Лестница. Плывун: Петербургские повести.

Его раздумья были прерваны появлением Наденьки с ребенком. Открылась дверь, и в комнату вошел направляемый Наденькой мальчик в пальто и шапке, замотанный по самые глаза в серый пуховый платок. Глаза мальчика блестели, как это обычно бывает у больных детей. Двигался он осторожно, опустив руки в вязаных варежках, а войдя, ни на кого не посмотрел и не поздоровался. Наденька тут же принялась его раздевать, и к ней присоединилась Наташа, обмениваясь с подругой короткими фразами. Пирошников отошел к окну и, наблюдая за сценой, представил себя на месте мальчика вчера вечером, когда эти же две женщины укладывали его спать. Был очищен диван, причем дядюшка, его занимавший, вышел в коридор курить, а на диван постелили чистую простыню, положили подушку и одеяло. Мальчик все так же безучастно улегся в постель и прикрыл глаза.

— Толик… — позвала Наденька. — Хочешь чего-нибудь?

Толик не ответил, а Наденька пообещала ему чаю и скрылась из комнаты. Наташа подсела к Толику на диван и коснулась лба мальчика губами.

Владимир подошел ближе и, не зная, о чем бы спросить, поинтересовался, чем же болен мальчик.

— Температура, — сказала Наташа. — Но это все пройдет, ведь правда? — обратилась она уже к самому мальчику. — Скоро мы поправимся и будем играть в хоккей.

— Тети не играют в хоккей, — прошептал мальчик очень тихо.

— А вот и неправда! — заявила Наташа. — Некоторые тети играют. Например, я…

Она улыбнулась, радуясь тому, что Толик хоть что-то сказал, а он повернул лицо к стене, разглядывая фотографии. Вскоре он нашел среди них и свою (ту самую, которую отметил уже Пирошников) и спросил, зачем она здесь висит, на что Наташа отвечала, по-прежнему улыбаясь, что тетя Надя любит своих пациентов. Говоря это, она метнула лукавый взгляд на Пирошникова, отчего тот смутился и отошел.

Вернулись Наденька с чайником, из носика которого валил пар, и дядюшка, принесший из коридора чемоданчик Толика; был организован ужин, состоящий из колбасы, сыра, рыбных консервов и чая с булочками, причем дядюшка достал из своего чемодана бутылку водки, и все выпили за встречу и за здоровье больного мальчика. Сам же больной мальчик, выпив чай и приняв из рук Наденьки какую-то таблетку, отвернулся к стене, и тогда Наденька погасила верхний свет и зажгла старую лампу в железном круглом абажурчике, стоявшую на бюро, а потом предложила гостям переместиться на кухню.

Глава 8 Разговор за чаем

Бывает иногда так: вдруг в момент самый заурядный скользнет взгляд твой сверху, как бы с неба, останавливая мгновенье, в котором различишь и себя среди других людей, такого же беспомощного и маленького, как они, и удивишься на секунду собственной своей нелепости, а также странности и неповторимости ситуации. В такой миг внезапно чувствуешь неостановимый поток жизни, который вот сейчас переборет твое усилие воли, и понесет дальше, и погонит, и не даст оглянуться или различить что-нибудь дальше пяти шагов. Тогда спросишь себя: где я? что со мною? — и засмеешься горько: да неужто здесь я? Но это продолжается так недолго, что никакие ответы не приходят, — да и к чему они?

Пирошникову вообще было свойственно такое отъединение от себя. Вот и сейчас в коридоре, следуя в кухню за дядюшкой и наблюдая его затылок, — за дядюшкой, который нес в одной руке начатую бутылку, а в другой — и весьма бережно — скумбрию натуральную в собственном соку, — наш молодой человек посмотрел, изумился своему в ней участию. Люди, о которых вчера еще не имел он ни малейшего представления, теперь, за один день, стали единственными людьми, с которыми мог он говорить; произошло мгновенное замещение всего мира одной комнатой, одной квартирой и одной лестницей; и вот, вместо того чтобы волком выть и бросаться на стены, он несет преспокойненько сыр на блюдечке, а сзади следует незнакомая, но уже почти родная Наташа, напевая дешевую эстрадную песенку. Удивительно!

