Лестница из терновника. Трилогия

Душераздирающее зрелище. Кирька мог бы стоять на пуантах, не напрягаясь, но куда невероятней - его способность вывернуть стопу вперёд под невероятным углом, почти касаясь кончиками пальцев лодыжки. Кирька жмурится и морщит нос.

– Ты ему ногу не сломай!
– вырывается у меня само собой. Я знаю, что нги-унг-лянцы гибче людей на порядок, но смотреть всё равно жутковато.

– Да брось!
– смеётся Илья и отпускает ногу Кирьки. Тот немедленно натягивает кроссовку и принимается её шнуровать.
– Гуттаперчевый мальчик. Каучук, а не соединительная ткань. Везде, на всём теле такая, а в этом возрасте - особенно. Я его могу согнуть в колечко - поэтому в местном цирке, говорят, номер "женщина-змея" не в чести... За счёт этой особенности у них и таз раздвигается. Конструкция на эластичных шарнирах. Меняться неприятно, конечно - но в пределах нормы, понимаешь, к чему клоню?

– Пока не очень.

– Создание тела женщины - столбовая дорога эволюции, - говорит Илья, подняв палец.
– А всё остальное - надстройки, декор, гормональные стимулы. Нги до третьего месяца беременности формируется как девочка, а уж потом часть гениталий отводится на всякие сражения и приключения. Пенис с мошонкой - для любого нги предметы вторичные и жизненно не необходимые. Могут быть идеально развиты. Могут быть неидеально развиты. Могут быть вообще недоразвиты. Это в будущей жизни нгишечке не помешает. Фактически любой из них сформирован полноценной женщиной со всей встроенной системой необходимых инстинктов, которые только дремлют до поры - до времени. Их альфы-доминанты с высоким уровнем гормонов рвутся в бой и имеют стимул победить. Беты-гаммы - играют в поединок, как в лотерею. А омеги... они не избегают боя, их же тоже влечёт инстинкт, но они имеют, скорее, стимул проиграть. Обрести собственный абсолют через трансформ...

– Погоди, погоди, - пытаюсь я вставить слово, но Илья уже завёлся.

– Я понимаю, что вам, дилетантам, при виде их обрезания хочется вопить: "Кастрация! Кастрация!" - продолжает он с видом профессора на кафедре.
– Ага. Уже. Кастрировать нги - это надо сильно умудриться. Полостная операция требуется, невозможная при их уровне медицины. Обрезание их - это определение естественного пола, понимаешь? Они не воспринимают это, как земляне - кастрацию! Ух, сколько я слышал воплей идиотов о "нестерпимой психической травме" у нгишечек, которые стали "условными девочками"! Травма... Физическая травма - бывает разного уровня, в зависимости от драйва, от гормонального всплеска: бывает, как при дефлорации, бывает, как при родах. Но "нестерпимая психическая травма" - точно в том же диапазоне, понимаешь?!

– Земная девочка во время дефлорации может быть совершенно счастлива, а может быть жестоко травмирована, в том числе и психически - если это, скажем, делает насильник. Ты об этом?

– Вот! Вот именно!
– Илья энергично кивает. Кирри с любопытством слушает, облокотясь на его колени.
– Нгишечка может быть совершенно счастлива, если после поединка с сильным гормональным выбросом её обрезает сильный партнёр. У них вот тут, - Илья показывает пальцем точку на голове Кирьки, в паре сантиметров от макушки, - есть любопытный центр, возбуждающийся во время поединка и выделяющий стимулирующий гормон и очень своеобразное вещество. Своего рода естественное обезболивающее. И наша лапочка может испытать полноценный оргазм непосредственно после обрезания - если поединок возбудил это местечко. А может сильно страдать, если её не разогрели, резанули по-живому. Конечно, в последнем случае и процесс трансформа идёт медленно и мучительно - настоящей гормональной поддержки-то нет.

– Да не торопись ты... а никудышники?

Илья вздыхает.

– Нормальное человеческое изуверство. Природа подсказывает нам: после обрезания должно последовать спаривание, иначе - зачем обрезали? А люди отсекают бедолаге все возможности, это - своего рода блокирование негодного генетического материала. Негодяй - ну, скажем, с точки зрения общества или с точки зрения конкретного индивидуума, размножаться не должен. Но и твой никудышник - не кастрат, ни физически, ни психически. Он, с некоторой долей приблизительности, может быть уподоблен женщине, которая не может родить и испытывает трудности интимного плана. Вроде вагинизма. Конечно, операция часто вызывает застой везде и не добавляет привлекательности... Но - человеческое общество, что поделаешь. В разы терпимее, чем земное, кстати.

