Летний шторм

Левчук взял из лежащий около него пачки ещё одну папиросу, прикурил, теперь от спички, из лежащего там же коробка.

– На беду, или на счастье, кто его знает, петлюровцы очередной погром затеяли.
– Продолжил Левчук.
– Любили они это дело! Нижним чинам развлечение, руководству прибыль, и не малая. Тех, кто вовремя успел откупиться, как правило, не трогали. Но Янкель жадноват был. Вот и оказался в петле. А я рядышком со скамейкой, на которой он стоял. А сзади мне в шею сабелька упёрта! Докажи, мол, что не жид!
– Николай Григорьевич покачал головой.
– А жить то хочется - едва восемнадцать исполнилось. Посмотрел я на небо, на ближайшие церковные купола перекрестился и... скамеечку то потянул!

Левчук отряхнул пепел. Контрразведчик сделал пометку в своих бумагах, вопросительно глянул на допрашиваемого. Тот продолжил.

– Так я у Петлюры оказался. Выдали мне гимнастёрку, папаху, шинель, ржавую саблю и "манлихер" австрийский. Определили в "сичевые стрельцы". В строю я, правда, недолго простоял. Узнали, что грамотный и в писаря определили. Началась моя служба "вильной и незалежной". Из Киева нас скоро Красная Армия попёрла. Начали по Украине метаться. Сегодня здесь, завтра там, послезавтра вообще в Галиции оказались. Там с поляками и сговорились. Вместе с ними обратно в Киев вернулись в мае двадцатого. Тут, на мою беду, и подвернулся мне тот офицерик, которого до сих пор недобрым словом вспоминаю. По-русски чище меня разговаривал... "А не желаешь ли, Коля, деньжат заработать?" Как не желаю?... Тем более, лавку на что-то открывать надо, от прежнего богатства один дым остался. Вот и подмахнул я согласие на работу с "дефензивой". Думал поляки надолго, а их через месяц попёрли до самой Варшавы. Ну и мы вместе с ними...

Левчук загасил в пепельнице очередной окурок, хотел взять ещё одну папиросу, но передумал.

– Под Ровно мы в плен попали. Куренного вместе с остальной старшИной, само собой, в ближайший овраг отвели. А нас построили в рядок лицом к этому оврагу. Вышел перед строем комиссар и спрашивает: "Кто желает делу мировой революции послужить?" А сам маузером в сторону оврага показывает... Естественно, все захотели... Так я бойцом Красной Армии стал... При зачислении в полк первый раз фамилию поменял - назвался Левченко... Здесь мне тоже повезло. Стали выяснять, кто кем у Петлюры был. Ну, я и сказал, что писарь. Поставили писарем батальона. Вместе с этим батальоном я почти до Львова дошёл. Потом через Сиваш переправлялись, когда Крым брали. После за Махно по Таврии гонялись. Всего и не упомнишь...

Левчук, всё-таки, взял ещё одну папиросу.

– В начале двадцать второго я под демобилизацию попал. Сам себе документы выписывал, так как, по-прежнему, писарем был. Ну и написал себе новую фамилию, заодно и отчество поменял. Так я Левыкиным Николаем Гавриловичем стал... Батальонный в те дни в запое был. Ну, я утречком к нему и пожаловал. В одной руке стакан с самогонкой на опохмел, а в другой мои бумаги... Он стакан опрокинул и подмахнул не глядя, что я ему принёс...

Старший Лейтенант Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

– В Киев возвращаться я побоялся.
– Продолжил свой рассказ Левчук.
– Подался в Москву. Как бывшему красноармейцу помогли на работу устроиться. Потом выучился на электромонтёра. Семью завёл, дети появились... Жизнь в очередной раз наладилась... Живи и радуйся... Дома порядок, на работе с уважением относятся, даже на доску почёта попал... Да видно, судьба моя такая - за старые грехи расплачиваться. Каждый раз всё ломается...

Николай Григорьевич отложил так и не закуренную папиросу.

