Лето больших надежд
Шрифт:
— Почему мучительных? — спросил Фредди. — Это выглядит как превосходное место на лето.
Она сбросила скорость, когда бурундук перебежал дорогу. Были вещи, которые она никогда не рассказывала Фредди — или кому бы то ни было — о своей жизни.
— Я была вроде как неудачницей.
— Ты? — Он фыркнул, не поверив, что заставило ее почувствовать себя польщенной. — Что такое, лагерь для придурков и помешанных?
Она жестом показала на фотоальбом, который лежал на сиденье между ними. Мысль о нем, взглядывающем в ее прошлое, приводила ее в замешательство, но она должна была довериться ему. Кто кроме Фредди
— Найди группу, снятую в 1993 году. Палатка Саратога, Орлиное гнездо, — проинструктировала она его.
Он открыл и просмотрел коллекцию фотографий.
— Выглядит как программа размножения для арийской нации. Черт, неужели, чтобы попасть в этот лагерь, каждый должен был быть высоким, темпераментным блондином?
— Смотри внимательней. Задний ряд, в конце.
— Ох. — Тон голоса Фредди показал, что он нашел ее. — Проходила через фазу неуклюжести, не так ли?
— Я бы не назвала это фазой, я бы назвала это всем моим взрослением. И я не была неуклюжей. Эти очки вроде бутылок из-под кока-колы и скобки на зубах были чем-то вроде бонуса.
Фредди присвистнул.
— И посмотри на себя сейчас. Уродливый утенок превратился в лебедя.
— Уродливый утенок надел контактные линзы, выкрасился в блондинку и круглый год пропадал в бассейне в колледже. Уродливый утенок работал два года над идеальным носом. И тебе не нужно быть вежливым. Я была ужасна. Я была несчастным ребенком и тащу этот груз за собой. Когда я поняла, как быть счастливой, все пошло лучше.
— Дети не думают о том, как быть счастливыми. Они просто счастливы.
— В некоторых семьях это не так. И это все, что я собираюсь сказать о Беллами, так что не пытайся любопытствовать.
— Ха. Ты все лето в моем распоряжении. Я узнаю все твои секреты.
— У меня нет секретов.
— Ерунда. Я думаю, что у тебя есть секреты даже от себя самой.
— Это будет настоящий праздник — провести лето с доктором Фрейдом.
— Ну, я рад, что мы взялись за этот проект. И я рад, что Рэнд Уитни уже история.
— Спасибо, — сказала она, в ее голосе прозвучал сарказм. — Это означает, что многое пришло от тебя, Фредди. Ты хотел, чтобы я проиграла.
— Оливия, ты каждый раз заставляешь себя проигрывать. Когда-нибудь думала, почему?
— Ох…
— У тебя привычка выбирать не тех парней, — продолжал он. — Я думаю, это потому, что ты не знаешь, что делать, когда на самом деле найдешь правильного парня. Ты сказала, что ты научилась быть счастливой. Почему я этому не верю?
Ей не хотелось это обсуждать.
— Я думаю, Баркису нужно остановиться, чтобы пописать.
— Нет, ему ничего такого не нужно. Он уже писал в Кингстоне. Согласно карте, мы уже почти приехали. Я заткнусь, обещаю. — И Фредди сдержал слово, он замолчал и вернулся к изучению фотографий.
Оливия уже сделала это, разложив цветные и черно-белые фотографии по порядку, чтобы напомнить себе, как выглядело это место. К счастью, ее бабушка сохранила краткую историю лагеря с его скромного начала в 1930-х до его расцвета в 1950-х, период, который она хотела
восстановить в честь золотой свадьбы. Она надеялась воссоздать простые радости летнего прошлого, сделать лагерь «Киога» таким местом, в которое люди приезжают или хотят приехать.Фредди с треском захлопнул альбом:
— Когда я увидел тебя ребенком, я немножко больше понял тебя.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты мастер в искусстве преображения вещей. Неудивительно, что ты хороша в том, что делаешь.
У нее действительно была масса практики. Еще когда она была ребенком, ее преследовали вещи с зарядом: ее комната в квартире ее матери на Пятой авеню, ее ящик в школе Далтона, даже ее домик в лагере «Киога» каждое лето. В лагере это было единственное, в чем она была хороша. Однажды она совершила рейд в кладовку над обеденным залом и нашла стопку старых скатертей. Ее подружки по палатке, вернувшись с восхождения в горы, обнаружили, что их кровати застелены вручную выполненными покрывалами, мягкими и поблекшими от времени. Окна были занавешены ситцевыми занавесками, подоконники заставлены свежесорванными полевыми цветами в банках из-под желе.
— Посмотрим, насколько это хорошо, — предостерегла она Фредди. — Мы никогда раньше не делали целый лагерь в пустыне.
— Твоя бабушка предоставила нам огромный бюджет и все лето, чтобы сделать эту работу. Это само по себе приключение.
— Надеюсь, что ты прав. И спасибо, что согласился поехать со мной. Ты послан мне Богом, Фредди.
— Поверь мне, дорогая, я нуждался в этой работе, — сказал он с подкупающей искренностью. — Однако для этого преобразования тебе потребуется больше народу. Кого ты намерена использовать для работ?
— Мои бабушка с дедушкой выдали бюджет для генерального подрядчика. Нам нужно найти кого-то как можно быстрее. Тебе придется также встретиться еще с несколькими Беллами. Приезжает моя ближайшая кузина, Дэйр. Как и мой дядя Грег и мои кузины Дэзи и Мас. Грег ландшафтный архитектор, и он будет отвечать за землю. У него тяжелое положение в браке, так что лето здесь может спасти их семью.
— Вот видишь, брак — плохая идея, — констатировал Фредди.
— Так что мне не стоит даже беспокоиться, это ты хочешь сказать?
Он проигнорировал вопрос и вернулся к коллекции фото.
— Старые фотографии выглядят так, будто здесь происходили воссоединения семей.
— Много лет назад лагерь был семейным. Иногда это была единственная возможность для родственников собраться вместе. Мамы и детишки оставались здесь на все лето, а отцы приезжали поездом каждую пятницу. Странно, да?
— Может быть. Однако я думаю, что семейные лагеря возвращаются. Я знаю семьи, перегруженные делами, людей, которые ищут местечко на природе, чтобы побыть вместе.
Она взглянула на него:
— Тебя, похоже, всерьез захватила эта мысль.
— Детка, я ушел из своей семьи, а не воссоединился с ними.
— Эй, что с тобой? — сказала она. — Я не знала, что у тебя проблемы с семьей.
— У меня нет проблем. У меня нет семьи.
Она прикусила язык. Они были друзьями долгие годы, но он никогда не рассказывал ей о своей семье, кроме того, что они жили в Куинсе и не поддерживали отношений с тех пор, как он покинул дом.
— Ты терзал меня последние девяносто миль, так что теперь моя очередь.