– Поэтому они так легко вписываются, - говорю я.
– Смиряются. И ведут себя так естественно. Ты к этому клонишь?

– Ты понаблюдай, как играют дети, - говорит Илья.
– Нянчатся с младшими, со зверушками... у маленьких есть куклы. Чем старше - тем агрессивнее, Время же приближается. И сдаётся мне, что слово "мальчик", которым вы переводите это словечко на всех языках, которое означает ребёнка, на самом деле адекватно слову "дитя". Очень по-русски и очень точно.

– Дитя. Да, - говорит Кирри. Он смотрит в лицо Ильи снизу вверх, запрокинув голову.
– Илья знает всё-всё. Что внутри у людей. Что внутри у зверей. Что внутри у гор. Я же сказал: он - божество.

Илья перебирает его косы с самодовольным видом.

– Вот слушай, что тебе Кирюша говорит. Он со мной давно знаком.

– Ну да, - говорю я.
– Он вправду умница. Он отлично понимает русский язык и владеет им мастерски. Профессиональную терминологию он тоже понимает. В частности, он в курсе, что ты - существо другого биологического вида. Правда?
– спрашиваю я у Кирри.

Он отводит взгляд. Говорит, слегка смущаясь:

– Конечно, другой. Он другой, и ты другой. И все вы таковы, земляне. Родился таким - не станешь другим. У вас с Ильёй внутри нет места для будущего ребёнка, пусто. У ваших женщин...
– и запинается.

– Я понял. И чем ты занимаешься?

– Смотрю в прошлое, - в тоне Кирри слышится нотка тихой, глубоко скрытой печали.
– Делаю препараты из старых костей, что лежат под горами - чтобы Илья мог представить себе предков моего народа. Тех, что жили страшно давно. Почти животных, но уже людей. Ты знаешь, как они жили, Николай?

Кирри садится, подтягивает к себе колени, обхватывает их руками. Илья снова кладёт руку ему на плечи - и Кирри опирается на него спиной, со странным лицом, отрешённым, почти печальным.

– Они жили в каменной пещере, вон там. В пещеру ведёт узкий лаз, который был засыпан пятьсот лет назад... Я видел место, где жгли костёр. Много, много лет. Сто, двести, триста лет - на одном месте. Угли... Так скудно и просто... у них были ножи из вулканического стекла, в форме листа зонтик-дерева... и, знаешь, они лепили горшки. И всё, можно сказать. И делали себе бусы из панцирей жуков. Очень древние и простые люди, с зубами, как у диких зверей, с лицами... грубыми, как у зверей. Но люди. Илья хочет их изучать. И я. Они... родня мне. Когда я думаю о них, у меня болит внутри - как за близких. Как они жили, как умирали... их души - моя душа.

Кирька глядит на меня, и я никак не могу понять смысла его взгляда. Только тяжело описуемое напряжение, непокой. Мне мерещится даже мольба. А Илья с благодушной миной гладит его по плечу, откидывает косы, улыбается...

– То есть, тебе нравится на станции, да?
– говорю я.
– Тебя захватила работа? Ты благодарен Илье?

Кирри бросает на Илью быстрый взгляд и опускает глаза.

– А как ты думаешь, дружище, - говорю я, - что будет потом?

– А что будет?
– отвечает за него Илья.
– Идти ему некуда, да и вряд ли он захочет - обратно, в своё племя. Он у нас чистенький, привык к интересной работе, к хорошей жизни, сладкое любит, как маленькая девочка - что ему, возвращаться козам хвосты крутить? Я его учу; может, в университет поступит года через три-четыре. На ксеноантрополога, на биолога...

Кирька обхватывает себя руками. Оэ...

Илья, конечно, невероятно осведомлён по части биологии нги, но по части их психики...

– Кирри, - говорю я, - хочешь Землю посмотреть?

Он улыбается, но несмело, с ощутимой изнанкой.

– Конечно. Мне бы так хотелось увидеть сказочный город, - говорит он тихо и грустно.
– Я хотел увидеть Чангран... только не получилось. Из-за прыгуна. Теперь я хотел бы увидеть город Ильи. Город Новгород. За небом.

Его глаза влажны. Илья треплет его по голове.