Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Привстаю и руками помогаю ногам вернуться в нормальное положение, соединяю их вместе. Сами это проделать они уже не в состоянии – мышцы дрожат от нагрузок, требуют передышки. Снова откидываюсь на одеялко и какое-то время лежу, всматриваюсь в такое родное бескрайнее и бездонное голубое небо, вслушиваюсь в разноголосое пение птиц и успокаиваю заполошное биение сердца. Ничего, у меня впереди ещё отжимания и приседания. И самое мучительное, это упражнения для мышц живота. Слишком они слабые. Или прежний владелец этого тела не уделял им должного внимания, или они от природы отсутствуют. Но это вряд ли. Из памяти прежнего хозяина, а теперь и полноправно моей, видно, что в училище довольно-таки строго относились

к физическому воспитанию своих юнкеров. Тогда получается, это из-за вынужденного безделья у меня почти атрофировался пресс? Да-а, проблема. Нет никакого желания с отвисшим пузом ходить. Так что хватит валяться да птичек слушать, пора отжиматься. А птицы пусть вместо музыкального сопровождения чирикают.

– Господа, посмотрите-ка, чем наш дорогой Серж занимается! – весёлый голос наряду с шелестом раздвигаемых веток сирени прервал мои упражнения на самом тяжком этапе, на отжимании.

Руки предательски дрогнули, и я уткнулся носом в траву. Какая сволочь рассекретила место моего уединения? Наверняка кто-то из прогуливающихся по саду больных. Взмокшее от напряжения лицо сразу закололи мелкие стебельки, откуда-то взявшиеся мураши с садистским удовольствием вцепились в мою бледную после долгого, затянувшегося выздоровления шкурку. Сил повернуть голову не было, так, искоса одним глазом глянул на возмутителей спокойствия. Друзья-товарищи пожаловали, всплыло в памяти. Осталось вспомнить, кто именно.

– Однако, Сергей Викторович, не жалеете вы себя. Разве можно так издеваться над неокрепшим организмом?

И вот этот голос мне знаком. То есть не мне, а прежнему хозяину этого тела. Тьфу ты, чёрт, пора бы уже перестать дистанцировать своё сознание от физической новой оболочки. От этого все мои проблемы с полноценным овладением этим телом.

– Только так и нужно. Или вы хотите, чтобы поручик до Рождества в госпитале пролежал? Нет, я вполне вас понимаю, господа. Размеренный распорядок, хорошее и своевременное питание и, самое главное, добрые, заботливые и симпатичные сестрички вызывают вашу добрую зависть. Что на это скажете, Сергей Викторович? – выразил явную поддержку моим физическим экзерсисам третий знакомый голос.

– Мне бы с силами собраться да от земли оторваться.

– Вижу настоящего лётчика. Не успел раны заживить, а уже от земли собирается отрываться. Одобряем, поручик! – обладатель первого голоса продолжал фонтанировать весельем и задором.

В моём сиреневом закутке сразу стало тесно. Зато весело, к моему внутреннему удивлению. Я самым натуральным образом обрадовался этому посещению.

Так, тянем время, кряхтим и медленно вздымаем эту неподдающуюся мышцам тяжёлую тушку на ноги. При этом судорожно вспоминаем, кто это ко мне в гости пришёл. Что сослуживцы, это и так понятно по весёлым подначкам и своеобразному отношению, присущему лишь добрым товарищам. Память не подвела и в этот раз, любезно высветила имена и фамилии гостей, а также занимаемые ими должности и чины в роте.

Вот этот весёлый балагур, первым протиснувшийся через густые заросли, мой нынешний сослуживец и давний товарищ, поручик Андрей Вознесенский. С ним мы одно училище заканчивали, Александровское пехотное, Московское. Оба мы дворяне, только я сирота, а у него есть в Москве родители и куча других родственников. В училище попали с Вознесенским в одну роту, даже койки стояли рядышком. Так и шли все два года ровно, что в обучении, что по жизни. И в увольнение вместе бегали. Даже пришлось невольно перезнакомиться со всей его роднёй. Впрочем, для меня это было глотком семейного уюта, особых домашних взаимоотношений, по которым я тогда здорово скучал…

А потом жизнь ненадолго нас разбросала, меня на запад, а его на юг, чтобы чуть позже снова свести вместе в Гатчинской авиашколе.

