Летные дневники, часть 5
Шрифт:
Теперь партии нет, и Политбюро нет, но все они живы и опять рвутся к власти. Их поддерживает абсолютно большая часть стариков страны. Даром, что ли, Зыкина поет дифирамбы Язову, что он, мол, и Лермонтова наизусть в лицах читает, и сам, видите ли, поэт…
Все они – поэты… в одних бардаках поены, в одних баньках мыты-парены.
Значит, борьба будет тихая и долгая, на сколько хватит им здоровья. А им его хватит. Это мы скорее сдохнем в бессильных попытках что-то сдвинуть.
Значит так. Когда в Москве народ – народ! нар-р-р-рёд, черт возьми! – делал
Нар-р-р-ёд себе работал. И я – работал. Я в ту ночь не спал, летел в небе. И народ не спал – в цехах, в ночную смену. И народ же просто – спал после работы. По всей стране.
Это к вопросу о том, что лет через пяток – как бы новые историки, всплывшие на пене, пиша новую историю КПСС, или ГКЧП, или еще черт знает чью новейшую историю, – как бы они, родимые, не оболванили нас истиной, что нар-р-рёд спас Белый дом, нар-р-рёд остановил танки, и т.п.
Народ знать ничего не знал.
Но через несколько дней, когда кому-то взбрела идейка поощрить медиков, помогавших защищать тот Белый дом, а именно: повысить их, фигурально выражаясь, в классе, – короче, ощутимо материально, – на следующий день после объявления с утра ломилась толпа врачей-бутербродников – сотни и тысячи. Мы! Пахали! Мы защищали! Нас поощрите! Меня, меня! Мне! – и до драки…
Вот ваш нар-р-рёд. Их на деле-то было десяток, да и до дела-то не дошло. Но – выгода, мелкая, ма-асковская, бутербродная… а уж известно, что москвич за копейку зайца в поле на четвереньках догонит… не моя поговорка, слышал не раз.
И этот народ делал революцию?
А весь Советский Союз?
Вот так же и в 17-м году нар-р-рёд сверг буржуев. Знаем мы этот народ.
Народ безмолвствует. А когда унюхает, откуда пирогами пахнет, туда и кинется.
Все делает кучка заинтересованных лиц.
А мы молча пашем. Ослы.
Мне ли было до той революции, когда сверхпродленная саннорма и забота буквально о хлебе насущном. Та революция меня этой зимой не накормит.
А почти ничего не производящая, паразитирующая на стране Москва бродит оттого, что жрать-то хочется, а в мутной воде, среди идеек, среди информации, глядишь – ухватит свой бутерброд.
Они, москвичи, петербуржцы, столичные баловни, может, годик всего-то и поголодали… если назвать голодом мясо в магазинах по 7 р., сахар по прописке всем, да хлеб любой всегда, и кылба-аса-то, са-асисчки га-аряченькие тож. Это что ли – голод? Бананасов им… А нам – зла не хватает.
Видели бы они красноярское картофельное действо. Видели бы они, как миллионный город, все как один, пролетарии и профессора, во вторую неделю сентября, хворые, здоровые, старики и подростки, на автобусах, на любой ценой доведенных до рабочего состояния к этому, скупо отпущенному природой погожему дню личных машинах, с прицепами и без, с утра пораньше, с вилами на плече, сплошными потоками транспорта, на все четыре стороны – и по окрестным полям!
Это вам не в колхоз. Этот день – год кормит. А вечером какая пыль и дым над городом, и рев тяжелых грузовиков, и толпы народу у гаражей, и мешки,
мешки, мешки…А кто не успел – изворачивается на неделе. А потом зарядят дожди.
Вам, зажравшимся, с холеными, румяными щеками, с тщательно лелеемыми прыщиками, вам – р-р-революционерам, этого не понять. А это тот самый русский народ добывает себе горбом пропитание. Будет картошка – будем жить. Без всяких революций. Это Сибирь. Земли полно. И не надо нам ни белых домов, ни черных, ни коммунистов, ни демократов. А надо нам в меру солнышка и в меру дождичка.
Я видел у человека лопату в специально пошитом чехле. Ну, как партбилет в обложке. Кормилица.
Так что, пока вы там паровозы оставляли, идя на баррикады, мы себе копали картошку. Или грибы собирали. Вкалывали.
Вот поэтому мне Сибирь нравится больше Европы. Народ здесь лучше. Здесь никакого вашего плюрализьма: когда копаешь картошку, то видно, что это – единый порыв единого народа: выжить.
Прошла революция. Или там путч. Ну, как гром прогремел, и все. Что-то игрушечное. Была сто лет партия – и рассыпалась. И что изменилось в моей жизни? На моем рабочем месте? Да ничего.
24.09. Голодная Москва митингует. Возбужденный до предела, с ног до головы обполитизированный, потерявший в этом всякое чувство меры бутербродник хватается за грудки. Какие-то глистоподобные мальчики раздают свои «Искры», из которых ничего, кроме вони, не возгорается. За мэра… против мэра…
В Санктъ-Петербурге произросло 60 000 казаков. Откуда? Ну прям как в той песне: «Еврейское козачество возстало, в Биробиджане ой, был переворот…»
Армения отделяется; все – за. И я – за. Только уж без дураков. По мировым ценам, за валюту. Три года назад я говорил, что отделятся прибалты и армяне. Скатертью дорога.
И Грузия граждански воюет. Пусть повоюет себе.
И вообще, раз в газетах пишут, что не допускать развала Союза, значит – гори оно все синим огнем; скорее бы Россия осталась одна.
Украина вон тоже: сама себе суверенная, а как дошло до крепежного леса, что всю жизнь везли им с Дальнего Востока, так шахты встали… и электростанции… и пошло.
Рубите лес в Карпатах. «Україно, ненька рiдна, ми вiльнi!» – вот вам воля. На халяву воли не бывает.
Рушить надо это единое экономическое пространство. Чтоб лес не возить через все это пространство. А потом деловые люди утрясут все. Не надо только докапываться, честным ли трудом добыт их капитал. У нас у всех все краденое. А добиваются честности те шариковы, кто сам не мог, завидовал, а теперь не терпится отнять и разделить, урвать и пропить.
Мой отпуск золотой осенью продолжается. Грибов наготовили. Гараж разгреб. Шея побаливает, каждое утро делаю «гимнастику для хвоста», разминаю шею и спину. Утром еле разгибаюсь, но насильно заставляю себя двигаться.
На днях встретились с Лешей Бабаевым, распили бутылочку. Он бы мог еще пару лет полетать. А сейчас скучает один. Ну, полетали за столом.
А я как подумаю, что через месяц снова в самолет… Но пока еще впереди месяц отдыха, на даче дел невпроворот; убухаюсь так, что самому захочется отдохнуть за штурвалом.