Летчики

— Что мне делать, товарищ подполковник, капитан Ефимков подал рапорт о моем отчислении из истребительной авиации?

— Знаю.

— Нет, вы не знаете, — загорелся лейтенант. — Вы думаете, Пальчиков плохой, легкомысленный. А то, что для Пальчикова быть истребителем — цель жизни, вы знаете?

— Знаю, Коля, — улыбнулся замполит, и его рука, сильная, в прожилках, легла на плечо молодого офицера, — эх ты, молодо-зелено… А я, по совести говоря, шел сюда и думал, что ты будешь покрепче. Как же так, Коля… небось и про Павку Корчагина читал и про Маресьева. Думаешь, им было легко? Вспомни хотя бы Маресьева: остался без ног, а с каким упорством добивался своей цели — быть в боевом строю, летать на истребителе. А у тебя, Пальчиков, две ноги и две руки, приличный объем грудной клетки, ни одной болезни. Так неужели советский офицер не в состоянии преодолеть трудности? Не верю, Пальчиков. — Замполит прошелся по комнате. Остановился и сузил черные глаза. — А может быть, я и на самом деле ошибаюсь? Может быть, если бы кандидат партии Пальчиков попал в такие условия, как Маресьев или Корчагин, из него бы не вышло… — помолчал и закончил, — настоящего человека?..

Лейтенант выпрямился и, как будто боясь, что замполит уйдет, не выслушав его, стал в дверях, загораживая дорогу. На смену минутной растерянности опять возвратилось упрямство. Но это было новое, совершенно иное упрямство. Нет, не на пустую улыбку толкало оно, а на серьезное, решительное.

— Неправда, товарищ подполковник, — воскликнул Пальчиков горячо, — вышел бы из меня и Маресьев, и Корчагин… и Пальчиков настоящий выйдет, еще убедитесь!

Подполковник посмотрел в полыхнувшее румянцем лицо офицера и засмеялся своим добрым глуховатым смешком.

— А если так, — заключил он, меняя весь ход разговора, — то немедленно за дело. Теперь вас не выпустят сразу в самостоятельный полет, заставят сделать несколько провозных. Чтобы не ударить лицом в грязь, как говорится, надо поработать над собой, советую прежде всего побольше тренироваться в кабине. Это очень полезно. Вот и по рукам! Время уже позднее, и я вас покидаю. Тем более, вы такой негостеприимный хозяин, что даже чашки чаю не предложили, — добавил шутливо Оботов.

Пальчиков покраснел и стремительно бросился к электрическому чайнику.

— Не надо, не надо, — остановил его подполковник, надевая шапку. — Я пошел. Помните, раз у вас не ладится с посадкой, каждый день в свободное время забирайтесь в кабину машины и учитесь работать с арматурой с закрытыми глазами, добивайтесь, чтобы ни единой погрешности не было. Начните такой тренаж, а я посмотрю…

И Пальчиков начал тренаж. На следующий же день он остался на аэродроме после занятий. Забрался в кабину истребителя. Перед глазами пестрела приборная доска. «Значит, буду действовать как при посадке», — сказал он сам себе и только хотел приступить к делу, как услышал: кто-то карабкается по крылу самолета. Пальчиков обернулся и увидел Оботова. Тот делал знаки, чтобы лейтенант открыл фонарь кабины.

— Тренируетесь? — спросил подполковник. — Давайте я буду ставить вводные, а вы отвечайте.

Они занимались больше часа. На прощанье Оботов сказал:

— Ошибочек у вас еще многовато, сразу их не выведешь. Нужно как следует покорпеть на тренировке.

Пальчиков пришел на самолетную стоянку и на следующий день. Мела поземка. Полетов не было, и летчикам предоставили время для самоподготовки. Едва лейтенант успел разместиться в кабине и прорепетировать действия после четвертого разворота, появился Борис Спицын. Несмотря на мороз, был он в фуражке, из-под голубого ее околыша торчали покрасневшие уши.

— Ты чего? — удивленно встретил его Пальчиков.

