Летний ангел

— Натали. Но как фамилия, понятия не имею.

— А телефон?

— Увы. Но ее звали Натали. В этом я совершенно уверена.

— Если вспомните, сообщите нам, — просит Малин.

— А был ли у Тересы компьютер? — интересуется Зак.

— Да. Он у нее в комнате. Она им нечасто пользовалась.

— Мы можем забрать его? Чтобы посмотреть ее переписку и все такое.

— Разумеется.

— Спасибо, — благодарит Зак. — Бассейн выглядит очень соблазнительно.

— Вы можете искупаться, если хотите.

— Нам нужно работать.

— Но бассейн замечательный, — поддерживает Малин. — В такую жару незаменимая вещь.

Кончайте свою болтовню.

Лучше найдите меня.

Я потерялась.

Теперь я это поняла. Должно быть, я потерялась. Иначе ты давно пришел бы, папа. Правда?

Вы вправду думаете, что я здесь по доброй воле?

Вы поверили, что он мой парень. Какими же наивными иногда бывают взрослые!

Но теперь я хочу рассказать вам всю правду.

Я кричу, но ничего не слышно.

И звонки мобильников там, наверху.

Не топчитесь по мне. Прекратите топтаться по мне.

— Форс. Слушаю.

Малин стоит на лестнице виллы Эккеведов — мечты семидесятых годов, выуживает из сумочки мобильный, отвечает после третьего звонка. Рядом Зак, под мышкой у него ноутбук «Тошиба», принадлежащий Тересе Эккевед.

— Это Шёман. Можете ехать в больницу, десятое отделение. Врач уже закончил осмотр. Ей гораздо лучше, даже рассказала, кто она такая.

— Юсефин Давидссон?

Жара опутывает мозг, как пылающая сеть.

— Форс, а кто же еще? Как по-твоему?

— Что нам теперь известно?

— Ей пятнадцать лет, она живет с родителями в пригороде Ламбухов.

Положив трубку, Малин видит через матовое стекло окна возле двери силуэт Сигварда Эккеведа, беспокойно бродящего туда-сюда по холлу.

7

Сигвард Эккевед, через годы

Ты пришла к нам поздно, Тереса.

Мне было сорок два, маме сорок один.

Мы сделали все положенные анализы, и врачи сказали, с тобой что-то может быть не так, но ты вышла на свет в конце февраля, прекрасная и без единого изъяна, как напоминание о том, что мир добр.

Для меня ты — запах, чувство, звуки, твое легкое дыхание в нашей кровати по ночам.

Ты подползаешь, прижимаешься ко мне — и что я такое для тебя? То же самое, что ты для меня. Мы друг для друга, Тереса.

Говорят, что детей мы отдаем, что мы должны показать тебе дорогу в большую жизнь. Дать тебе мир и тебя миру.

Смешные слова.

Ты моя.

Я — это ты, Тереса.

Мы вместе и есть весь мир.

Дети — это восхождение, это физическое ощущение того, как два человека могут стать одним. Ребенок — главный носитель этого мифа.

Собственный ребенок, такой, каков я.

Тебе два года, ты бегаешь по паркету в гостиной, произносишь первые слова, машешь руками, показываешь на предметы, жадно заглатываешь этот мир — мы заглатываем его вместе. Иногда я ругаю тебя, но ты все равно приходишь ко мне, ищешь мир во мне.

Тебе четыре с половиной года, ты бьешь меня в припадке гнева.

Затем ты бежишь через года, все больше отдаляясь от меня, но с каждым разом становишься все ближе, когда во мне рождается ощущение тебя.

Тебе двенадцать.

Я тайком прихожу в твою комнату по ночам, глажу тебя по щеке, вдыхаю запах твоих волос.

Мы на стороне добра, думаю я.

Ты, я, мама, наши мечты, вся та жизнь, которую мы прожили вместе как один человек.

Мир рождается благодаря тебе.

Тебе четырнадцать.

Ты решительная, упрямая, ставишь все под сомнение, иногда сердишься, но все же ты сама доброта. Прекраснейшее существо на свете.

Я понимаю тебя, Тереса. Не сомневайся в этом. Я не бессердечен. Просто не хочу, чтобы все происходило слишком быстро.

У нас одно чувство — у тебя и у меня.

Чувство безграничной любви.

8

Темнокожий уборщик водит шваброй взад-вперед по желтому линолеуму пола; его рослая фигура движется перед ярко освещенным окном в дальнем конце больничного коридора, и силуэт превращается то в тень, то в столп света.

Когда солнце так бьет в окна, кажется, что пол местами поднимается. Легкий запах дезинфекции и пота — того пота, который медленно источают тела в состоянии покоя.

Десятое отделение — общее терапевтическое. Седьмой этаж в высотном здании больницы. Двери в некоторые палаты распахнуты настежь, на крашеных желтых стенах виднеются картины в светлых тонах. За окнами палат Малин видит город — неподвижный, изнуренный солнцем, обезлюдевший.

Пациенты отдыхают, лежа в кроватях. На одних зеленые или желтые больничные пижамы, другие в собственной одежде. Внутри больницы не так жарко — мерно гудящие кондиционеры справляются со своей задачей, однако и здесь ощущается некая общая вялость — как будто больные стали еще слабее, а те, кто вынужден работать летом, не в силах выполнять свои обязанности.

В дверях материализуется медсестра.

Огненно-рыжие волосы, веснушки покрывают больше половины лица.

Она смотрит на Малин и Зака большими круглыми глазами.

— Значит, это вы из полиции, — говорит она. — Как хорошо, что так быстро приехали!

Малин и Зак останавливаются перед ней. «Неужели по нам так заметно, откуда мы?» — думает Малин, а вслух произносит:

— Эта девушка, Юсефин Давидссон. Где мы можем ее найти?

— Одиннадцатая палата. Она там с родителями. Но сначала вы должны поговорить с доктором Шёгрипе. Зайдите, она сейчас будет.