Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

Так это он сверху, над столом был пятидесятилетним мужчиной! А снизу, под столом… Не дай Бог кому-нибудь когда-нибудь увидеть то, что увидел реб Хаскель. Ибо увидел он, что у того мужчины, если еще можно называть его так, вместо ног из шаровар торчали огромные птичьи лапы с кривыми когтями. Реб Хаскель от неожиданности стукнулся головой о столешницу. Огляделся он по сторонам — и сердце у него застучало так громко, что он сам едва не оглох: у всех гостей, весело пировавших за столом, вместо ног были чудовищные птичьи лапы, покрытые толстой синеватой чешуей, увенчанные кривыми и острыми когтями. Один удар такого когтя мог бы распороть живот человеку.

Хаскель так и уселся было на пол, но вовремя сообразил: заметь кто-нибудь, что он увидал под столом, и несдобровать несчастному моэлю. Может, иные всю жизнь живут и не знают, у кого вместо ног бывают птичьи лапы. Но наш моэль знал это прекрасно: кроме как у чертей да бесов, таких лап быть не может ни у кого. А нечисть, понятное дело, попавшегося ей человека постарается не выпустить. «Ошер Медник… Ош… Мед… Аш-Мед! Ашмедай! — едва не воскликнул вслух Хаскель. — Вот он кто на самом деле! Ашмедай! Отец всякой нечисти!»

Тут он кстати вспомнил, что не видел во время бриса ножки обрезанного им младенца. Были они, эти ножки, от колен и ниже укутаны чистой байковой пеленкой. И почему-то именно это воспоминание испугало Хаскеля более всего на свете. Больше даже, чем мысль о чертях, с которыми он пировал за одним столом. «Как же так, — подумал он с ужасом, — ведь я призвал благословение Творца на этого нового дьявола… Не будет мне теперь ни прощения ни спасения…» И сердце его застучало как бешеное.

Выбрался Хаскель осторожно из-под стола с несчастным пирожком в руке, сел на свой стул и замер. Аппетит его, вполне понятно, остался там, внизу. В самом деле, какой там аппетит, когда надо придумать, как бы поскорей унести ноги от этой чертовой оравы. Не лез ему больше кусок в горло. Сел Хаскель Сандлер на свое место и тяжело задумался. При этом взглядом он блуждал по сторонам, словно в поисках выхода.

А надо сказать, что дверь в залу соседнюю из залы пиршественной была распахнута настежь. И там тоже был накрыт стол, а за столом сидели женщины. Чертовки, как понимал теперь Хаскель. И вот прямо напротив него оказалась молодая женщина, смотревшая на моэля с грустью и сочувствием. А сама женщина была необыкновенной красавицей. В другое время Сандлер от одного взгляда на этакую красоту забыл бы обо всех бедах и несчастьях. Что греха таить: был он по молодости весьма влюбчив, да и сейчас еще нет-нет да и заглядывался на красивых женщин, изредка забредавших в его лавку. Правда, заигрывать с ними он решался только в отсутствие Ривки.

И вот сейчас, несмотря на охвативший его страх, не мог наш моэль не отметить тонкие черты незнакомки, изящный ее наряд и манеры, а главное — тот самый сочувственный взгляд, с которым красавица смотрела на несчастного гостя. Словно сказать хотела: «Ах, реб Хаскель, как же это вы так попались? Сочувствую я вашему несчастью, очень сочувствую. Вы мне глубоко симпатичны, реб Хаскель, и у меня прямо сердце разрывается, когда на вас гляжу».

Тут Хаскеля отвлек его сосед-сандак, предложив выпить и наполнив его стакан водкой ровно наполовину. Хаскель вымученно улыбнулся, но делать нечего — поднял стакан и сделал пару глотков.

И тут почувствовал, как кто-то коснулся слегка его плеча. Обернулся Хаскель — а перед ним давешняя красавица. Он и вытаращил глаза. А красавица вдруг говорит ему негромко:

— Ах, реб Хаскель, как же это вы так попались? Сочувствую я вашему несчастью, очень сочувствую. Вы мне глубоко симпатичны, реб Хаскель, и у меня прямо сердце разрывается, когда на вас гляжу.

