Лестница грез

Я раздвинула пошире шторку.

– Дывись, на ремень дывись, бачишь ту скобу, це вин два ремня сцепил, а може, все три. Так и рубаху з трёх однаковых сшивае.

– Откуда вы знаете?

– Та все знають, портниха, шо его жинку обшивает и его, тут на базе работала. Она его любовница, да спилась зовсим.
– Диспетчер окончательно раззадорился: - А видела бы ты, как он, бедняжка, питается, голод утоляет!

– И как?

– У него в подвале здоровый двухтумбовый стол. В верхнем ящике хлеб, целый круг российского сыру, палка колбасы и стакан. От это усё за день сжирает и запивает пятью литрами вина. А сам кажет, что целый день на диете.

Выждав мою реакцию, он так противно захихикал и полушепотом, по-свойски, словно знает меня сто лет, сообщил:

– А под столом у него между ногами ведро стоит, и он туда сцыт. А Манька ему баб поставляет. Какие красотки к нему хаживают, о- го-го.

Слушать его хоть и было противно, но для общего развития полезно.

– Я сам вот этими очами бачив. Он и мне предлагал. Я как-то у него в подвале был, выпиваем, а он всё крутится и хихикает, а потом как застонал и кричит: Володька, подожди, сейчас кончу! Под столом у него девка работала. Такая баба, тебе доложу. Ты тоже симпатичная, но против неё тьфу, ни впереди, ни сзади. Не веришь? Шоб я так жил.

Меня чуть не вырвало, я на Володю больше без отвращения смотреть не могла. Потом эту историю в разных вариациях от разных людей слышала и не обращала на все эти мансы никакого внимания. Это первый раз волосы на башке дыбом встают, а потом привыкаешь. У них своя жизнь, у меня своя. Через несколько лет, когда я сама, выбилась в начальницы, убедилась, что все байки о нашем великане самая настоящая правда.

Ко мне в кабинет ввалилась известная всем мужчинам нашей конторы дама, в простонародье известная как «манда пергидрольная», с заявлением на издевательства небезызвестного «полтора жида». На полном серьёзе она в письменной форме описала все издевательства её начальника. Как после работы он заставляет её лезть под стол и... никаких за это сверхурочных не платит. Какой там Жванецкий или Аркадий Райкин, они и рядом не стояли. Я чуть не рехнулась, пока дочитала этот шедевр до конца. Как он надел ей на голову парашу, в которую целый день дюрил, это её больше всего возмутило. А она, не выдержав издевательств, в порыве гнева это ведро сама натянула ему на голову и кулаками лупила по нему. Столь велика была ее обида. Так что вы думаете? Этот гад снял побои, и теперь её будут судить. Вот она и просит у меня как у женщины, способной понять другую женщину, простую рабочую, защиты. Мне, мол, все бабы доверяют, зарекомендовала себя, не зарываюсь, хоть и начальница.

– Но я тоже не промах, - продолжала она, - на экспертизу сбегала, все зафиксировали - и побои, и изнасилование.

Вероятно, я всё же не удержала мимику на своём лице, и хотя старалась ржачку буквально заглотнуть вовнутрь своего организма, пусть там клокочет, она все равно подло вырывалась у меня из груди.

– Ты мне не веришь, подруга? У меня и свидетели есть, всех он не купит.

Я представила себе на минуточку этих победителей соцсоревнования в суде и каким пышным цветом расцветёт вся эта история в Одессе.

Рабочая женщина продолжала:

– Он у меня ещё попрыгает, я ж всю его кухню знаю. Сама вёдрами воду в бочки сливала, сцаками он торгует, а не вином. Там такие афёры крутят, тебе не передать.

Пообещав во всём обязательно разобраться и обязательно быть на её стороне, еле выдворила жалобщицу из своего провонявшего кабинета. Здесь же позвонила в кадры, чтобы перехватили её в коридоре и божью искру справедливости погасили на месте.

Но тогда, в начале своей трудовой деятельности, мечта сбежать из этой помойки, уволиться, из-за вызова в прокуратуру рухнула на неопределённое время. Я как мышка сидела и не рыпалась, стараясь угодить всем и вся. Лейбзон нагружал меня всё больше и больше. То я заменяла ушедшую в отгул Женьку, его секретаршу, то с другого склада учётчицу заболевшую, или фактуристку. Язык держала за зубами, но уши не заткнешь. Когда Лейбзон разговаривал тет-а-тет с кем-нибудь, я выходила. Меньше знаешь - лучше спишь. Но и того, что познавала, расширяло мой кругозор дальше некуда.

