Лесные дали

Длинный, нескладный, костлявый Чур курил и наблюдал за Ярославом изучающе и выжидательно с таким видом, будто он знает о нем что-то, да ждет момента, чтобы всех огорошить. На самом же деле он давно собирался попросить у Ярослава трешку взаймы и, конечно, без отдачи, потому как другие ему уже не давали ни трешки, ни полтрешки, ни даже двугривенного. И не решался, потому что этот новенький горожанин-лесник казался ему парнем себе на уме, человеком другой породы, невесть как и почему очутившимся здесь, среди своих.

Ярослав рассказал о встрече с Сойкиным в лесу и о Пашкиной угрозе.

–  Пугает, пугает. Не обращай внимания, - протараторил Чупров.

– Ты его собакой, собакой проучи. И не будешь отвечать. Без свидетелей. Пусть попробует докажет, что твоя собака. И не докажет. Нет, не докажет.

–  А, брось, Иван, ерунду городишь, - поморщившись, возразил Чупрову Хмелько и отмахнулся, как от мухи.
– Пашка известный разбойник, и с ним лучше не связываться. Хлопот не оберешься. Он потом и собаку может отравить, и дом сжечь. А по пьянке и подкараулит в потемках. Ему что - он дурной. А с дурня какой спрос.

–  Пашка-то?
– отозвался Чупров и чиркнул спичкой. Поднес к сигарете огонек, затянулся. Все ждали его последующих слов. Продолжил: - не надо напраслину на человека возводить. Никакой он не разбойник. Он грызун. Заяц.

–  Тоже сравнил: Сойкин - заяц. А то мы не знаем Пташки, - важно протянул Хмелько.

–  А я говорю - грызун, - упорствовал Чупров. Он любил поспорить с Хмелько.
– Понимать надо. Заяц - он кто? Он относится к семейству грызунов, потому что, как и Пашка, грызет все подчистую.

–  Потому-потому, - передразнил Чур, который нередко выпивал с Сойкиным и недолюбливал Чупрова.
– А может и не потому. Вон у Рожнова кобель - попадись ему один на один, он тебя до смерти загрызет. А семейства у него, считай, никакого. Как по-твоему - грызун он или кто?.. Или возьми, к примеру, жену мою. Грызет не хуже того кобеля, а мы, брат, с ней как-никак одного семейства.
– И, сплюнув на пол, под хохот лесников проворчал: - Ученый нашелся. Верно я говорю, Ярослав?

Серегин кивнул. А словоохотливым Чур, довольный тем что его слушают, с подъемом спешил высказаться:

–  Вон я в газете читал: в каком-то американском государстве море выбросило на берег такую хреновину, что самые мудрые ученые не могут определить, что оно такое: к какому семейству принадлежит - зверь не зверь, опять же рыба не рыба. Шесть метров в длину, два метра в ширину, а весит целых две тонны. Во как! А передние плавники - вроде бы человеческие руки, и на них по пять пальцев и с ногтями. Вот честное слово - своими глазами читал, и не кто-нибудь там сочинил про это, а там ТАСС подписал. Значит, правда, а вы говорите - семейство. Сами ученые не могут определить.

–  Так уж и не могут, - усомнился Чупров. Он безраздельно верил в силу науки.
– Дай срок, время дай - определят. У них приборы, электроника. Теперь, брат, точно могут. Непременно найдется ученый, который определит. А то нет? Ученые - они все должны знать в своей области. Как, скажем, лесник. Хороший лесник знает свой участок как свои пять пальцев. Чтоб каждое дерево - в лицо, тогда ты лесник.
– И вдруг, точно ошпаренный, хлопнул себя по щеке: - Гляди-ка комар чертов. Откуда? Рано еще.

–  Первый комар кусать не должен, - авторитетно изрек Чур.

–  Это почему же не должен?..
– спросил Хмелько недоверчиво.

–  Потому как разведчик. Служба у него такая, устав, - ответил на полном серьезе Чур.

–  Глупости, антинаучно, - блеснул эрудицией Чупров.

– Кусает только самка. Самец совсем смирный. А самка - тварь кровожадная.

–  Одним словом - баба, - весело подхватил Чур.

–  И совсем сомнительно ты говоришь, - недоверчиво отнесся Хмелько к словам Чупрова.
– Что ж он, самец-то, святым духом питается?

–  Не знаю, не поинтересовался. Может, травой, может, он вегетарианец.

–  Это где ж ты не поинтересовался?
– любопытствовал Хмелько.

–  А помнишь, ученый профессор приезжал? У Кобрина останавливался. Насекомую тварь изучал. Так он, не поверите, вот спец был: различал, который из них комар, а которая комариха. Запросто. А то нет? Ты вот скажи - как? По мне они все одинаковые. А он знал, потому что это его участок, хлеб его. Сядет бывало, ему на руку комар, вопьется. Он не сгонит, не раздавит его, нет. Возьмет маленькие ножнички и аккуратненько чик комарику зад. Отрежет, как хирург, да так, что комар и внимания не обратит на такую операцию. Сидит себе как ни в чем не бывало и посасывает профессорскую кровь. А она из отрезанного зада так и течет, так и капает. И пять и десять минут - все течет, течет, а комар все не может насытиться, потому как утроба у него дырявая. Не будь дыры - комар бы напился и улетел себе. А тут нет утробы - вот он и сосет, как пожарная машина. А профессор дивится - аппарат, говорит, какой мощный. Сложный, говорит, механизм даже у такой ничтожной твари.

–  Врешь, - усомнился Хмелько.
– Ты сам все такое видел?

–  Нет, зачем, Кобрин рассказывал.

–  Враки, - уже твердо сказал Хмелько.
– Пустое. И Кобрин пустой.

–  Нет, Кобрин - голова, - возразил Чур.

–  А что голова? Не всяк умен, кто с головою. Правду говорят: голова без ума, что фонарь без лампочки, - ответил Хмелько. Кобрина он не любил.

Разговор тянулся без системы, забывали, с чего начали. И, только посмотрев на рассеянно-задумчивого Ярослава, Чупров вспомнил Сойкина, похлопал Ярослава по плечу:

–  Пташки не бойся: он трус. С ним надо посмелей да построже.

–  Верно говорят: на смелого собака лает, а трусливого кусает, - не совсем к месту ввернул Хмелько - любитель посудачить.

–  Только если ты Леля на него напустишь - непременно покусает.

–  В лесу не покусает, - замотал головой Чур.
– Пташка на дерево сиганет с испугу.

–  С испугу куда хошь сиганешь, - подтвердил Хмель.
– Я однажды мыша в доме гонял. Кочергой под кроватью, под столом шурую проклятого, а он, чтоб вы думали? И не поверите - как сиганет от моей кочерги - и под кошку. Она на половике лежала. Так он под нее спрятался. Ей-богу: какой-то хитрющий мышонок оказался.

–  Не мышонок хитрый - кошка дура, - резюмировал Чур.

–  Так уж и дура, - не согласился Чупров.
– А может, они союзники, почем знаешь - может, у них такой уговор есть - друг другу помогать. А то нет?

–  Не, с испугу она. Всякая тварь по-своему защищается - философствовал Хмелько.
– Возьми обыкновенного дрозда. На сороку или на ворону, когда те у них яйца или птенцов воруют, как они набрасываются? Всем миром, потому как в одиночку дрозду с сорокой не справиться. Так они стаей. Со всех сторон налетят, как эти истребители на бомбардировщика, и давай на лету клевать. Только пух от сороки летит.