Лесной исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья

^{Дом № 55 стоял на этом месте. Памятью тех лет осталась только акация}

Мой отец, Брызжев Николай Александрович (1897–1944), тоже был лесотехником. Он окончил Лесную академию. До войны работал ученым секретарем ЦНИИЛХ, который размещался в доме Кайгородова. Потом – в тресте Лесной авиации в Нарьян-Маре. Погиб в 1944 году под Псковом.

И еще, я думаю, стоит упомянуть мою маму, Анну Федоровну Брызжеву. Она была учительницей начальных классов в нашей, 103-й школе (в последние годы: 1947–1962—?). Я помню, что многие родители хотели, чтобы их первоклашки попали именно к моей маме, почему-то. Она была добрым человеком. И, видимо, неплохим учителем. А перед войной она несколько лет работала воспитателем в Детском доме на Болотной улице.

Ну и с Новым годом, и всего доброго тебе.

Наталья.

Моя подруга Зоя

Совсем недалеко от Наташиного дома, чуть дальше по Ананьевской улице (Ананьевская, д. 20, кв. 1), с самого рождения и до 1948 года жила в деревянном двухэтажном доме Зоя Баскакова. Здесь она пережила всю войну и блокаду. Дом давно снесли, а улица стала теперь частью Светлановского проспекта.

С Зоей я познакомилась в юности и почти сразу же подружилась на всю оставшуюся жизнь. Тогда она уже переехала на 2-й Муринский проспект. Сейчас Зоя Михайловна Кощеева живет на проспекте Мориса Тореза – на нашем бывшем Старо-Парголовском, совсем недалеко от того места, где стоял ее первый дом. Всю жизнь в Лесном! Зоя вырастила двух прекрасных сыновей, есть внуки и даже правнучка. По выходным у нее всегда кто-нибудь из родных. Она отличная хозяйка и любит всех угощать.

Любит цветы и умеет ухаживать за ними. Выращивает их дома на окнах и на балконе, в своем дворе и даже перед спорткомплексом Политехнического института, где работает ее сын.

^{Г. Кравченко (слева) и 3. Баскакова в парке Политехнического института. Фото начала 1950-х гг. Из архива Г.В. Кравченко}

До войны на Ананьевском, за домами, ближе к Сосновке, сажали картошку, но к осени сорок первого урожая никто не дождался: уже в августе участок огородили, вырубили часть леса и стали спешно строить военный аэродром. Вскоре улица оказалась фактически в прифронтовой полосе – отсюда прямо в бой на защиту ленинградского неба поднимались наши истребители, а враг постоянно бомбил аэродром.

Зоя рассказывала, что в их доме квартировали летчики и что она видела среди них знаменитого Савушкина^[31], помнит, как радостно встречали его друзья, слышала, как называли Сашей…

Когда сомкнулось кольцо блокады, Зое еще не исполнилось тринадцати лет, а уже через полгода она осталась совсем одна. Мама и старший брат, вернувшийся с оборонных работ, умерли от голода. Отец пропал без вести на фронте. Нужно было как-то жить самой.

В любое ненастье, в жестокий мороз Зоя заставляла себя идти в очередь за хлебом, за водой, в одиночку пилила двуручной пилой дрова, потом разжигала печь. Если зимой, чтобы получить воду, топили снег, то в марте, когда снег стал не таким чистым, начали ходить «на карьер» – к проруби на Бассейке. Крутой спуск к озеру весь обледенел, вырубленные ступени едва угадывались. Случалось, она оступалась и падала, расплескивая воду. И тут случалось самое страшное: казалось, так бы теперь и лежала, не было ни сил, ни желания подняться… Но каждый раз что-то заставляло преодолеть себя и не сдаться. Она вставала и снова шла набирать воду, и снова взбиралась наверх.

Первая запись в ее трудовой книжке появилась 1 мая 1942 года (в войну работали без выходных и праздничных дней). Поступила в «НИИ-34» (впоследствии вошел в объединение «Позитрон»), где до последнего дня своей жизни служила мама, а до войны работали и отец, и брат. Взяли Зою (при личном ходатайстве перед Обкомом тогдашнего директора НИИ Н.Д. Горбунова) на должность курьера, затем – секретаря-машинистки.

Но Зоя рвалась в цех, считая, что для фронта нужно делать что-то настоящее, что-то реально производить, а не сидеть за машинкой. И вот она уже в цеху за станком. Во время тревоги бросалась на крышу – гасить зажигательные бомбы. Детям до 16 лет это строго запрещалось приказом, но она говорила мне: «Кто там в суматохе видит – Зоя это или не Зоя, все мы до глаз замотаны платками…».

