Лесной фронт. Дилогия

Я подобрал свой автомат, обе винтовки, быстро обшарил карманы убитого — пусто! — и запрыгнул на телегу. Продолжать путешествие придется рядом со связанным щенком, чуть меня не пристрелившим по своей и моей глупости, и телом Сигизмунда, которое тоже лежит в телеге. Тело второго напавшего на нас я решил с собой не брать — пусть он меня простит, но хоронить его нет времени, а тащить с собой — смысла. И так телега практически забита под завязку.

— Мы думали, что вы — полицаи, — жалобно простонал наш пленный спустя десять минут после того, как мы снова тронулись в путь. — Мы думали…

Я промолчал. И Ян не произнес ни слова. До самого леса, где нас дожидались ребята, наш путь прошел в полном молчании.

* * *

Наша вылазка в Антополь удалась полностью. Если бы не гибель Сигизмунда, то можно было бы сказать, что все вообще прошло превосходно. Когда именно склад взлетел на воздух, точно неизвестно, но отправленная в Антополь после нашего возвращения разведка застала уже только развалины на его месте. Жаль, что я сильно переоценил значение этого склада, и материальный урон немцам составил только несколько десятков мешков с зерном, овощами и другие мелочи. Однако порадовал другой эффект — после взрыва в Антополе и окрестностях поднялся такой шорох, что сразу стало ясно — немцы нашу акцию оценили. По данным разведки, во всех окрестных селах усилили гарнизоны. Даже в мелких селах вместе с полицаями, а иногда — вместо них разместили немецкие части. Работать сразу стало сложнее, но грело то, что немцы вынуждены были снимать с фронта или с каких-нибудь важных объектов людей и перебрасывать их в район, который никакого особого значения не имел. Так что гансики теперь, вместо того чтоб стрелять по нашим бойцам на фронте, вынуждены прохлаждаться в тылу. Не уверен, что это их сильно огорчило, но мы прилагали все усилия для того, чтобы лично для немцев никакой разницы не было — свою смерть они находили и здесь, вдали от фронта.

Но у всего есть и обратная сторона. Не обнаружив наш отряд, немцы в полной мере отыгрались на мирном населении. То ли просто срывали злость на людях, то ли кто-то наверху дал это распоряжение, чтобы лишить нас поддержки местных жителей. Однако многие села запылали, и много ни в чем не повинных людей было убито. Естественно, и мы не остались в долгу — отряд старался в полной мере реализовать мою тезу о размене двух немцев за жизнь каждого убитого ими мирного жителя. Сделать это стало гораздо проще и сложнее одновременно. Проще — потому, что из-за наводнивших окрестности частей противника ходить далеко уже не было потребности, а сложнее — потому, что теперь немцы, похоже, в полной мере осознали партизанскую угрозу. Но никого это не останавливало. После акции в Антополе наш боевой дух поднялся настолько, что даже те, кто был вполне доволен спокойным просиживанием штанов в лесу, стали рваться в бой. Даже само собой появилось нечто вроде соревнования — кто больше убьет немцев. Причем такое соревнование шло как на уровне отдельных бойцов, так и на уровне взводов.

Так прошел еще месяц, и наступил ноябрь. Наш отряд заматерел уже настолько, что мы, казалось, потеряли всякий страх. Каждый день расходились из лагеря группы. Каждый день немцы подсчитывали потери. Каждый день гибли мирные люди. И все это только раскручивало колесо войны все сильнее и сильнее.

Что же касается лично меня, то я снова получил по полной от Митрофаныча за самодеятельность. Я имею в виду наше нападение на пост фельджандармерии. Но спустя всего пару недель, когда трофейная форма пошла в дело и командир убедился в эффективности ложных постов, я даже получил благодарность. А если говорить в общем, то этот месяц для меня прошел скучно, пусть и насыщенно. Митрофаныч нагрузил меня, как ишака! Совещания… Совещания… Организация земляных работ — из-за приближающейся зимы мы решили озаботиться хоть каким-то подобием нормального жилья и выкопать землянки, чтобы не встречать морозы в шалашах… Какие-то мелкие вопросы по организации отряда, помощь Селиванову, обучение бойцов подрывному делу… В последнем я преуспел больше всего — после моих лекций по устройству тех деревянных мин и их разборке бойцы два раза ходили за толом без меня. Все боевые операции снова проходили без меня! Нет, никакого особого запрета, касающегося моего участия в операциях, на этот раз не было. Просто с завидной регулярностью находились и лавиной погребали меня под собой рутинные дела. Как-то я собрался попросить Митрофаныча включить меня в очередную группу, которая должна была устроить засаду у одного из сел, но командир «обрадовал» донесением разведки о том, что в трех селах неподалеку разместились крупные — до роты — части немцев, а в одном селе даже появилась часть СС. И снова — совещание, назначенное на вечер, обсуждение разведданных, попытки угадать намерения противника и его дальнейшие действия… Группа ушла после обеда, оставив меня в лагере. Снова собираюсь попроситься на очередное дело — тут же приходит доклад одного из командиров взвода об исчезновении бойца. Снова совещание, долгие посиделки с Селивановым, расспросы других бойцов взвода о личности пропавшего… В общем, когда я наконец снова отправился на боевое задание, почувствовал что-то вроде радости. Даже мысли о том, что я вполне могу с этого задания не вернуться, не лезли мне в голову. До чего же надоела рутина!

