Летчики

За четыре месяца жизни в Энске у Валерии не появилось ни одной подруги. Ко всем местным женщинам она относилась свысока. Их наряды казались ей безвкусными, а сами они — хлопотливыми, бессодержательными «клушами». По воскресеньям сидеть дома надоедало. Валерия изредка выходила с мужем прогуляться по Энску. Она проходила по единственной улице военного городка ленивой походкой праздного человека, высоко подняв голову, увенчанную модной шляпкой, с вызывающе, приподнятым пером. Зябко куталась в модную шубку и беспощадно повторяла:

— Какая тоска, какая скука зеленая.

За время своего пребывания в Энске Валерия приобрела неважную репутацию. Жители, разумеется, наперечет знали друг друга, и заносчивость Валерии заметили быстро.

— Нет, это птица заморская, — сказал однажды ей вслед Пальчиков, — такая в Энске долго не задержится. Улетит по весне и метеосводку у Цыганкова спрашивать не станет.

— Тебе бы такую в жены, — недружелюбно буркнул шедший рядом с ним Карпов, — а то ведь надо — какому серьезному человеку досталась!

— Что? — воскликнул Пальчиков. — Мне? Да я бы с такой и на необитаемом острове жить не стал.

С невеселыми думами добрел Григорий Цыганков до своей квартиры. Он долго топтался у входа, сначала обивая снег с унтов, потом стараясь попасть в темноте тонким ключом в отверстие английского замка. Валерия сидела за вышиванием у маленького столика в своем любимом кимоно, расцвеченном крупными бордовыми розами. Она недавно выкупалась и была свежая, благоухающая, с папильотками в светловолосой голове. Большую лампу выключила, горел только ночник, распространяя розовый полусвет. Просторная комната, в которой они жили, была тесно заставлена мебелью. В углу стоял дорогой трельяж орехового дерева, всегда застланный красивой салфеткой, на которой в строгой симметрии, как боевые порядки пехоты перед наступлением, застыли все непременные спутники Валерии Николаевны: коробочки с белой и розовой пудрой, баночки с кремом, удаляющим морщинки под глазами, тюбики с китайской губной помадой. В комнате всегда господствовал идеальный порядок, но от него так и веяло праздностью…

Григорий положил шапку-ушанку на радиоприемник, но тотчас же снял и даже посмотрел, не осталось ли от нее капель. Потом несколько секунд постоял молча, выбирая, куда бы лучше ее положить, и, наконец, положил на шкаф.

— Опять ты поздно, — зевая, сказала Валерия.

— Дела, Лерочка.

— Я каждый день слышу одно и то же, Гриша, — решительно перебила она, — дела, бюро, собрания. Право, это не ново. У Земцова, очевидно, тоже дела. Однако он вернулся час назад. Я видела, как в его комнате зажегся свет. Ефимков на санках повез катать своего малыша. Ваш Спицын проехал мимо окон на лыжах с какой-то девушкой. Все дома, а у тебя дела…

— Я задержался в солдатской казарме, — пояснил Григорий. — Нужно было побеседовать с младшими авиаспециалистами. Знаешь, какой интересный вопрос задал мне моторист Новиков…

— Ох, Гриша! — воскликнула Валерия и даже привстала, отодвинув в сторону вышивание. — Ради всего святого, не впутывай ты меня в эти примитивные агитки. Я не о том хотела с тобой сегодня поговорить.

Григорий подошел к тахте, устало опустился на нее. Тугие пружины почти не продавились.

— Послушай, Гриша, — вкрадчиво начала Валерия, — после майора Мочалова и капитана Ефимкова ты третий человек в эскадрилье. Правильно я говорю? Теперь давай рассудим. Ты честно прослужил в Энске около четырех лет. Сколько же ты собираешься еще сидеть в этой дыре? Всю жизнь? Гриша, пойми, — она опустилась рядом с ним на тахту, — нельзя допускать, чтобы жизнь управляла тобой. Нужно самому брать ее в руки. Разве ты не достоин выдвижения с переводом в какой-нибудь настоящий город или поездки на учебу в Москву! Почему, например, ты не можешь поговорить с тем же Земцовым о поступлении в академию? Как бы мы хорошо зажили в Москве! Папа дал бы нам одну комнату, я бы поступила работать в клинику.

Цыганков притронулся к ее теплой руке, грустно улыбнулся.

— Ты даже не спросила, обедал ли я сегодня, а сразу переходишь в генеральное наступление.

Валерия отдернула руку, взгляд ее стал холодным.

— Обеды, завтраки, ужины! Можно ли только об этом говорить в те короткие часы, которые ты проводишь дома!

— Можно, Лера, — жестко сказал Григорий. — Если днем было два полета и ты наболтался на высоте восьми тысяч метров, а потом опоздал в столовую, то можно. Что же касается твоих вопросов — ясность в них внести действительно нужно. Я уже говорил с Земцовым. Место в академию в этом году нам дадут только одно. Земцов считает, что в первую очередь нужно послать командира эскадрильи капитана Андронникова.

— Мало ли что считает ваш Земцов, — вспыхнула Валерия. — Что такое Земцов? Почему ты так легко уступаешь это место? Почему ты, например, не можешь написать в конце концов папе и попросить, чтобы нас перевели отсюда!

— Это было бы в высшей степени нечестно, — заволновался Григорий и отодвинулся от нее. — Об этом и не говори! На такое письмо моя рука не поднимется. Посуди сама, Лера, меня уважают, считают неплохим летчиком, я секретарь партийной организации, должен руководить коммунистами. И вдруг я стану ныть: «Товарищи, переведите меня из Энска в Москву, моя жена истосковалась».

Валерия вскочила и нервно заходила по комнате.

— Григорий, не утрируй! Это твой эгоизм выплескивается, — она всхлипнула и тотчас же достала розовый надушенный платочек, поднесла к глазам. — Конечно, собственная карьера тебе дороже. А то, что жена задыхается от тоски в этом Энске, тебе безразлично. Жестокий! — она остановилась. В наступившей тишине Цыганков слышал прерывистое дыхание, видел высоко поднимавшуюся грудь. — Слушай, Григорий, — взяв себя в руки, сухо закончила Валерия, — или ты напишешь письмо папе и попросишь устроить тебя в академию…

— Или? — сузив глаза, спросил Цыганков.

— Или весной я сама уеду от тебя в Москву! А обед можешь разогревать, он на кухне.

Григорий молча вышел из комнаты, взял кастрюлю с холодным борщом и стал разжигать керосинку. Когда он возвратился за тарелкой, Валерия, свернувшись калачиком, уже лежала на кровати, демонстративно бросив на тахту простыни, подушку и одеяло для Григория.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Через две недели после того, как Мочалов прибыл в Энск, командир части издал приказ об итогах учебы, в котором поставил эскадрилью Мочалова на первое место. Так оценивалась боевая учеба эскадрильи за то время, пока ею командовал капитан Ефимков.

Вечером Кузьма Петрович впервые пришел к Мочалову в гости и, критически осмотрев его небольшую комнату с фанерным шкафом, столиком, кроватью и книжной этажеркой, загудел своим басом:

— Да, Сережа, обстановка у тебя более чем скромная.