Самые разные вопросы он решал, насколько возможно, оперативно. Любимое словечко - задолбали - не сходило с его уст после каждого разговора. Но, поднимая в очередной раз телефонную трубку, заливался игривым соловьём, как будто бы только и ждал целый день этого самого главного звонка всей своей жизни. Голова его откидывалась назад, глазки лучезарно сияли, изо рта вылетали брызги счастья, которые в одно мгновение могли изменить своё направление прямо на противоположное, если в трубке сообщалось нечто такое, что превращало этого игривого человечка, рыжего котёнка, в озверевшего тигра. Как он орал, как обзывал всеми словами алфавита своего собеседника на другом конце провода, и что тот будет у него делать, и куда тот пойдёт. Оправдываться не было никакого шанса. У этого человека была не голова, а настоящий Дом Советов, он держал в уме огромное количество номеров телефонов, другие нужные цифры, моментально перечислял все варианты дальнейших действий. Разговор заканчивался всегда одними и теми же словами, как приговор судьи: после работы у меня - и бросал трубку.

– Вот ты мне скажи, Ольга, ну как можно матом не ругаться. Всю жизнь корпит над одной бумажкой и такую херню порет, - это уже годы спустя, когда он увидел во мне соратницу и помощницу, а то и родственную душу, откровенничал Лейбзон.

Моя бабка таких, как Леонид Михайлович, называла «чертями». Фактически он один управлял всей этой конторой. Я не всегда могла разобрать, что он пулеметной скороговоркой выстреливал, но весь набор его выражений, которые магически действовали на собеседника, помогая решать любой вопрос, заучила. Не стану утомлять перечислением всех, вот только некоторые: «Это Лейбзон! Да, я, дорогой, кто ещё может тебе звонить. Пустяки, не стоит благодарности. Мелочи жизни. Ты же знаешь, для тебя Лейбзон расшибётся в лепёшку. Какие могут быть между нами счёты? Чтоб я этого больше не слышал».

Если они не производили впечатления, тут же импровизировал, находил другие, но смысл был один: ты мне - я тебе. Для того времени очень актуально, особенно когда такая база одна на всю Одессу и собственными ресурсами надо кормить овощами и фруктами миллионный город. От усталости он так трахал трубкой по аппарату, что разбивал его вдребезги. Дежурный телефонист почти ежедневно склеивал его или обматывал изоляционной лентой, а чаще всего заменял на новый.

– Ты, Ольга, это, ушки закрой или пошла бы подышать свежим воздухом, - ко мне он обращался по-дружески.
– Нет, что впустую время терять, счас бумажку на третий склад отнесешь. Пусть сразу ответ черкнут, я жду. Давай, одна нога здесь, другая там. Ты же, слышал, спортом занималась?

И я от такого доверия неслась с удовольствием выполнять его распоряжения и по дороге думала: а отчего Лейбзон у нас не директор, с таким сейхалом? Не раз слышала разговоры, что нынешний директор не того поля овощ и ягода. Заставили, мол, его принять контору, когда убрали предыдущего. Живет себе не сказать, что припеваючи, но спокойно, глубоко в дела не лезет, сверху начальство не дергает. А что особенно волноваться с таким заместителем, как Леонид Михайлович, он во всем его прикрывает. Когда присутствие директора на каком-нибудь важном совещании обязательно, папочка разбухает от аккуратно подготовленных Лейбзоном документов, да еще с сопроводительной речью. Ты только с умным видом читай по бумажке, не запинаясь, - и все.

Если бы еще внешний вид этого бессарабского еврея соответствовал его мозгам. Мне было интересно наблюдать за этим типом. Невысокого росточка, невзрачный, кривоватенькие ноги, напялил на себя карикатурные штаны, широкие, коротковатые да ещё подранные, нитки висят. Белая косточка на ноге всегда видна, потому что сползает простой дешёвый носок с растянутой резинкой. Его сандалии имеют такой вид, как будто ему купили их ещё в пионерском лагере. Рубашки он меняет, но все они на один цвет и фасон - в клеточку рабоче-крестьянского типа. О видавшем виды пиджачке вообще сложно что-либо сказать, одним словом - на выброс.

Его рабочий стол напоминал помойку. Только он сам мог, как фокусник, моментально извлечь нужную бумажку. С любым своим посетителем сначала раз пять ругался, потом мирился, обнимался, клялся в вечной дружбе, провожал с миром. Такой необычный ритуал общения. На собеседников вытаращивал бесцветные глаза; приподняв плечики, пошарив руками в безразмерных карманах, извлекал мятый несвежий носовой платок, протирал им свою лысину, потом шмаркался в него тщательно, двумя пальцами углублялся в обе ноздри, осматривал добытое содержимое и аккуратненько складывал и убирал свой платочек обратно до следующего использования.