Заданием нашей группы, состоящей из двух взводов и группы подрывников, которыми командую я, было организовать налет на небольшую, находящуюся посреди леса железнодорожную станцию Любомирская. Наш интерес к этой станции был вызван тем, что неподалеку от нее немцы организовали вырубку леса в промышленных масштабах и именно с Любомирской отправляли этот лес по железной дороге. Кроме того, сами немцы, не очень-то и желая мозолить себе руки на лесоповале, согнали на работы множество жителей окрестных деревень, включая женщин и детей. Но и охраняется этот объект соответственно своей важности — по донесениям разведки, вокруг станции организованы и пулеметные гнезда, и круглосуточное патрулирование железнодорожного полотна… Крепкий орешек нам предстоит.

— Ну, что скажешь? — Командир одного из взводов — Пантелеев — выжидающе смотрит на меня, пока я изучаю станцию.

Мы лежим на опушке леса, укрывшись в остатках еще недавно пышной, а теперь, с наступлением ноября, сильно поредевшей листвы кустов, и нам открывается просто шикарный вид на Любомирскую. Ничего особого собой станция не представляет — небольшая будка обходчика, недавно построенные два барака, в одном из которых — поменьше — судя по всему, разместились немцы, а в другом — рабочие, штабели подготовленных к отправке бревен и постоянное движение, словно в муравейнике. Как раз когда мы только подошли к станции, здесь началась погрузка леса на платформы только что подошедшего состава. Повсюду бегают немцы, несколько полицаев следят за тем, как подневольные работники грузят лес… С охраной на станции, судя по увиденному, все в порядке. Я заметил одну пулеметную точку. Еще одну мне показал Пантелеев. Вдоль полотна то и дело прохаживаются патрули. Но самое главное — лес вокруг станции — метров на сто в стороны от нее и около километра вдоль железной дороги — основательно расчищен. Даже пни выкорчевали! Уж не заминировано ли это свободное пространство? Времени проверить это пока не было.

— Хреново, — ответил я. — Если будем атаковать в лоб, то всех покосят пулеметы. Могут быть еще и мины.

— И с другой стороны железки, — вздохнул Пантелеев, — скорее всего, то же самое.

— А если ночью, в темноте, рвануть? — предложил я.

— Не пойдет. Видишь, вон там кучи дров лежат? Ночью они, скорее всего, зажгут костры для освещения.

Мы снова впились взглядами в станцию, прокручивая в голове различные варианты. А если по железной дороге? Двумя группами по обеим сторонам насыпи? Нет, так мы собьемся в стадо — будет просто мечта пулеметчика.

Свистнув, поезд потихоньку начал набирать ход. В сторону Александрии поехал, наверное, в Ровно.

— Слушай, давай-ка пару дней понаблюдаем, — предложил я. — Может, что-то придумаем. А то так, с наскока…

За следующие сутки мы выяснили о станции довольно многое, но никакого жизнеспособного плана составить так и не вышло. Охрану станции немцы несли исправно. Патрули вдоль полотна ходили часто. Пулеметные точки зорко следили за лесом. Как и говорил Пантелеев, на ночь зажигались костры, которые освещали все вокруг… С противоположной стороны насыпи — мы отправили нескольких бойцов на разведку — все было точно так же. Поезда на станцию приходили дважды в день — утром и вечером. Приходили порожняком, а уходили нагруженные лесом. Причем по разным направлениям. Кроме поездов, несколько раз в день через станцию проезжала мотодрезина с бойцами — видимо, так немцы проверяют, заминировано полотно или нет.

— Может, дрезину захватим? — предложил я, впервые увидев ее. — Переоденемся в немцев, откроем огонь, когда окажемся на станции. А остальные…

— А кто поедет? — не дослушав, перебил Пантелеев. — Во-первых, тех, кто будет на дрезине, перебьют за десять секунд. А во-вторых, остальные за это время добежать до станции не успеют. Да и пулеметы на дрезину никто разворачивать не будет — хватит и патрулей.

— А если взрывчаткой дрезину нагрузить? — Я задумался и покачал головой. — Нет, взрывчатки не хватит.

И еще одни сутки прошли зря. Лично я все это время, наблюдая за станцией, мечтал только о двух вещах — согреться и о бронепоезде. Однако бронепоезд к нам на помощь не спешил, а согреться было нечем — разводить костры вблизи противника мы не решались. Благо, хоть одет я был тепло…

На третий день погода испортилась. Небо затянуло черными тучами так, что стало непонятно — день сейчас или уже сумерки. Пошел мелкий, но густой дождь, превратившийся вскоре в ливень. Нет, решил я, засиделись мы уже здесь. Еще чуть-чуть, и ревматизм с радикулитом мне обеспечены. Или загнусь быстро — от воспаления легких. А станция так и дразнит нас, просматривающаяся как на ладони, но остающаяся неприступной. Блин, сейчас бы хоть пушку какую-нибудь…

Оставив бойца наблюдать за станцией, мы с Пантелеевым вернулись к остальным, ожидающим нас глубже в лесу. Придя в лагерь, я наскоро перекусил четвертью банки тушенки и собрал совет командиров.

— Слишком долго мы здесь сидим, — начал я, когда к нам с Пантелеевым присоединился командир второго взвода — Сижуцкий. — Надо что-то решать, а то нас или обнаружат, или замерзнем здесь к чертям собачьим.

— А если все ж таки в лоб напасть? — предложил Сижуцкий. — Ночью. С неба льет как из ведра — немцы костры не запалят. А мы по темноте…