В феврале 1944 года, сразу после полного освобождения города от блокады, среди первых в районе медаль «За оборону Ленинграда» получила пятнадцатилетняя Зоя. Торжественное вручение проводилось в Выборгском дворце культуры. Каждый награжденный выходил на сцену. А через два года Зоя была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

После войны Зоя окончила вечернюю школу, потом курсы мастеров и стала мастером цеха радиокерамики. В 1962 году она ее назначили начальником отдела кадров, последняя ее должность – на «Позитроне» – начальник бюро производства объединения. Всего она проработала на этом предприятии 42 года.

Зоя много рассказывала мне о жизни на Ананьевской улице до войны. О том, что на ней находилось общежитие студентов-лесотехников, о соседних домах и населявших их людях, о том, что в конце улицы, за высоким глухим забором, жили «американцы». Речь, вероятно, шла об иностранных специалистах, приехавших в СССР и работавших по договору в наших научно-исследовательских институтах. Существовало тогда еще одно или два таких поселения вблизи Политехнического института. Одно из них – на Воронцовом переулке^[32].

От Зои я впервые услышала слово «колдобиха», такого оврага в этой стороне Лесного я раньше не знала. На ее глазах на месте карьера возникала и сама наша знаменитая Бассейка, теперь она именуется Ольгинским прудом.

ЗАПИСКИ СТАРОЖИЛА

Галина Николаевна Есиновская ^[33]

Об авторе:

Галина Николаевна Есиновская родилась в Ленинграде в 1925 году. В возрасте трех лет с родителями переехала в Лесной. Всю блокаду оставалась в Ленинграде. В первый год блокады, окончив среднюю школу, работала рабочей оранжереи. В 1942 г. поступила учиться в Педиатрический институт. С 1950 по 1986 г. – врач-рентгенолог, затем – преподаватель Военно-медицинской академии. Автор трех монографий по рентгенологии. В своих записках автор придерживается названия Лесное.

* * *

Лесное издавна было известно как наиболее возвышенная и поэтому наиболее здоровая часть Петербурга. В прошлом влиянию особенностей местности, «розе ветров» придавали особо важное значение, и больным со слабыми легкими, начинающейся чахоткой врачи советовали селиться в Лесном, хотя бы на летнее время. И действительно, возвышенное положение, песчаная почва, сосновый воздух, тишина и неторопливая жизнь предместья оказывали свое плодотворное влияние. Возможно, имело значение, что когда-то здесь был берег моря, в те давние времена, когда еще не была сформирована Нева и залив составлял единое целое с Ладожским озером, о чем говорят находки ракушек на Поклонной горе и в Озерках. Во всяком случае, по целебному действию местности Лесное приравнивали к Царскому Селу.

Развитие культурной жизни в Лесном тесно связано с нахождением здесь двух крупнейших учебных институтов – Лесного (в дальнейшем переименованного в Лесотехническую академию) и Политехнического (ныне получившего название Технического университета). Вокруг этих двух центров группировалась интеллигенция, селились студенты и преподаватели.

…Аура высокой интеллигентности, исходящая из сообщества людей, причастных к Политехническому институту, распространялась далеко за его пределы, легко перешагивала красивую решетку с массивными воротами, некогда отгораживавших институт от улицы. Влияние этой ауры особенно чувствовалось среди детей. Так, в начале 1930-х годов вблизи Политехнического института была выстроена школа^[34]. Она стояла среди сосен, белое красивое здание с большим куполом астрономической обсерватории на крыше и двумя выдающимися вестибюлями для начальной и средней ступеней. Планировка школы была отличная – широкие коридоры с большими проемами на каждом этаже позволяли вдоволь набегаться за переменку, много специальных классов – по биологии, химии, физике, амфитеатр для рисования, живой уголок, актовый и физкультурный залы, огромная столовая и даже киоск, где можно было купить перышко, карандаш, тетрадку.

В школе было много параллельных классов, около тысячи учащихся. Я пришла учиться в четвертый класс в середине 1930-х годов и сразу почувствовала лидерство мальчиков из Политехнического института. Они составляли ядро школы. Девочки разных классов тоже объединялись, но меньше. Многие были знакомы домами, ходили в кружки в Клуб ученых.

В войну в школе был госпиталь, а сразу после войны… школу у детей отобрали. В ней работал Институт телевидения, до того уж засекреченный, что даже название у проходной не повесили. Он все разрастался и разрастался, строились все новые и новые корпуса, и здание школы оказалось как бы замурованным и невидимым снаружи. Воздвигли огромную ограду, окончательно вырубили все сосны, и от великого их множества осталось всего только три – напротив, за трамвайными путями, как в пушкинском Михайловском: две вместе и одна поодаль.