмме, когда они оставили церковь.

Тянулся к ребенку, щекотал ее, дурачился, ловил, когда она пряталась за юбку матери и застенчиво улыбалась, поглядывая на Гизельберта.

Она была очень похожа на мать, но определить, кто ее отец, было невозможно – она могла быть и дочерью Ренье, и Леонтия, и Ролло, или вообще бог весть кого. Три года и два месяца ей, сказала Эмма. Да, рыженькая Адель, или Герлок, как называла ее мать, вполне могла быть его кровной сестрой.

«Проклятье! Такая пичуга, а способна лишить меня всего. Кажется, сдави на ее шейке два пальца – и проблемы не будет».

Но решиться на подобное Гизельберт все же не мог. И не только потому, что опасался возможности огласки злодеяния. К тому же план, предложенный Леонтием, казался ему более заманчивым. Хотя принц и ощущал неуют в душе от того, что вовлек в это дело своих людей. А они – это уже по их взглядам видно – не откажутся от своей доли удовольствия. Даже невозмутимый Гильдуэн становится напряженным как струна, едва взглянет на рыжую красавицу. Ха, а он еще считал, что рыжие не могут быть столь привлекательны. И желанны.

А Эмму тронуло внимание принца к ее дочери. Как и тронуло благородное желание вернуть ей законное положение герцогини. Даже вопреки воле отца.

– Мы никогда не ладили с Длинной Шеей, – говорил Гизельберт. – С тех пор, как он держал буквально в изгнании мою матушку. И когда я узнал, что и его второй брак являет собой нечто подобное – тут же дал себе слово, что не позволю Ренье и вторую женщину сделать несчастной. Но, клянусь всеми лешими, ведьмами и эльфами диких арденнских пещер, я и предположить не мог, что вы столь красивы, и мне остается только сожалеть, что не я, а Ренье встретил вас первым.

Он ни разу не назвал Ренье отцом, но Эмма, как ни странно, не находила это кощунственным. Память о лотарингском супруге не будила в ней ничего, кроме неприязни и обиды, и в этих чувствах она находила себя солидарной с принцем. Сам же Гизельберт нравился ей – у него было такое живое, постоянно меняющееся лицо, такая небрежная грация в движениях, он был так ребячлив, но одновременно держался с достоинством истинного вельможи. И она тоже пожалела, что именно с Ренье, а не с его сыном свела ее судьба.

«Возможно, тогда все бы было иначе. И я бы не провела столько времени в глуши. И, может, с ним могла бы излечиться от тоски по Ролло».

Да, ей сразу понравился Гизельберт, и она вновь и вновь украдкой наблюдала за ним. У него была такая нежная кожа, небольшой, красиво очерченный рот, волевой, чуть выступающий вперед подбородок, орлиный тонкий нос. Внешне он похож на отца, но в то же время совсем другой. Заметив, что она наблюдает за ним, он повернулся – и Эмму словно захлестнуло его мальчишеским обаянием. Резким движением он отбросил волосы назад. У него был горделивый лоб, прямые густые брови, а глаза… Их осветило солнце, и Эмма увидела, что они не темные, какими показались ей вначале, а, наоборот, светло-голубые, но обведенные точно серым, почти черным ободком. Странные, словно таящие в себе нечто потаенное. Он быстро отвел взгляд, но губы по-прежнему дарили ласковую улыбку.

Маленькая Герлок убежала играть с детьми, и Эмма рассказывала принцу, что несколько дней, начиная с праздника Святого Губерта, в Арденнах идет традиционная охота, когда первая дичь отдается монастырю, что составляет обычно десятую часть всей добычи. Охота – главное занятие всех жителей в эти дни, даже работы на руднике прекращаются, и так происходит до самого Мартынова дня [21] , когда наступает день традиционного забоя домашнего скота, а после уже начинается обыденная подготовка к зиме.

21

11 ноября.

– О, тогда, если мне позволит моя очаровательная мачеха, я и мои люди останемся поохотиться, – радовался с мальчишеской непосредственностью Гизельберт и тут же клялся, что, даже если на охоте им повезет, он не посягнет на свою долю добычи и с готовностью преподнесет ее в дар монастырю.

Эврар Меченый со стороны наблюдал за ними, и на душе его становилось скверно. Он слишком хорошо знал Гизельберта, чтобы сразу не заподозрить его в чем-то неладном. Изменник, развратник, человек без чести – таким помнил его Меченый. И он не верил, что принц разыскал Эмму из благородных побуждений. Ему так же не понравилось, что Эмма так оживилась в присутствии принца. Он отметил, что, едва они прибыли в монастырь, она тут же поспешила принарядиться и теперь явно кокетничала с пасынком. Ни дать ни взять, прежняя Птичка, какой он знал ее ранее. А Гизельберт казался таким очарованным ею.

Жена и сын герцога Ренье. Они сразу словно составили пару – и красивую пару. Это отметили и жители селения. Так и глазели на Гизельберта и Эмму, даже добродушно шутили. Ведь их госпожа так долго вела одинокую жизнь, а теперь-то наконец появился молодой красавец, и, сразу видно, благородных кровей, прямо ей под стать. Эврар слышал эти разговоры. Он давно знал, что однажды, несмотря на все заверения Эммы, что жизнь отвратила ее от любовных утех, она вновь захочет мужчину, но теперь, когда он понял, кого она избрала, его обуяла злость. Она сегодня даже выслушать его не захотела.

– Мне понравился Гизельберт, – так и сказала она с разгневавшей его откровенностью. – А то, что ты стремишься опорочить его, всего лишь отголосок твоей прежней верности Длинной Шее. Ведь ты столько лет глядел на мир его глазами, что тебе и предположить трудно, что у сына Ренье есть свои причины быть непокорным.

– Как и у вас быть неверной супругой! – выпалил Меченый, но этот довод только развеселил ее.

Эврар разозлился. Ушел заниматься другим делом. Следил, как свежевали и разделывали добычу. Собаки бегали среди людей, лизали пропитанную кровью землю. Многие туши уже вертелись на копьях над кострами, и воздух был насыщен запахом жареного мяса.