Лесные сказки и были (сборник)

Есть!

Со всей силы жму сачок в снег. Перехватываю палку. Подсовываю под сачок руку.

Сачок пуст…

Эх ты, какой же я неловкий!

Да что там всё время кричит сынишка?

Где он? Куда девался его фонарь?

Направляю струю света на голос; сынишка за берёзой – лежит в снегу.

В несколько скачков я около него.

Кричит:

– Тихонько, тихонько, осторожно!

– Да что с тобой?

– Тихонько сунь руки. Под живот, под самый живот!

Я коленями в снег, руками – без перчаток, снег жжёт – под сынишку и хватаю жёсткие толстые перья. Крепко держу за крыло, перехватываю за царапающие лапы, тащу!

Косач!

Он так сильно рвётся, что вот выпущу.

Но сынишка уже на ногах. Хватает косача за свободное крыло, и вместе мы засовываем живую добычу в корзину, крепко обвязываем корзину тряпкой.

– Я гляжу, – торопится рассказать сынишка, – из снега прямо у ног моих высунулась голова. Чёрная. Вертит носом, глазами хлопает. Я – бух в снег, прямо на неё. Он подо мной ворочается, щекочет. Ору, ты не слышишь. А ловко я его, пузом-то?

Ловко-то ловко, что и говорить! А вот стекло у фонаря раздавил, конечно, и сачок сломан.

Ну, да это не считается, когда живого косача руками поймал. К тетеревам, когда они на деревьях сидят, и на выстрел не подойдёшь.

МЫШАРИК

Когда снег покрыл землю, в избе стали нас донимать мыши. Мой сынишка поставил на них мышеловку-живоловку.

Утром смотрим – приманка съедена и в мышеловке лежит мёртвая мышь. Полевая мышь: крупная, с блестящим чёрным ремешком на спине.

В поле голодно стало – вот она и пришла в избу. Это понятно.

Но почему она мёртвая?

Рассмотрели, – череп у неё прогрызен и мозг выеден. Кто это сделал? Какой хищник мог протиснуться сквозь частую проволоку живоловки, такую частую, что даже мыши сквозь неё не пролезть?

Вечером сынишка опять насторожил живоловку. И мы легли спать. Я скоро заснул, а он, оказывается, не спал – караулил. Ночь была лунная.

– И вот, – рассказал он утром, – когда все заснули и всё затихло, из-под пола вылезла большая мышь. Она села на задние лапки, пошевелила усами и потом сразу побежала к мышеловке. Вошла в неё и дёрг за приманку!

На полу белый свет из окна – мне всё видно.

Трык! – дверца захлопнулась, воровка попалась. Со страху она забилась в уголок и больше не трогала приманки. Я всё не сплю: смотрю, что дальше будет.

Вдруг катится к мышеловке мышарик.

– Кто? – перебил я сынишку.

– Мышарик. Ну, знаешь, я такой придумал – девочек пугать.

– Ничего не знаю, – сказал я, – Какой такой «мышарик»? Как так пугать?

– Ну, такой шарик, блестящий. От детского бильярда, знаешь? Я попросил маму, она мне зашила его в серенькую тряпочку. А сзади хвостик тряпичный. Покатишь по полу – он, совсем как мышка, бежит. Только хвостик по полу шлёпает. Да всё равно девочки боятся: думают, настоящий, да ещё какой-нибудь очень страшный, кусачий.

– Так это ты свой мышарик к мышеловке покатил?

– Совсем не я. Какой ты непонятный! Живой мышарик. Он сам.

– Бежит и хвостом по полу шлёпает?

– Нет, у этого хвостик не шлёпал.

– Гм… Ну, дальше?

– Ну, он к мышеловке. Вытянулся тоненькой колбаской и скользнул между двух проволок.

Вот мышь испугалась! Бегает по мышеловке.

А мышарик прыг! – прямо ей на спину. Мышь и упала мёртвая.

Мышарик посидел-посидел у неё на голове. Потом скатился – и к приманке. Приманку съел, ещё рыльце поднял и марш из мышеловки. Под твою кровать закатился.

– Стой, – опять перебил я сынишку. – А рыльце у него какое, видел?

– Видел. Длинноносенькое, хоботком. Только не такой хобот, как у слона, а востренький.

– А! – сказал я. – Тогда всё понимаю. Это землерой. Самый крошечный зверь, сродни кроту и ежу. Он жуков ест и вот даже с крупной мышью справляется. Он и в избу к нам за мышами пришёл.

– Это он в лесу землерой, – сказал сынишка. – А в избе земли нет. Я так и буду его звать – мышарик.

– Ну что ж, зови.

ДВА БЕЛЫХ, ТРЕТИЙ – КАК СНЕГ

1 + 1 = 2.

1 + 2 = 3.

Так в арифметике.

А в лесу бывает иначе.

Возьми карандаш – решим пример.

* * *

У занесённой снегом опушки жил хищный зверёк – горностай. Тело у него было сильное, как рогаточная резинка толщиной с колбасу. Пастишка была полна острых зубов. И был он невидимкой: весь белый на белом снегу. Только на конце хвостика чёрное пятно. Но это не в счёт: ведь и на снегу бывают соринки.

Тут же, рядом у опушки жила белая сова. Она была большая. Своими широкими пуховыми крыльями она могла бы прикрыть целого зайца. И так была сильна, что спокойно могла бы унести этого зайца по воздуху. Клюв у неё был крюком, и на каждой лапе по четыре крюка – два спереди, два сзади. Она тоже была невидимкой: вся белая, чёрное пятно только на голове. Но оно тоже не в счёт.

Вот один и другой житель лесной опушки. Но если бы мы захотели сложить их:

1 + 1,

у нас ничего не вышло бы.

Горностай и белая сова не желали складываться – ни пищей, ни жилищем – ничем. Жили розно. Охотились каждый сам по себе. А если приходилось встретиться, горностай сердито стрекотал и скалил все свои страшные зубки, сова громко щёлкала клювом, и каждый скорее спешил восвояси, подобру-поздорову.

И ещё жил на той опушке молодой зайчишка, беляк. Весь как снег, только самые кончики ушей чёрные. Эти два чёрные пятнышка в счёт, держи их у себя в уме. Они-то и подвели зайчишку.

Хороший был зайчишка: пушистый, робкий. На день он забирался под какую-нибудь частую ёлочку на опушке и спал. Ночью ходил в луга – своровать немножечко сена из стогов. И при этом ужасно как боялся попасть белой сове в когти или горностаю в зубы.

Вот и ещё житель, а складывать всё нельзя:

1 + 2.

Начнёшь складывать, а в это время то ли горностай, то ли сова зайчишку и съест. И вместо сложения получится вычитание. Лучше не будем и пробовать.

Но в лесу со всячинкой.

Случилось вот что.

Бежит раз утром зайчишка на свою опушку. Тут пень снегом, как шапкой, накрыт. Зайчишка и присел за ним, ушами шевелит, слушает: нет ли кого на опушке? Не опасно ли дальше бежать?

А горностай из куста и сова с луга уже приметили: будто чёрных две мушки вьются над пнём. Белая сова и днём отлично видит. Горностай нырнул в снег, пробежал под ним и бесшумно вскочил на пень. И сова стелет-летит бесшумно над самым снегом – к пню.