– В июле прошлого года меня, как передовика производства, на работу в ваш институт направили. А уже в начале сентября пришлось мне на улице с Гершем Шнеерзоном столкнуться. Я его поначалу и не узнал, за иностранца принял. А он ко мне с улыбочкой, гаденькой такой. Здравствуй, говорит, Коля. Пришло, говорит, время за папаню моего, тобою повешенного, расплачиваться... Я то его сразу послал открытым текстом. А он усмехнулся и говорит: "От меня, Коленька, ты можешь избавиться. А вот от других свидетелей своего прошлого навряд ли". И протягивает мне фотографию той расписки, что я в двадцатом "дефензиве" давал.

– Левчук зло хлопнул ладонью по колену.
– Двадцать лет прошло, а эта поганая бумажка так никуда и не делась!

Николай Григорьевич схватил отложенную папиросу, прикурил, сломав две спички, нервно втянул дым, выдохнул и продолжил.

– В общем, припёрли меня к стенке. Мне то самому не страшно и в тюрьму попасть. Детей жалко стало! Они то в чём виноваты?
– Левчук сделал продолжительную паузу.
– Дал я согласие на них работать, только на этот раз умнее был - никаких бумажек не подписывал.

– На кого - на них?
– Вмешался в его исповедь следователь.

– Точно не знаю.
– Левчук сделал неопределённый жест рукой.
– Герш, конечно, не сам по себе был. Прикрывался поляками, но они, ведь, давно под англичанами ходят. А теперь под немцами... Но тогда, наверное, англичане были. А, может, ещё кто-нибудь? Кто Гершу заплатить сумел.

– Продолжайте.
– Сказал Ярцев.

– Начали с меня всякую информацию требовать. Над чем институт работает? Что уже успели изобрести? Сколько работников? Кто руководитель конкретных исследований? Даже, как лаборатории называются?

– Ну, а вы?

– А что я?
– Левчук усмехнулся.
– Ну, что обычный электромонтёр знать может? Как лаборатории называются? Первая, вторая, третья и так далее... Как руководителей зовут? Так то в газетах прочитать можно. Сколько работников? А как я их сосчитаю?

Андрей улыбнулся. А электромонтёр Левчук не так прост, как старается показаться.

– В конце концов, у них там сообразили что к чему, и стали более понятные вопросы задавать. Какое напряжение в какую лабораторию подают? Сколько электричества институт потребляет? Какова мощность дежурного генератора? Как часто профилактику оборудования проводят? Где распределительные щиты стоят и как их надёжнее всего из строя вывести?

Андрей насторожился. По этим сведениям можно составить общее представление о задачах института и даже выделить некоторые частности.

– И что вы ответили?
– Поинтересовался контрразведчик.

– На те вопросы, которые они в другом месте проверить могут, ответы правдивые дал. А на всё остальное насочинял, как только мог! Пусть разбираются, с какого конца эти сведения разматывать!

– Почему подали дезинформацию?
– Ярцев стал проявлять волнение.

– Потому что ненавижу этих тварей!
– Взорвался Левчук.
– Потому что они мне жизнь поломали!

Николай Григорьевич нервно вмял в пепельницу давно погасшую папиросу.

– А неделю назад они мне новое задание дали. Отключить пульты управления охраной в случае нападения на институт. А если это сделать не удастся, то постараться уничтожить хранилище секретных документов.

– Откуда им известно о пультах?
– Превратился во внимание Ярцев.

– Об установке пультов они узнали откуда-то ещё... А подробности я им рассказывал.

Сашка толкнул Андрея под бок. Идею поместить на пульт кнопку уничтожения хранилища секретной документации, предложил как раз Сашка. О том, что кнопка эта недействующая, знало так мало людей, что относились к ней с полной серьёзностью. Настоящий пульт управления находился в бункере профессора Берга и активировать его можно было только двумя ключами, самого профессора и Андрея. Или Сашки, у которого был дубликат Андреева ключа.