Лесной фронт. Дилогия

— Лешка Митрофанчик… — только и смог выдавить из себя я, пытаясь проглотить снова подступивший к горлу комок.

— Лешка? Как? — Глаза Оли тут же наполнились слезами.

А я вдруг подумал, что так же, как Лешку, могу потерять и ее. Ведь только сейчас я действительно осознал, что вокруг идет самая настоящая война. Не фильм, который можно остановить на неприятном моменте, и не игра, где можно сохраниться. А реальная война, на которой пуля может найти любого. Даже вот эту девчонку, которая стоит рядом со мной и плачет. Но вид женских слез подействовал как-то… Успокаивающе? В самом деле, хорошая картинка может получиться – стоит здоровый, вооруженный мужик и молоденькая девушка. И оба, во весь голос, ревут. Это помогло мне взять себя в руки.

— Убили Лешку, — уже более спокойным тоном произнес я, обнимая плачущую девушку. — Немцы убили.

Еще несколько минут я нес какую-то успокаивающую чушь, объяснял Оле, что это война. Сказал, что от судьбы не убежишь и на месте Митрофанчика мог оказаться любой. В конце концов девушка успокоилась.

— Жалко Лешку, — все еще всхлипывая, сказала она. — Хороший парень был. Веселый…

— Веселый… — повторил я и, чувствуя себя героем плохого фильма, добавил: – Ничего, Оля. Мы отомстим немцам…

А что еще можно сказать, когда твой друг только что был убит врагом? Театрально звучит, да. Наигранно. Но в моем тоне ничего наигранного не было.

Апатия потихоньку сменялась злостью. Я действительно хотел отомстить, причем очень жестко. Кто они такие вообще, эти немцы, что явились на чужую землю и убивают людей? Стариков, женщин, детей… Отцов и матерей, жен и мужей, сынов и дочерей… Друзей… Моего друга! В этот момент я дал себе слово сделать все от меня зависящее, чтобы как можно больше этих уродов в мышино-серой форме навеки остались здесь, в этих лесах и полях. И плевать мне было на то, что многие из солдат противника были простыми бюргерами – учителями, бухгалтерами, парикмахерами, которых просто забрали в армию по призыву и бросили в мясорубку Восточного фронта. Плевать на то, что солдаты вермахта были в большинстве адекватными людьми, в отличие от отморозков из СС. Я вспоминал разговоры из будущего, где обсуждалось, что не стоит грести всех немцев одной гребенкой. Это все было объективно. Но я не мог сейчас думать объективно – перед моими глазами стоял Лешка, то живой и улыбающийся, то его безжизненное тело. Что может быть более объективно и сильнее сформировать субъективное мнение? Нет, уважаемые. Вы будете думать объективно до тех пор, пока не окажетесь рядом с трупом того, кого любите. А потом, несмотря на все свои утверждения, и сами начнете мерить всех одной меркой. Пусть тот немецкий солдат, которого я буду держать на прицеле, окажется по жизни неплохим человеком. Это для кого-то он неплохой. Это там, в другой жизни, он человек. А здесь и сейчас для меня он враг! И палец на спусковом крючке не дрогнет.

Глава 11

Командир вызвал меня вечером того же дня. Причин тому могло быть немного – о своей несдержанности, которая привела к ссоре с командиром группы, я уже успел пожалеть. Дернуло же меня за язык тогда! Ведь, если подумать, прав был лейтенант – я действительно убил очень ценного потенциального пленного, от которого можно было бы узнать много полезного. Хотя лейтенант тоже хорош. Я же нормально ему объяснил, что не смог догнать немца. Что мне его – отпускать надо было? Так хоть документы удалось захватить. Ладно, надо идти и как-то пытаться сгладить эту ситуацию.

Когда я подошел к командиру, рядом с ним стояли Коля, лейтенант Бондарь, с которым я поругался, попыхивающий самокруткой Митрофаныч и Абраша Бергман – радист отряда. Рядом с командиром стоял добытый мной саквояж, и майор как раз изучал карту.

— Товарищ майор, боец Найденов…

— Подожди, — отмахнулся майор, не отрываясь от карты.

Через пару минут он поднял глаза и, сложив карту, протянул ее Бергману:

— Составишь донесение, в котором укажешь все отмеченные на карте вражеские части и рубежи, на которых они стоят, все направления ударов. Донесение отправишь в штаб. Срочно! Как подготовишь донесение – карту вернешь. Ночью прилетает самолет, и все документы отправим с ним. Ты понял?

