Лесная невеста

– Что там такое? Что? Ты, Ледич? – раздался от другой стены обеспокоенный голос Доморада. Прочие полочане тоже проснулись на лавках и полу, стали подниматься, заговорили.

– Я… Комары замучили, – с трудом успокаивая дыхание, ответил Зимобор. – Житья нет…

Ощупью найдя дверь, Зимобор закрыл ее на засов и сунул полынь под скобу. Потом снова лег, но сердце сильно билось, никак не желая успокаиваться. Настороженно прислушиваясь к тишине, Зимобор перебирал в памяти все подробности происшествия и холодел от запоздалого ужаса. Это никак не могла быть Дивина. Хотя что, собственно, он знает о дочке зелейницы? Она – приемная дочь Леса Праведного, а значит, такое же неоднозначное и непостижимое существо, как и любое дитя леса. Может быть, она днем – одна, а ночью – совсем другая. Однажды ушедшие в лес не возвращаются прежними, какую-то часть души Лес навсегда оставляет себе, заменяя частью себя. А вдруг в красивой и приветливой дочке зелейницы под покровом темноты пробуждается совсем иное существо, неведомое и опасное…

Ага! Зимобор сам себя поздравил с мудрыми выводами. Не для себя ли, ночной, обычная дневная Дивина дала ему стебель полыни и велела бить?

А что? Могла… Если знает, что происходит с ней ночами, ничего не может с собой поделать, но не хочет погубить кого-то еще…

Все было тихо, и он постепенно погрузился в зыбкую, неприятную дрему, так ничего и не решив.

Выспался Зимобор не очень хорошо, но утром, видя яркое солнце, залившее чистый дворик, воспрянул духом.

– Иди в избу умываться, я уже воды принесла! – Дивина от поленницы помахала ему рукой и стала набирать в охапку наколотые чурочки. – Как спалось на новом месте? Невеста не приснилась?

Зимобор вздрогнул. Она знает, что к нему приходила «невеста»?

Но, глядя на Дивину, Зимобор сам не верил своим подозрениям. Лицо девушки, свежее и румяное, было открыто и ясно, а тот ночной морок казался таким нелепым и противным, что между ними не могло быть ничего общего.

– Мало того! – ответил он, усмехаясь и подходя поближе. – Приходила ко мне невеста! Так обнимала, что чуть не задушила.

– Что? – Дивина изменилась в лице и замерла с поленом в руках. – Шутишь?

– Ага. Сам ночью обхохотался, аж людей разбудил. – Зимобор оглянулся к двери беседы, не слышит ли кто, и продолжил, понизив голос: – Девица какая-то ко мне ночью приходила. Обнимала, в любви клялась. Говорила, что я ей дороже отца-матери, милее света белого…

– А ты что? – Дивина смотрела на него с таким ужасом, словно перед ней был живой мертвец.

– А я, неучтивый, полынью ей по белой спине.

– И что?

– Убежала. Обиделась, знать.

– Ну, слава матушке Макоши! – Дивина с облегчением положила полено обратно к прочим и прижала обе руки к ожерелью с несколькими мелкими лунницами-оберегами. Зимобор мельком заметил среди них изогнутый кусочек кованого золота с узором из точек и солнечных крестиков и мимоходом удивился, откуда взялась такая драгоценность и как сохранилась за два длинных голодных года. – Ведь это, получается, волхида к тебе приходила! Ну-ка, расскажи по порядку, как оно было. Что она говорила?

Двинув бровями – у него не имелось привычки делиться своими любовными приключениями, но случай был особый, – Зимобор изложил все, что пережил ночью. Рассказывая, он стал понимать многое, чего не понял раньше: голос ночной гостьи вовсе не был голосом Дивины и та нарочно говорила только шепотом, стараясь это скрыть, а слова ее очень напоминали любовный заговор, то есть она пыталась его заворожить.

И еще само собой думалось: а вот если бы это и правда была она… то все сложилось бы иначе. Вот этой, настоящей, не пришлось бы долго просить, чтобы он ее обнял. Взгляд невольно скользил по загорелой стройной шее Дивины с пушистыми завитками русых волос, падал в вырез рубахи и скатывался по нему к высокой груди, где и терялся. Там, под рубахой, висел еще какой-то маленький оберег на тонком кожаном шнурке, с накрепко стянутым узелком. От девушки пахло полынью и свежестью луговой травы, веяло живым теплом, так не похожим на дрожь и холод ночной гостьи, что Зимобор был бы и сам не прочь попросить: «Обними меня!»

