Лесная невеста
Шрифт:
Дивина прикрыла глаза и прислушалась. Вокруг нее был лес, тот самый лес, который пять лет растил и обучал ее. Лес был полон невидимой силы, и его сила неизмеримо превышала силу любого, самого многочисленного человеческого войска.
Через какое-то время Дивина сдвинулась, на ходу пропустила вперед Вишеню и выбралась на край строя. Вишеня пустыми глазами посмотрел на нее, но не увидел. Дивина шагнула в сторону и провалилась почти по колено, пригнулась: мимо нее медленно проехал смолянский кметь, конь его с трудом вытягивал ноги из снега. При этом всадник задел Дивину коленом и оглянулся, но тоже ничего не увидел. Увидеть ее сейчас было нельзя: лес отводил людям глаза. Она пробралась к ближайшей сосне, прижалась к ней,
Теперь она была в лесу, хотя вереница саней, пленников, кметей с факелами двигалась совсем рядом, почти на расстоянии вытянутой руки. Дивина медленно пошла в обратном направлении. Идти по лесу было тяжело, она проваливалась в снег по колено, и без того замерзшие ноги совсем оледенели, да и теплее тут не было. Но Дивина была опять на свободе и сосредоточилась только на том, чтобы поддерживать отвод глаз еще какое-то время. Ее не должны увидеть те, кто движется по дороге, и о ней не должен вспомнить никто. Ни Вишеня с Гречихой, ни те смоляне, которые охраняли пленных.
Оживление, голоса, скрип саней вдруг кончились, впереди было пусто. Весь шум ушел назад и продолжал удаляться. Дивина выбралась на тропу и пошла навстречу широкой полосе следов от ног, копыт, полозьев, стараясь идти быстрее, чтобы разогнать кровь и согреться. Но снег все шел, следы быстро исчезали. Лоб и щеки совсем застыли; Дивина то прикрывала их рукой, чтобы дать хоть немножко оттаять, то совала онемевшую руку в рукав, но от этого только хуже приходилось тому, что под рукавом. Зубы стучали, губы дрожали, из глаз текли слезы; Дивина жмурилась, стараясь ровнее дышать и не думать о том, как далеко их могли увести.
Впереди захрустел снег, мелькнуло что-то большое и темное. Подумав, что кто-то из нападавших мог отстать, Дивина отшатнулась, ушла с дороги и прижалась к дереву. Она даже почти не боялась, все чувства в ней омертвели. Закрыв глаза, она ждала, пытаясь отдохнуть. Но было тихо. Должно быть, ей попался навстречу какой-то зверь. А так хорошо стоять здесь и больше не шевелиться…
С усилием оторвавшись от промерзшего ствола, Дивина пошла дальше. Вытащить ногу из снега, перенести ее чуть вперед и поставить каждый раз становилось отдельным подвигом. Дивина целиком сосредоточилась на этом и далеко не сразу заметила, что идет между деревьями и деревья эти растут очень близко друг к другу. Она попыталась оглядеться, но ничего не увидела: только снежная мгла, тьма и две тонкие, почти прижавшиеся одна к другой кривоватые сосны.
Это не дорога. Значит, она пошла не в ту сторону. Дивина повернулась и побрела назад. Но ту сосну, под которой она отдыхала, найти не удалось, а может, она ее просто не узнала. Где может быть дорога? Их гнали от Радогоща на юго-восток, значит, идти ей на север, но поднять голову и по веткам разобраться в сторонах света было нельзя.
Наугад, уже не надеясь выбраться на дорогу, а только стараясь двигаться, чтобы не замерзнуть, девушка продолжала идти, опираясь на стволы, почти падая от одного к другому. Умом она понимала, что все дальше углубляется в лес, удаляется от дороги, но остановиться было слишком страшно. Если бы прекратился снегопад, если бы рассвело, она сообразила бы, в какую сторону идти… ей бы хватило сил добраться до Радогоща или хотя бы до Доброва Поля, которое где-то в этой стороне…
Но вот она уткнулась в толстое дерево и осознала, что уже некоторое время пытается поднять ногу и не может. Она держалась за сосну обеими руками и понимала, что без этой опоры просто не в силах стоять. Рук и ног она почти не чувствовала, лицо замерзло так, что казалось, будто на нем застыла ледяная корка. В голове гудело, веки не поднимались. Дивина прислонилась онемевшим лбом к дереву и поползла вниз, царапая щеку о кору.