Ну, то есть, сказала слово в слово то, что Сандлер подумал. У моэля нашего в голове окончательно помутилось. Всхлипнул он, а красавица ему говорит, еще тише, в самое ухо:

— Идите-ка за мной, реб Хаскель, я вас отсюда выведу. Я и сама здесь случайно оказалась. Да вы не волнуйтесь. Я уж слугам приказала подводу вашу приготовить, стоит она прямо у черного хода. Вы идите за мной прямо след в след, тогда вас никто не увидит.

Тут появилась у нашего моэля слабая надежда на то, что, может быть, еще и выберется он из этой передряги. И унесет отсюда не только ноги, но и деньги. Встал он из-за стола и послушно зашагал за незнакомкой. А та словно не шла, а легко плыла по зале к выходу. И вот ведь удивительное дело! Шел Хаскель за нею, навстречу без конца попадались обитатели Старой усадьбы, а все они смотрели словно сквозь моэля, самого его не замечая. Похоже было, что и правда знала красавица какой-то секрет спасительный.

Так, шагая за нею след в след, выбрался Хаскель Сандлер из дома на высокое крыльцо. А рядом с крыльцом и впрямь стояла его подвода, и Лентяйка громко фыркала, ожидая хозяина.

А вокруг царила глубокая ночь. Над горизонтом висела только что взошедшая тусклая луна.

«Боже мой! — потрясенно подумал Сандлер. — Сколько же я тут пробыл?..»

Лентяйку держал под уздцы здешний конюх. Реб Хаскель испугался было, что тот при виде его кликнет хозяина, а то и что похуже учудит. Но нет, так же, как гости в зале, конюх равнодушно глянул сквозь моэля. Зато перед красавицей он подобострастно склонился.

— Ступай, Цудрейтер [28] , — сказала она, и Хаскель, несмотря на страх, подивился странному имени, так точно подходившему к глуповатой физиономии конюха. — Ошеру скажи: у меня еще дела есть сегодня. Завтра я его навещу.

Конюх убежал.

— Садитесь же, реб Хаскель, — нетерпеливо сказала красавица. — Садитесь, и удачи вам. А то ведь скоро хватятся, тогда не уйти… — И повторила еще раз: — Как же это вы попались?

— А вы, госпожа? — спросил в ответ немного уязвленный Хаскель. — Вы-то ведь, сдается мне, тоже не из этих.

28

Цудрейтер (идиш) — дурачок, простак.

— Точно. — Красавица поникла. — И я не из этих. Это все наказание мне за грехи. Ладно, реб Хаскель, едемте. Вы же не откажетесь меня подвезти?

— Конечно, не откажусь! — Сандлер помог красавице забраться в подводу, сам сел на козлы, дернул вожжи. Лентяйке только того и надо была — взяла она с места так резво, будто за день в конюшне Старой усадьбы сбросила несколько лет.

Отъехав немного, Сандлер оглянулся. И от неожиданности с силой натянул вожжи. Лентяйка остановилась.

Не было позади ни дворца, ни ярко освещенных окон, а только черные изломанные очертания развалин. И полная тишина.

Спохватился реб Хаскель, хлестнул лошаденку. И понеслась его подвода прочь от проклятого места, именуемого Старой усадьбой.

Когда мертвые развалины поглотила наконец ночная тьма, реб Хаскель испытал невероятное облегчение. Правда, он продолжал что есть сил нахлестывать лошаденку, но душа его постепенно возвращалась из пятки, куда провалилась по вполне естественной причине, на определенное ей место. Он даже почувствовал, что сердце уже не колотится как сумасшедшее.

— А куда вас доставить? — поинтересовался воспрянувший духом моэль у своей попутчицы-спасительницы. — Тут скоро будет развилка, так на Яворицы мне поворачивать аккурат вправо. Вы скажите, госпожа, я вас довезу прямо до дому.