– Ну, ты крепок, я погляжу! – Дослушав, Дивина глянула на него с явным уважением. – Молодец, что догадался! Ведь если кто такую вот «невесту» своей волей обнимет, тот навек в ее власти! Иссушит, истомит, совсем погубит!

– Погубила одна такая! – Зимобор невесело усмехнулся, вспомнив свою неотвязную мару, но говорить об этом не хотелось. – Ну, пойдем в избу, что ли? – сказал он и поднял три полешка, которые так и лежали возле ее ног. – Любопытно только, почему она твоим именем назвалась? – сказал он уже на пороге.

– Да потому что ты у нас здесь никого, кроме меня, еще не знаешь! – без всякого смущения ответила Дивина. – Вот и назвалась!

После завтрака Доморад отправился к старейшине Воротисвету, и Зимобор пошел с ним. Сам Радогощ был не намного больше Гульбича, как и все славянские города, основанные на старых голядских городищах. В нем жили потомки нескольких «старших родов», кое-кто из пришлых; иные не жгли палы и не пахали лядин, а ковали железо, лили бронзу и снабжали нужными орудями округу, приторговывали по мелочи, выменивая у охотников меха на топоры и дожидаясь проезжих богатых гостей, в основном варяжских, чтобы все это сбыть. Приход полюдья, княжеский суд, если в нем возникала нужда, и был самым большим событием в жизни Радогоща.

Появлению полотеских гостей Воротисвет обрадовался, поскольку скучал в глуши и жаждал новостей. Не менее обрадовался и его сын Порелют – взрослый парень, лет двадцати, невысокий, плотный, круглолицый и щеголеватый. Гордой осанкой, надменным лицом и яркой одеждой он словно пытался возместить недостаток роста. Однако с приезжими он, как и отец его, держался любезно и гостеприимно: люди уважаемые, полезные, да и новые лица тут редки.

На Зимобора он, как и его дружина, посмотрел с любопытством, сразу выделив из прочих. Действительно, среди товарищей Зимобор смотрелся как сокол среди серых гусей. Десятки пар глаз тут же оценили меч у его пояса, и Зимобор подумал, что все же надо было оставить его у Елаги. Да как-то не решился расстаться с такой дорогой вещью в чужом месте…

Спрашивая его об имени и происхождении, хозяин откровенно разглядывал Зимобора, но тот не боялся: они никогда не встречались, и узнать его в лицо тут не могли. Стараясь поменьше лгать, Зимобор назвался сыном Корени, то есть своего настоящего деда.

– Ну, вот ты какой… – говорил Порелют. – А я слышал, что какой-то гость захожий Горденю одним махом с ног свалил и укротил, как ребенка малого! Не верил, думал, болтовня! А ты, пожалуй… С чего же ты к купцу в дружину нанялся – поссорился, что ли, дома с кем?

И он снова посмотрел на меч – обладать такой вещью простой кметь торгового гостя никак не мог. У князей-то не у всякого есть…

– По своим делам еду, – уклончиво ответил Зимобор.

– У меня не хочешь остаться? Не обижу.

– Спасибо за честь, да не судьба. В другую сторону моя дорога лежит.

Куньи и бобровые меха у Воротисвета были запасены в достаточном количестве, и Доморад разом избавился от половины своего товара. Потом старейшина долго перечислял, чего ему привезти в следующий раз: греческие шелка и посуду, хазарского серебра, вина можно бы.

– Сына мне женить пора! – жизнерадостно говорил он. – Даст Перун, закончатся худые годы, да и ждать нечего, совсем взрослый он у меня, младшенький-то, я в его годы уже двоих родил! Не видали вы где-нибудь хорошего рода девы, чтобы и красивая, и рукодельная? Князь хочет за морем невестку мне найти, а я думаю, ну их, варяжек, строптивые они, все по-своему хотят делать! Сам князь на варяжке был женат, так вон что вышло…

– Князь-то плохого не посоветует, – сдержанно отозвался Доморад.