— Товарищ майор, — радист неуверенно взял из рук командира карту, — следующий сеанс связи только через сутки…

— Через сутки эта карта уже может потерять всякую ценность! — возразил майор. — У тебя ж должны быть предусмотрены экстренные случаи, когда ты выходишь на связь вне графика?

Бергман кивнул.

— Вот считай, что это как раз такой случай. Выполнять!

Радист развернулся и мигом исчез.

— Теперь с тобой, Найденов, — повернулся ко мне майор. — За то, что добыл такие документы, — объявляю тебе благодарность. Очень ценная добыча. Ты даже не представляешь себе, насколько ценная! В общем, молодец! Я обязательно упомяну об этом в отчете.

Я немного расслабился. Шел сюда в ожидании как минимум выволочки, а получил благодарность.

— Служу трудовому народу! — гаркнул я во всю мощь легких.

Но оказалось, что расслабляться не следовало. Объявив благодарность, командир перешел к неприятному для меня вопросу, которого я ожидал, идя сюда, с самого начала.

— Что у тебя там с лейтенантом Бондарем вышло?

И что мне отвечать? Спорить и доказывать, что лейтенант был не прав, нельзя, хотя и очень хотелось, — есть у меня такая черта характера. Но это было бы очень неразумно, и о последствиях я боялся даже думать. Извиниться и сказать, что был не прав? Тоже не хочется. В мыслях я представил себя эдаким школьником, который стоит перед директором и потупив глаза лепечет «Я больше не буду». Вот же, язык мой – враг мой! Ну зачем я отвечал лейтенанту?!!

— Виноват, товарищ майор, — немного помявшись, я решил все же признать собственную неправоту. — Нервы после боя сдали. Я уже извинился перед товарищем лейтенантом и готов снова извиниться.

После моих слов повисла пауза. Майор обдумывал ситуацию, Коля безразлично смотрел на командира, а лейтенант переводил взгляд с меня на майора и обратно. Судя по выражению лица, моих извинений для него было явно недостаточно.

— Товарищ майор, — наконец проговорил он, — я считаю, что за пререкания со старшим по званию и подрыв авторитета командира в боевой обстановке боец Найденов должен быть примерно наказан.

— Наказан… — повторил майор. — И как ты предлагаешь его наказать? Через строй прогнать или трибунал здесь собрать? А ты, Сердюк, что скажешь?

— Товарищ майор, — после паузы, тщательно подбирая слова, начал Коля. — Во время боя Найденов единственный заметил, что немецкий офицер собирается скрыться в лесу. Он один бросился за ним в погоню. Через открытое место и под обстрелом противника. По рассказу самого Найденова, он не смог догнать офицера и был вынужден открыть огонь. Если б не Найденов, фашист запросто затерялся бы в лесу со всеми документами. Кроме того, в этом бою был убит друг Найденова – боец Митрофанчик.

— И что ты предлагаешь? — спросил майор.

— Я считаю, что, учитывая ценные документы, добытые Найденовым, его состояние после боя, то, что он раскаивается в своем поступке, и то, что ранее он не допускал никаких нарушений по службе, достаточно указать Найденову на недопустимость такого поведения в будущем и ограничиться предупреждением.

Сразу после того, как закончил говорить Коля, в разговор вклинился Митрофаныч. Он говорил долго, то рассказывая, как, с моей помощью, удалось уничтожить вражескую колонну, то перескакивая на воспоминания из своего опыта прошлой войны. Причем, говоря о моих заслугах, Митрофаныч сильно преувеличивал – казалось, что уничтожение двух грузовиков с вражескими солдатами – это целиком моя заслуга, а остальные если и участвовали, то весьма незначительно.

— Товарищ майор… — Бондарь попытался перебить моих «адвокатов», но командир жестом остановил его.

— Значит, так, — подумав, сказал он, — Найденов, если такое еще раз повторится – пойдешь под трибунал. И – по законам военного времени. Тебе все ясно?

Я кивнул.

— Не слышу! — Майор повысил голос.

— Ясно, товарищ майор!

— Вот и хорошо. Свободен!

Я развернулся и пошел прочь, радуясь, что все обошлось так безболезненно. Хороший все-таки мужик майор. Понимающий. Но теперь надо быть осторожнее с Бондарем – у него на меня явно вырос большой зуб.