Летающее счастье
Шрифт:
– А почему ты спрашиваешь об этом именно меня? – подозрительно спросил Васька. – И кто такие эти немцы?
– Немцы – это фашисты, – объяснила дочь.
Такого объяснения я стерпеть не могла.
– Постой, постой, – сказала я. – Ты что-то не то говоришь. Не думайте, пожалуйста, что все немцы были фашисты, а все фашисты – немцы. Фашисты могут быть в самых разных странах, и всюду их ненавидят. Немцы тоже своих фашистов ненавидели.
Ну ладно, ладно, – сказал кот, который с каждым днём становился всё невежливее. – Так что же ты, Павлик, хотел рассказать?
–
Задумался офицер. Что лучше? Говорить им «не знаю»? Они всё равно ему не поверят. Ещё станут спрашивать у других пленных, грозить, пытать, не дай бог кто-нибудь из них не выдержит и расскажет им правду. Но правды им говорить никак нельзя. Понимаешь, кот, правды им говорить было нельзя.
Кот ничего не ответил, только сощурился.
– Офицеру не оставалось ничего другого, – продолжал Павлик, – как им наврать. Он должен был им наврать, понимаешь, кот? Он указал им совсем не то место, где стоял его полк, он сказал, что там очень много пушек, пулемётов и солдат, больше, чем это было на самом деле. Словом, соврал как умел. Он правильно делал, понимаешь, он сделал совершенно правильно, потому что это война, он защищал свою страну. Тебе это понятно?
– Что вы меня воспитываете? – спросил кот, поднялся, возмущённый, и выгнулся, став вдвое короче и толще.
– Сядь, кот, – сказала я. – Всё-таки ты запоминай: говорить неправду можно только в том случае, если ты защищаешься сам или защищаешь что-нибудь тебе очень дорогое – от беды, от несправедливости, от злодейства. Тогда солгать можно, а во всех остальных случаях – запрещается.
Кот водил хвостом, что, как известно, служит у кошачьей породы признаком крайнего раздражения, но со мною спорить на этот раз не посмел.
– Я тоже хочу рассказать историю, – начала дочь тонким голосом, потому что волновалась.
Они с Павликом заранее приготовили свои истории, но Павлик всё же лучше рассказывает, чем Валя, и, по крайней мере, не так волнуется.
По правде говоря, обе эти истории я давно уже знала: я сама как-то рассказала их моим детям. Мы все вместе придумали вспомнить о них сегодня у костра.
Вот что рассказала Валя.
Наша армия отступила, и в город ворвались фашисты.
Разумеется, все наши офицеры и солдаты, которые были в городе, из него ушли. Но одна женщина – она была военным врачом – уйти не могла, потому что была ранена. Её спрятали у хороших людей, которые за ней ухаживали.
Однажды ночью к дверям немецкой комендатуры подошёл человек и сказал, что хочет видеть коменданта. Это был доносчик и предатель. Он рассказал, кто прячет раненую женщину, назвал улицу и дом, а также прибавил, то, если немцы ему заплатят, он принесёт им ещё и новые сведения. Немцы, конечно, заплатили.
В ту же ночь за доктором пришли. Едва держась на ногах от слабости, под дулом автомата пошла она в тюрьму.
А на следующий день по улицам города потянулась длинная
печальная процессия, хуже, чем похороны, – это шли пленные, которых фашисты угоняли в Германию. Среди них брела и женщина-врач.А надо вам сказать, что город, где всё это произошло, стоял на берегу реки, через которую был построен огромный мост. По этому мосту и повели пленных, чтобы на том берегу посадить их в вагоны и отправить в Германию.
Но женщина-врач решила, что она скорее погибнет, чем будет жить в плену и работать на врага. Она собрала последние силы, кинулась к перилам и бросилась вниз.
Охранники ничего не успели сделать. Пленные, которых они вели, были люди измученные и слабые; немцам и в голову не могло прийти, что кто-нибудь из них решится прыгать с высоченного моста. Они подумали, что женщина всё равно разбилась о воду – с такого моста мог прыгнуть только очень хороший спортсмен. Они, разумеется, не знали, что эта женщина была когда-то чемпионом своего города по плаванию.
И она спаслась, хотя и была ранена.
А что до того негодяя, который донёс на неё в комендатуру, то его выследили партизаны, и всем стало известно, что он доносчик, а когда в город пришли наши войска, его арестовали. Между тем он ведь не соврал, он сказал правду: в доме, на который он указал, скрывали советского врача. Но такую правду мог сказать только предатель.
– Видишь, кот, – прибавила я, когда дочь кончила свой рассказ, – если война, если перед тобой беспощадный враг, ну, как злой Они, например, тогда правда и ложь могут вдруг поменяться местами. Окажется, как в этих историях, что врать можно, а правду говорить нельзя. Но это только в редчайших случаях: если смертельная опасность. Ну, знаешь сказку, где ведьма сажала Иванушку на лопату и тащила в печь, – помнишь? Он мог спастись только обманом – упёрся ногами в стенки. «Никак, говорит, не могу влезть. Покажи, бабушка, как это делается». Или волк… Пришёл к зайчишке и сказал: «Я тебя съем». Тот, конечно, пускается на хитрость. И кто осудит за это косого беднягу? В сказке часто говорится об опасности, потому-то здесь так часто и обманывают. Но отсюда никак не следует, что можно врать. Понял?
– Всё давно понял, – угрюмо ответил Васька. – Если бы я тогда той мышке не соврал, я бы её и не съел.
И он облизнулся.
– Эдак можно и с ума сойти, – проворчал пёс.
– Но ты же ей соврал! – закричала дочь так, словно бы Ваську можно было удивить этим сообщением.
– Ясное дело, соврал, – хладнокровно ответил кот. – Соврал, да и всё. Что же тут такого страшного?
– Постой, Васька, – сказала я, – если ты соврал, то ведь и другой тоже может? А если другой, то и третий, и сотый? Тогда, может быть, и всем разрешается врать? Ну что же, тогда давайте представим себе, будто есть такая страна, где все обманывают и врут.
– Конечно, конечно, расскажи ему, ма! – закричали мои дети.
Они поняли, что я хочу рассказать ему сказку, которая называется
Случилось это давно, когда на земле не было ни самолётов, ни тепловозов. Даже пароходов и тех не было. Даже велосипеда ещё не придумали. Передвигались люди пешком или на лошадях – кто в карете, кто в телеге, а кто верхом.
Купцы, которые в те времена из города в город, из страны в страну везли свои товары, нагружали их на коней или мулов.