Лесные приключения (сборник)
Шрифт:
Остров был не очень маленький: прыжков двадцать в ширину и чуть побольше в длину. На нём болотная трава росла, кустики противного багульника и две сосны.
Но земля-то под лапами у меня так и ходила ходуном, изгибалась на волнах… Ведь она была тоненькая! И кусочки от моего острова всё время отваливались, и он делался меньше и меньше.
Пройдёт немного времени, волны размоют моховую подстилку, корни, переплетённую траву – и тогда остров развалится
А я, с капканом на лапе, конечно, до берега не доплыву…
«Эх, – думаю, – уж лучше бы мне очутиться в волчьей пасти. Конец – так сразу. А то сидеть да погибели ждать ещё хуже…»
Дул ветер, волны бежали по озеру, и мой остров плыл совсем так же, как у людей плавают лодки под парусами.
Берег всё удалялся, удалялся, вот уже моим заячьим глазам ни травы не различить, ни кустов, а вот и деревья стали синенькой полоской. Кругом – одна вода, и волны бьются в остров и белыми своими зубками отгрызают кусочек за кусочком…
Остров был уже на середине озера, когда в небе вдруг появилась большая птица. У неё крылья были угловатые, широкие, хвост прямой, словно откушенный. А клюв загнут крючком.
Догадались, кто это был? Конечно, она самая – Скопа… В когтях она тащила рыбину.
Скопа – птица-рыболов, и я ничуть не удивился, что она рыбину тащит. Я только не понимал, зачем она к моему островку летит. Чего ей здесь надо?
Хоть она и рыболов, но всё равно – ну её… Клювастая да когтястая!
Забился я под ветки, глаз на неё скашиваю. А она покружилась и садится на сосну.
И я увидел, что на сосне – большое гнездо, целая куча веток уложена. Скопа села туда и закопошилась, закопошилась. Слышно – запищали в гнезде. И я понял, что там – птенцы, а Скопа их кормит.
Наверно, когда остров уплыл, Скопа прилетела на прежнее место и не могла найти гнезда. А после всё-таки нашла, но птенцы за это время очень проголодались, – уж так они пищали, так пищали… И я сообразил, что Скопа теперь всё время будет жить рядом со мной. И если сейчас меня не заметила, то потом непременно заметит. И сцапает.
Я видел, как она рыбину поймала. Летела над водой, и вдруг – вниз, вниз, когти растопырила, вперёд выставила… Хвать! И поднимается со щукой. Рыбина бьётся, хвостом хлещет, а Скопа несёт её легко, будто головастика.
«Вот, – думаю, – и меня так же… Хвать! – и очутишься в гнезде. Ещё тёпленьким».
Весь день я глаз не сомкнул, трясся. А ночью боялся есть – вдруг веточкой хрустнешь, а Скопа услышит… Позубрил травинки, которые под носом были, и только ещё сильней живот подвело. И пить мне хотелось ужасно. Вода рядышком плещется, а я боюсь из-под куста вылезти.
Ночь светлая была, вода – как молоко белеет. Вижу – вдалеке какая-то птица проплыла, Чомга, наверно. Потом показалась водяная Полёвка на плотике из травы. У неё плотик лёгонький, и она обогнала наш остров и уплыла куда-то в камыши.
Под самое утро Лось переплывал через озеро. Сначала вдали рога показались – как будто дерево корявое плывёт. Потом слышно – пыхтит, плескается, и голова горбоносая качается над волнами.
Лось мимо плыл и вдруг повернул к моему островку. Вот беда-то! Ведь он одним копытом наступит – и перевернёт весь остров! Но Лось, наверно, разобрал, что это не твёрдая земля,
вздохнул шумно и направился к берегу.А утром, на зорьке, начала рыба играть. Как бухнет, как плеснёт! Круги по воде расходятся. Скопа в гнезде проснулась и опять улетела за рыбой.
И в это время объявился ещё один жилец на нашем острове.
Я сижу под кустом, со страшного гнезда глаз не свожу. Не пропустить бы Скопу, когда вернётся!
И тут по веткам рыжее такое шмыг-шмыг… В гнездо скопиное – скок! Куница.
Уж я не знаю, отчего я раньше её не приметил. Наверно, тоже пряталась, пока голод не выгнал…
Скакнула Куница в гнездо – смело так, не раздумывая…
Но птенцы-то, видать, уже не беззащитные были, потому что Куница раза два вылетала из гнезда, и пух вился, и шерсти клочки… Досталось Кунице на орехи!
Но потом всё смолкло. Только рыжий хвостик торчал над краем гнезда и подрагивал аппетитно…
Едва успела Куница спуститься вниз и удрать, как показалась вдали Скопа. Покружилась над гнездом и села рядом на ветку.
Кто её знает, чего она там увидела, о чём думала. Но только не кричала, не волновалась, а сидела неподвижно, как будто спала.
Уже день кончался, солнце закатывалось, а Скопа всё сидела, и было непонятно, живая она или уже мёртвая. Потом расправила крылья, поднялась высоко и улетела к берегу.
Больше она к нам не возвращалась.
Улетела Скопа, но страхи мои не кончились. Куница проспится после сытного завтрака, станет рыскать по острову и…
Куницы-то – они злющие да кровожадные!
Хорошо ещё, что наш островок утром начал подплывать к берегу. Я и про капкан забыл, и про все опасности – стоял столбиком и глядел, как земля приближается.
«Только бы, – думаю, – вылезти на бережок, а там уж авось придумаю, что дальше делать»…
Вот уже виден луг зелёный, папоротники, кротовые кучки. Ещё немножко – и причалит наш остров.
Но тут новая беда стряслась. Наткнулись мы на мелкое место, на песчаную подводную горку; внизу зашуршало, заскреблось – и наш остров остановился.
Крепко мы застряли – даже сильный ветер не мог нас больше сдвинуть.
И самое обидное – до берега-то оставалось лапой подать! Всё до последнего листика вижу, а перебраться не могу: опять глубина начинается, прыгну в воду – и утону со своим капканом…
Днём началась гроза; в лесу многие деревья выворотило, и на нашем острове тоже упала сосна. Та самая, на которой Куница схоронилась.
Куница осталась цела, я видел, как она соскочила в воду, заколотила лапками и поплыла к берегу. Только хвостик торчком! Очень было завидно, что я так не могу.
Вот и остался я на острове один-одинёшенек. Бояться теперь некого, но и надежды на спасенье тоже нет…
Иногда птицы ко мне залетали, крысы водяные наведывались. Но долго никто не задерживался, – все могли перебираться, куда захотят. Один я ковылял на трёх лапах, как привязанный. А корма на острове оставалось всё меньше и меньше, и я понял, что скоро придётся мне помирать голодной смертью.