Лето с капитаном Грантом
Шрифт:
— А почему ты путевку-то не купила? — спросил Леня, продолжая недоумевать.
— Мама не смогла! Что, думаешь, этих путевок миллион, что ль?
В ушах у нее вставлены были сережки-проволочки с как бы золотыми горошинами на концах.
Неожиданно девчонка заплакала, утерла глаза кулаком. Лицо у нее сделалось старушечье… Леня оглянулся и понял, в чем дело: это автобусы начали раскочегаривать свои моторы.
— Да неужели тут лишнего одного местечка не найдется?
— А где ты его возьмешь-то? — быстро спросила девчонка, словно уличая Леню во лжи. — Олег Семеныч говорит:
В душе у Лени звучало то ли удивление, то ли досада. Он бы рад был отдать ей путевку, но не мог.
Бибикнул автобус, и девчонка послушно побежала, подхватив свой рюкзак. Она была в синей юбке, белой блузке и в сверкающем, отглаженном галстуке — прямо хоть для кино снимай. Так хотела всем понравиться, а ее все равно не взяли…
После обеда в шумной, как цех, столовой начался тихий час. Раньше его называли «мертвый». А теперь говорить так считается «некультурно». Это Леня отметил про себя с непонятно сердитой усмешкой.
Он лежал с открытыми глазами, средь бела дня, в этой огромной спальне, похожей на класс.
На Клязьме он мог бы делать сейчас что хочешь… Он даже не знал что, но что хочешь. А здесь обязан был лежать!
В палате кто спал, кто тихо переговаривался о чем-то там прошлогоднем. И никто не подумал сказать Лене: «Эй, а тебя как зовут? Осипов? Ну давай с нами поговорим…» Он не знал, о чем стал бы говорить с ними. И поэтому было, наверное, даже лучше, что с Леней никто не заговаривал. Но все-таки предложить они бы могли…
Он заснул в этом скучном настроении. А проснулся, когда уже надо было просыпаться. Опять: не хочешь, а надо. Его разбудил длинный худой мальчишка, которого звали Грошев. Их кровати стояли рядом.
— Э, — сказал мальчишка, — давай просыпайся… Тебя Осипов вроде зовут?
— Да, Осипов, Осипов! — Леня был сердит, как и всякий человек, которого будят ни с того ни с сего.
Мальчишка с неодобрительной внимательностью посмотрел на Леню, но ничего не сказал. Они были слишком уж в неравном положении: Грошев уже встал, а Леня еще лежал в постели.
После полдника наступило такое время — каждый делай что хочешь. Кружки еще не работали, секций пока не существовало. «Странный лагерь», — подумал Леня, хотя других лагерей в своей жизни не видал — только по телевизору. Ему неприятно было, что он ворчит себе под нос, как старый дедушка.
А народ занимался кто во что горазд. Малышня гоняла в собачки, а кто поспокойней — в съедобное-несъедобное. А кто постарше — в круговую лапту, называемую здесь пионерболом.
Но основной народ, как и следует, налип вокруг теннисного стола. Леня у себя на Клязьме был не из последних игроков. И потому пробрался вперед довольно уверенно.
Здесь верховодила девчонка со странным и редким именем Ветка. Все знали ее, она — никого. Кругом кричали: «Ветка, Ветка!» Так что получилась целая гора хвороста. Она отвечала так:
— Эй, мальчик в синей ковбойке! Сейчас не твоя очередь! Сейчас кто на победона? Э! Сейчас я играю на победона! Все-все! Сказано-замазано!
Она
играла, улыбаясь и ехидно, и простодушно одновременно.— Ты с чемпионкой лагеря играешь, понял? И еще мне, как девочке, положено семь фору!
— Какая ты чемпионка!
— А вот такая, очень простая!
— Ты во сне чемпионка. И прекрати по сеткам бить.
У Ветки действительно шарик то и дело задевал сетку и бессильно падал на ту сторону. В мальчишеской игре это называется, как известно, «вешать сопли».
— Ветка! Ну кончай же ты!
— А «сопли» признак мастерства! Вот так вот. И запомни эту фразу!
Ее все же выбили очень быстро. Она села, вся раскрасневшаяся, прямо напротив Лени:
— Кто последний? Я за вами… Ты последний?
Леня кивнул. Он продолжал смотреть игру, примеряясь к противникам. Очередь была человек десять — верных полчаса просидишь.
Тут он заметил, что эта Ветка его рассматривает. Словно какой-то предмет. Леня посидел немного, делая вид, что следит за шариком. И опять заметил Веткин взгляд. Она вроде даже приутихла. Уже кто-то другой изрекал всевозможные шуточки.
Леня незаметно осмотрел себя. Это бывает: какая-нибудь пуговка неподходящая расстегнута — потом всю жизнь будешь краснеть. Но все ответственные пуговицы были в порядке.
Чего она смотрит? Леня встал, пошел, сам не зная куда.
— Эй, мальчик в шортах! Ты уходишь? — крикнула Ветка. — Хотя бы очередь сказал — кто за кем.
Неожиданно Лене сделалось обидно, что она интересуется лишь очередью. И пошел, не ответив… Пятый, самый малышовский отряд собирался в лес. Их вожатая, молодая девушка в пионерском галстуке и ковбойской шляпе, с кожаным узлом на самом подбородке, говорила чуть хрипловатым, как почти у всех учителей, голосом:
— Видите? От шоссе, от улицы, от всякого шуму… Приехали — и ворота на запор. А от леса мы ничем не отгорожены. Видите, во какой стоит! Тихий, огромный. И сейчас, ребятки, мы пойдем слушать лесную тишину.
Лене вдруг быстро представилось, как он стоит среди уходящих вверх закатных сосен, стоит и слушает тишину. «Пойду с этими гномами».
Он не представлял, как будет проситься у ковбойской вожатой. Вернее всего, и не решился бы никогда. Но вдруг увидел, что прямо к нему летит эта громкоговорительная Ветка, и зло взяло его нешуточное: ну что там опять! Даже нарочно отвернулся.
— Эй, мальчик! Ты Осипов Леня?.. Ольга Петровна просила, чтобы не разбредались кто куда. Сейчас будет отрядный сбор-пятиминутка.
Леня кивнул. Однако Ветка не уходила.
— Что же ты? Я же тебе сказала… — И добавила тихим и таким особым голосом, когда говорят одно, а понимать надо совсем другое: — Почему ты такой неактивный?
«А почему я должен быть активный? — подумал Леня. — Какой есть, такой и буду!»
Но прошло два дня, и Леня очень захотел быть активным. Заметным каким-нибудь. Да, пожалуй, поздно хватился.
Так сложилось в Лениной жизни, что зимой он много времени проводил перед телевизором и потому редко пропускал «детские» спектакли. А там, если речь про шестой класс, значит, спорить можно: будет любовь.