И снаружи, и внутри нее было одинаково пусто и холодно.
Снегопад мягкими ладонями гладил ее по волосам, она словно отплывала куда-то; стало не так холодно, а главное, тревога и страх ушли, точно все позади. Она крепче прижималась к старой сосне, как к лучшему другу, хотя сама не знала толком, кто для нее на свете лучший друг… Не так много она знала близких людей. Только Елагу… и Ледича… и Лес Праведный… хотя он-то не человек…– Деточка моя бедная… – заговорил где-то внутри знакомый голос, и ладонь, гладившая ее голову, соскользнула на плечи. – Вернулась… Или тебя в людях обидел кто? Или потерялась? Зачем в лес одна забрела?
Дивина смутно понимала, что надо бы ответить, но мысли еле-еле ворочались.
– Слышишь меня? – продолжал голос, и широкая ладонь заботливо отряхивала ее спину и плечи от налипшего снега. – Спишь? Тепло ли тебе?
«Тепло…» – только подумала Дивина, у которой и правда ласковое тепло, родившееся из застывшей немоты всего тела, поползло по коже.
– Тепло… батюшка… – то ли сказала она, то ли хотела сказать, но лишь двинула губами.
Громадная белая фигура, склонившаяся над ней, покачала головой, похожей на заснеженный куст. Взмахнув руками, она прямо из воздуха достала что-то большое, пушистое, похожее на шкуру снежного медведя, накрыла сжавшуюся у корней дерева девушку, подняла на руки, завернула в шкуру и понесла, легко ступая по снегу. Деревья сами отклонялись с пути Лесного Хозяина, а его огромные ноги, как ни были тяжелы, не оставляли в глубоком снегу никаких следов.
Князь Столпомер праздновал Морозы в городке под названием Витьбеск. На берегу реки Витьбы издавна жили несколько родов, чьи владения почти слились, образовав растянутый вдоль реки поселок. Здесь князь Столпомер лет десять назад поставил двор с просторными дружинными избами, чтобы было где пристать на случай новой войны со смолянами. Остановившись в Витьбеске, князь рассылал по всем окрестным поселениям своих людей, чтобы собрать дань и узнать новости.
О поисках своей дочери князь никому не рассказывал. Кмети между тем в каждом, даже самом крохотном поселочке, где все жители наперечет, расспрашивали, не объявлялась ли несколько лет назад девушка неведомого рода. Скоро уже по округе поползли слухи, что князь кого-то ищет, но о том, что у него когда-то была дочь, забыли даже те, кто прежде об этом знал.
На праздник Мороза князь устраивал пир, и в Витьбеск съезжались старейшины из всех окрестных родов. Как ни хотелось ему поскорее оказаться в Радогоще, нарушить обычай и обидеть богов Столпомер не мог, поэтому чествовал Мороза со всей подобающей пьяной пышностью. Напоенных до бесчувствия стариков утром развозили по домам на санях, но зато те оставались очень довольны княжеским приемом.
Горденя приехал сюда на другой день к вечеру. Как ни был вынослив лось, запряженный в его сани, к концу пути он совсем заморился, как и сам парень. Измученный, голодный и замерзший, Горденя даже не мог внятно объяснить, что его привело, и хмельные в честь праздника челядинцы не хотели пускать парня, принимая его тоже за хмельного.
Его слова о набеге большой дружины поначалу принимали за пьяные бредни. На счастье, Радоня проходил по двору и услышал слово «Радогощ».
– Чего ты там про Радогощ? – Кметь остановился возле Гордени, из последних сил спорившего с челядью, и прислушался, неверной рукой придерживая на голове шапку. – Ты – оттуда?
– Оттуда я, оттуда, леший вас всех раздери! – ругался едва стоявший на ногах Горденя. – Где князь-то? Хоть ты ему скажи, раз эти пни дубовые не пускают, – грабят Радогощ, может, уже весь начисто разграбили! Может, там уже уголья одни, а не город!