В кухне на своем сундуке сидела старушка Анна Кондратьевна, сидела и что-то вязала. Наденька спросила ее, не помешают ли они, на что бабка Нюра ответила: «Господь с тобой! Кушайте на здоровье!» — и снова углубилась в вязанье. Компания расположилась за Наденькиным кухонным столиком, и ужин продолжился, а по мере опустошения бутылки завязался и разговор, который, совершенно естественно, пришел к проблеме Пирошникова, причем инициатором стал дядя Миша.

Что-то не давало ему успокоиться и принять вещи такими, какие они есть. Еще не уяснив себе окончательно, является ли наша лестница плодом больного воображения Пирошникова или существует как материальный объект, дядюшка решил и в том и в другом случае организовать комитет по спасению Пирошникова, отведя себе место председателя. Поэтому без обиняков, на какие дядя Миша решительно не был способен, выпив третью стопку, он приступил к делу.

— Так что же будем делать, Надюшка? — спросил он племянницу громко и твердо, желая, очевидно, гласности.

— В каком смысле, дядя Миша? — ответила Наденька, выигрывая время, ибо прекрасно поняла смысл дядюшкиного вопроса. Пирошников и Наташа выжидающе посмотрели на дядю, каждый со своим выражением: Пирошников, как обычно, иронически, а Наташа с серьезностью.

— А вот в его смысле, — сказал председатель, кивнув на Владимира.

— Мне кажется, дядя Миша прав, — вступила в разговор Наташа. — Нужно что-то делать. Ах, если бы вы видели себя вчера, простите, что я упоминаю об этом, — обратилась она к Пирошникову. — Но все здесь свои люди, поймите, что вы им небезразличны, тем более при таких обстоятельствах… Может быть, для начала вызвать врача?

— Во! — утвердил дядя Миша, а Наденька грустно улыбнулась и сказала, что можно, конечно, вызвать и врача, но стоит ли?

— Я тебе, Надюша, удивляюсь, — сказал дядя. — Он тебе кто? Брат, сват? Чего ему здесь делать? Если мер не принять, он здесь черт знает насколько застрянет. А тебе хоть бы хны.

— Ну он же не виноват, — вступилась за Пирошникова Наташа.

— А кто виноват? Я виноват, да? Или кто? — наседал дядюшка.

— Подождите, — сказала Наденька. — Можно, конечно, вызвать и врача, и милицию даже. Но зачем?

— Вот тебе и раз! — воскликнул дядя Миша, а Наташа умиротворяюще на него посмотрела и заметила, что не надо горячиться.

— Может, вы что-нибудь скажете, Володя? — спросила она.

Пирошников, до сей поры сидевший молча и ожидавший решения своей судьбы, встрепенулся, но сообразил, что никаких мер придумать не может, а потому решил повернуть вопрос другим боком.

— По-моему, нужно сначала разобраться, почему так случилось, — рассудительно проговорил он. — И уж конечно, это я должен сделать сам. Пока я не знаю…

Наденька едва заметно кивнула головой, больше даже своим мыслям, чем словам Пирошникова, но дядюшка снова не согласился.

— Этак без конца можно антимонии разводить. Вот что, племяшка, ты как хочешь, а я этого дела так оставить не могу. Нужно его выпроваживать.

— Дядя Миша, зачем же так?

— Да ты пойми, что нужно бороться! Человек бороться рожден, — заявил дядюшка, формулируя свое кредо.

— Смотря как, — сказал Владимир. — Биться лбом в стену — это не лучший способ борьбы.

— Умен! Умен! — закричал дядюшка. — А я вот, дурак, всю жизнь головой в стену, головой в стену! И ничего, получается!

Пирошников улыбнулся, что еще больше задело дядю Мишу.

— Я ж тебе добра хочу, умная ты голова, — продолжал он. — Ну, заплутал, бывает, так надо же выбираться…

— По-моему, надо почаще выходить с разными людьми. Должно же когда-нибудь повезти, — рассудительно сказала Наташа, взглянув в глаза Пирошникову. На мгновенье между ними как бы искорка проскочила — так часто бывает, когда, сам того не желая, заглянешь глубоко в глаза и тут же смутишься, будто переступил запретную черту. У Пирошникова даже дыхание перехватило. Он поспешно отвернулся, а Наденька неожиданно рассердилась: