«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
Шрифт:
Мне в то голодное время так и не довелось дежурить по столовой. О событиях на фронте в период нашего пребывания в школе я рассказываю лишь для того, чтобы показать, о чем мы думали в те дни и как все это отражалось на нашей жизни и учебе. Прошел месяц, и вот первое радостное сообщение – после ожесточенных оборонительных боев наши войска перешли в контрнаступление. Освобождены города: Калинин, Клин, Волоколамск, Ростов, Тихвин и другие.
Наконец-то дождались – наши наступают. Москву немцы не взяли. Миф о непобедимости немецко-фашистской армии развеян. По радио и в печати широко освещался ход наступления наших войск. В киножурнале показывались кадры фронтовой хроники. Однако никого из увиденных в хронике генералов ранее мы не знали. Исключением был
Правда, в последние годы мы слышали только о Ворошилове, Буденном и недавно ставшем маршалом наркоме обороны Тимошенко. Начавшаяся война показала их полную несостоятельность. В те времена наш народ еще не знал, какому избиению подверглось в предвоенные годы высшее и старшее звено командного состава Красной Армии и как тяжело это потом отразилось на боеспособности нашей армии. Не будь этих репрессий, возможно, не было бы огромных потерь во время войны. С появлением Жукова и других талантливых полководцев эти люди оказались на второстепенных ролях.
Наступление под Москвой очень обрадовало нас. На отдельных участках фронта немцев отбросили на 300 и более километров от Москвы. Контрнаступление под Москвой показало, что Красная Армия в этой войне способна не только обороняться, но и наступать. Мы понимали, что наступление под Москвой – это только начало. Основные бои еще впереди. В них наверняка придется принять участие и нам, но вместо того, чтобы быстрее ее закончить и отбыть на фронт, мы по-прежнему не летаем, а продолжаем ходить в наряды. Неопределенность осточертела.
Наступил новый, 1942 год. Что он нам принесет? Год начался с хороших новостей: наконец-то мы приступаем к полетам. Появился бензин. Нам прислали нового инструктора. Им стал бывший выпускник школы сержант Невский. По возрасту он был немного старше. К нам относился без всякой предвзятости и высокомерия. Учился он в соседней эскадрилье, которая начала летать на СБ на несколько месяцев раньше нашей. Как и Качанов, он никогда не позволял в полете невыдержанности, грубости к обучаемому, если курсант допускал какую-либо ошибку. Летать с ним было приятно.
Почти полугодовой перерыв в полетах на мне сильно не отразился. После двух летных дней я вылетел на СБ самостоятельно. Наконец-то осуществилась моя мечта. СБ это тебе не Р-5 и тем более не У-2. Летая на этом самолете, чувствуешь себя настоящим летчиком. Хотя полной программы обучения на нем я еще не закончил, но это уже дело времени. Главное – вылететь самостоятельно, а это достигнуто. Правда, и СБ уже устарел, но переход с него на более современные машины гораздо легче, да и школа пока что выпускает летчиков на этом типе.
В перспективе уже близилось окончание учебы. Мне не столько опротивела сама учеба, сколько несение караульной службы и хождение на разного рода работы. Но надежда на скорое окончание школы не оправдалась. Тормозом явились погода и частые отказы изношенной и сильно потрепанной техники. Работа на материальной части стала для нас чуть ли не повседневным занятием. Скоро мы с ней настолько освоились, что самостоятельно, почти без контроля техника (не желая мерзнуть под открытым небом, он отсиживался в теплой каптерке), меняли двигатели на самолете. Подтеки масла и выхлопные газы до черноты закоптили низ центроплана и плоскостей. Подкопченный вид самолета, конечно, не красил. Смыть грязь на сильном морозе обычной протиркой не удавалось.
Видя бесполезность работы, ребята опустили руки, соображая, как выйти из положения и выполнить приказ по очистке самолета. Я попробовал подогревать бензин в горячей воде и смоченной в нем ветошью голыми руками смывать копоть. Поверхность посветлела, а вскоре заблестела серебристым цветом, словно стала вновь окрашенной. Руки при этом совсем не мерзли. Мою инициативу
в группе никто не поддержал. Ежась от мороза, со стороны ребята смотрели на мою работу и пускали всякие остроты. Я не обращал на них внимания, а самолет в конце работы стал чистым и выглядел как новенький. За это командир звена капитан Морозов перед всем звеном объявил мне благодарность.При осмотре самолета я имел привычку не просто осматривать ту или иную деталь, а по возможности потрогать ее руками, попытаться повернуть или надавить на нее. Однажды это помогло мне обнаружить срезанный болт стойки шасси, на который при простом осмотре никто не обратил внимания. За это я также получил благодарность. Такой тщательный осмотр я взял за правило и придерживался его до конца своей летной работы. Это не раз себя оправдывало. Посмотреть – одно, а потрогать будет вернее.
В июне 1942 года я закончил летную программу обучения на СБ, и был представлен Невским на проверку командиру эскадрильи майору Фефелову, который должен был дать свое заключение, насколько успешно я пилотирую СБ, и поставить, таким образом, точку в моей учебе. Я был первым, кого Невский представил на проверку. Поэтому он переживал как за себя – инструктора, представившего своего первого ученика, так и за меня. Это я понял по его словам и явному волнению. Оно и понятно: как-никак первый из инструкторов в звании сержанта, ведь все остальные в эскадрилье лейтенанты, и наверняка у Фефелова к нему скептическое отношение.
Перед вылетом он попросил меня не волноваться и зачетный полет выполнять, как обычный. И все будет нормально. Полет с Фефеловым меня нисколько не смущал. Да и вообще я никогда не волновался, когда летал с проверяющими. Фефелов, второй за время нашего пребывания в школе командир эскадрильи, выглядел уже немолодым. На вид ему было за сорок. Был он малоразговорчив, нетороплив в движениях.
Во время полетов всегда держался в сторонке от находившихся на старте. Несмотря на свою непривлекательную и строгую внешность и замкнутость, к нам относился отзывчиво и справедливо. Курсантам он нравился. «Ну как, – спросил он, обращаясь ко мне, – к зачетному полету себя подготовил?» – «Так точно!» – ответил я. Затем мы заняли свои места в кабине самолета. На взлете проверяющий сразу же после отрыва задросселировал один двигатель, затем убрал обороты второму. Убедившись в правильности моих действий при отказе двигателей, дал газ моторам и приказал выполнять полет дальше.
В зоне он вводил самолет в различные сложные фигуры, а я его выводил. Полет закончил отличной посадкой. По завершении полета Фефелов не сделал мне никаких замечаний и пожал руку. Полет оценил на «отлично». В дальнейшем пожелал летать так же уверенно. Зачетный полет на СБ был моим последним полетом в школе и вообще последним на этом самолете. К этому времени его уже сняли с вооружения, а новые машины в школу еще не поступили.
Часть курсантов из соседней эскадрильи, летавших на СБ, была приписана к одному из вновь формируемых бомбардировочных полков. Срочно изучив новый бомбардировщик Пе-2, они приступили к его освоению. Что ожидало нас, было не ясно. Пока решался этот вопрос, снова началась караульная служба. Неожиданностью для нас явилось пребывание в составе сменяемого караула в качестве простых часовых воентехников среднего звена – офицеров, в петлицах которых находилось от одного до трех кубарей. Позже нам стало известно, что эти технари добровольно изъявили желание переучиться на летчиков.
В школе они были на положении простых курсантов, поэтому и оказались в карауле обычными часовыми. Наши авиазаводы стали налаживать массовый выпуск самолетов. Фронту требовалось большее количество летчиков. Оказалось, что их уже не хватает. Поэтому решили, что готовить их надо прежде всего из технического состава, уже имевшего опыт работы в авиации. Это будет проще и быстрее. Правда, техники также были нужны фронту, но их к тому времени было больше, чем летчиков, многие из которых погибли в первые месяцы войны. К тому же подготовка техников занимала меньше времени.