Поручика я получил в положенное время и тогда же чётко понял, что нет у меня никакого желания всю жизнь провести среди солдат и в окопах. В мирное время это ещё куда ни шло, хотя полк наш стоял в такой глухой провинции, что не местное общество с его прекрасными барышнями служило для нас отдушиной от службы и развлечением, а мы для него являлись таковым. И перспективы далёкого служебного будущего рисовались такими же беспросветными, потому что не было у меня наверху никакой протекции, а звёзд с неба я явно не хватал. Потому и воспользовался первой же возможностью круто изменить свою судьбу, когда у нас прошёл слух о наборе офицеров в недавно открытую офицерскую воздухоплавательную школу. Отправил рапорт по команде и вскоре получил положительный ответ.

Приблизительно так же жизнь сложилась и у моего товарища. Снова мы вместе учились в Гатчине, потом получили назначение в Петербургский авиаотряд, а потом и сюда перебрались, в Псковскую авиароту. Так что кому-кому, а ему можно надо мной весело и беззлобно подшучивать.

С ним наш доктор, чуть ниже среднего роста, с крепкой и плотной фигурой, с чёрными роскошными усами и такой же антрацитовой густой шевелюрой. Правда, слабоват наш врач на глаза, поэтому вынужден постоянно носить очки. С круглыми стёклышками, как у кота Базилио в фильме-сказке про некоего деревянного обалдуя.

И третий мне прекрасно знаком. Товарищ и сослуживец, лётчик нашей роты прапорщик Миневич, закончивший ту же Гатчинскую авиашколу и получивший назначение к нам в роту перед самым убытием сюда, в этот город.

– Как самочувствие, поручик? – подхватил меня под руку доктор, помогая принять вертикальное положение. – Не переусердствуете в своих занятиях?

– Ничего, благодарю, уже гораздо лучше, – отдуваясь, вытирал я лицо и шею от обильно выступившего пота подхваченным с земли казённым полотенцем. – Устал от ничегонеделания. Вот решил тело в тонус привести.

Доктор с каким-то удивлением глянул, тут же отвёл глаза. Что это он? Нет, наверняка я что-то не то ляпнул. Надо мне быстрее в люди выходить, с народом побольше и почаще общаться. Хоть пойму, что за словечки и обороты в этом обществе и времени приняты, а то память новая как-то мне в этом не особо помогает. Наверняка ведь прокололся. Ладно, пусть на больную голову списывают все мои непонятности и несоответствия. Ага, запретят летать, вот и будет тебе больная голова со всеми вытекающими! Нет, хватит одному в своей палате валяться, точно пора начинать в люди выходить.

– Аэроплан твой восстановили, так что можешь выписываться, – Андрей поспешил высказать радостную для меня новость.

– Ну куда ему выписываться, поручик? Рано ещё. Сами посмотрите, слаб ещё ваш товарищ. Так что пусть ещё полежит, понаблюдается, собой вот займётся, только осторожно, не перенапрягаясь. А я со своей стороны ещё с лечащим врачом переговорю. Давайте мы вас до палаты проводим, Сергей Викторович. Прапорщик, помогите поручику. И, голубчик, куда вы так спешите? Никуда ваш аэроплан не денется.

– Переговорите, доктор, переговорите. Пусть переведут меня в другую палату, а то одному лежать тяжко и скучно, не с кем словом перемолвиться, – подхватил я слова доктора. Не упускать же так вовремя подвернувшуюся возможность найти собеседников. И мягко высвободил свой локоть из цепкой хватки Миневича. – Нет, Николай Дмитриевич, благодарю за помощь, но я уж как-нибудь сам дойду.

Никуда меня переводить не стали, не положено. Оказывается, лежу я в офицерской палате, не по рангу мне с нижними чинами вместе лежать. А больше в госпитале болящих офицеров нет. Ничего, недолго такое счастье продлится. Скоро Первая мировая начнётся, и здесь места свободного не найдёшь.

Поделиться с друзьями: