Лето в Михалувке и Вильгельмувке

Если говорят о Варшаве, то как же не рассказать, кому за что влетело от отца или матери.

Юзику задали трепку, потому что вместо того, чтобы качать ребенка в люльке, он прыгал из окна первого этажа; Виктор разбил новую вазу, потому что хотел посмотреть, тяжелая ли она; Владек на счете отца написал свою фамилию и весь счет замарал. Бочан засмотрелся на фонари на Маршалковской улице, а дома подумали, что он потерялся, Бронек хотел сбить зацепившуюся за край крыши тесемку и попал камнем в сестру, а у одного мальчика в купальне одежду украли, и друг ему только рубашку одолжил.

— Когда меня мама в одной рубашке увидела, что было…

А день отъезда из колонии приближается. Девочки уезжают уже завтра.

Давние обиды забыты; теперь уже ни домики, ни мебель из песка, ни шалаши не нужны.

Девочки дают мальчикам сплетенные из камыша корзинки и шляпки, метелки — чтобы подарить сестрам дома, а мальчики дают девочкам вырезанные из коры лодки, солонки, молотки, сердечки, крестики. Девочки уже в своей одежде, мальчики завтра будут взвешиваться, а переоденутся только послезавтра.

— Еще три дня осталось.

— Неправда, два.

— Три — сегодня тоже считается, мы же еще не обедали.

И снова: последняя вылазка в лес, последняя яичница, последнее купание, последняя игра в лапту.

Каждый думает о каком-нибудь подарке для своих — несколько грибов, зеленых шишек, бусы из черемухи, соцветия коровяка; даже бедный Дзядыга везет гостинец: шесть диких груш, найденных в лесу. А возвращается Дзядыга в свой подвал, где на ночь кровати нужно выставлять на середину, потому что по стенам вода течет.

Вот и наступило утро отъезда.

Еще только светает, еще в дымке белого тумана тонет лес, еще птица-мама в гнезде обнимает своих птенцов, оберегая их от утреннего холода. В спальнях гомон, потому что скоро завтрак и обратная дорога домой.

Последний сигнал трубы зовет на завтрак. Совсем мало мальчиков собралось у алтаря — остальные еще в спальнях, собирают вещи и проверяют, не забыли ли чего: расческу, шишки, зубную щетку. Уже во время молитвы тихо, на цыпочках подходят с перевешенными через плечо мешками — становятся на колени; их все больше, маленьких паломников.

И вот собрались все, и, когда после молитвы начали петь, сто пятьдесят голосов устремились в серое небо:

Только утром вспыхнут зори, Небеса, земля и море, Всё живое, всё творенье Шлет Творцу благодаренье [39] .

Тихо, неслышно из-за песни подкатили телеги.

Быстрый нешумный завтрак — и садятся.

Вот маленький Юзик Пшибыльский, вот Укротитель Тигров, Фраер Помпка с братом, Олек Лигашевский, который не успел доделать пруд у шалаша; отважный капитан Сулеевский, теперь маленький и невзрачный; благовоспитанный председатель Грудзиньский; и Здзисек, который любит смотреть на зеленые верхушки деревьев, и Забуцкий, который уже три раза должен был получить по рукам, и летописец Трошкевич.

39

Перевод Е. Перегудовой.

— Все расселись?

— Все.

Телеги выезжают из леса на дорогу. А в Варшаве сто пятьдесят новых мальчиков радуются и считают дни:

— Через три дня я еду в деревню.

— Через два.

— Завтра.