— К тебе.

Пальчиков насторожился.

— И если не секрет?..

— Помочь в подготовке к завтрашнему полету!

— Ты?

— Я.

Пальчиков даже присвистнул, до того забавной показалась ему цель прихода Спицына. Он положил ладонь на шлемофон и потянул его назад, словно собирался спять. На лоб посыпались белокурые волосы.

— Знаешь что, дорогой ас, — сказал он, помолчав, — шел бы ты лучше в библиотеку с Наташей амурничать. А уж я как-нибудь.

— Наташу оставь в покое, — без обиды ответил Спицын, — нужно будет, найду к ней дорогу, а сейчас давай ближе к делу. Пришел я к тебе по поручению Цыганкова и времени терять не намерен.

— Загвоздка! — протянул Пальчиков. — Сдается мне, старший лейтенант Цыганков не нашим звеном командует.

— Ты забываешь, что он еще и секретарь партийной организации, — спокойно напомнил Спицын, — в данном случае я выполняю поручение партбюро.

— А если я откажусь от твоей помощи, что сделаешь?

— Доложу партийному бюро.

— Загвоздка, — повторил Пальчиков и нехотя опустился на жесткое пилотское сиденье. — Ну уж ладно, давай. Только помни, я твою помощь принимаю как касторку.

— Это меня мало интересует, — по-прежнему спокойно ответил Спицын. — Кстати, касторка тоже иногда небесполезна.

— Не знал! — засмеялся Пальчиков. — Ну давай. Только боюсь, как бы у нас не получилось, как в анекдоте с попугаем-инструктором и обезьяной-летчиком. Знаешь такой анекдот, нет? Могу рассказать в двух словах. Готовил однажды инструктор-попугай к самостоятельному полету обезьяну. Вот летят они над аэродромам. Обезьяна в передней кабине, попугай в задней — инструкторской. Делают второй, третий, четвертый разворот. Идут на посадку. Попугай кричит обезьяне: «Выравнивай, выравнивай. Выравнивай. Ручку на себя!» Видит, что дело дрянь, обезьяна вот-вот разложит машину. Завопил тогда попугай: «Я пошел на второй круг, а ты как знаешь», — и вылетел из самолета на своих крыльях.

— Не бойся, — засмеялся Спицын, — я надеюсь, что ты у меня будешь более смышленым учеником, чем героиня твоего анекдота. — Спицын перешел на деловой тон, заговорил настолько уверенно, словно то, что им предлагалось, давно уже было принято и одобрено Пальчиковым. — Значит, тренируешься в расчете на посадку. Давай так. Будешь быстро рассказывать о своих действиях после четвертого разворота.

Через минуту из кабины доносился надтреснутый тенорок Пальчикова:

— Вывожу самолет из крена. Взгляд на лампочки шасси. Свет зеленый. Смотрю влево вперед на посадочную полоску, э-э… — Пальчиков замялся.

— Плохо, — оборвал его Спицын. — Ты потерял лишние секунды. Посадочное «Т» под самолетом, уходи на второй круг. Одним словом, все сначала.

— Ладно, — неохотно согласился Пальчиков.

Спицын внимательно прислушивался к словам летчика.

— Так, так, — одобрительно повторял он, — верно. Быстрее с выравниванием!

Пальчиков уже «отруливал» с бетонированной полосы.

— На сей раз получше, — заметил Спицын.

— А давай-ка еще! — азартно воскликнул Пальчиков, обрадованный похвалой. — Начинаем!

Спицын потер замерзшие уши и опять стал слушать отрывистый доклад товарища.

— Отлично! — весело воскликнул Борис, когда Пальчиков закончил. — Если бы ты, алтайская твоя душа, всегда так действовал, все бы в ажуре было!

— Да ну! — приподнялся Пальчиков, опираясь на ручку управления. — Ведь я так могу.

— Вот и действуй.

— И будет хорошо?

— Всегда.

— Даже здорово?

— Конечно.

— Ну, спасибо…