Летоисчисление от Иоанна

С первыми оттепелями Маша убежала из Москвы. Несколько месяцев она бродяжничала от города к городу, от села к селу. Где она очутилась сейчас, она не знала.

— Ты меня завтра к людям приведи, хорошо? — попросила Маша у иконы. — Я тебе петь буду всю дорогу…

Маша ходила по дорогам одна, а ей казалось, что с матушкой. Матушка её — это Богородица, вот она на дощечке нарисована. Разум осиротевшей девушки и сознание воображённой девочки разошлись порознь, и рядом с девочкой Машей появилась Дева Мария.

Захрустев ивняком, на берег озера вышел медведь. Он помотал башкой, принюхиваясь, — но Маша давно пахла только лесом. Медведь успокоился, опустил голову и полез в озеро. Маша оглянулась.

— Мишка, ты куда полез? — тревожно закричала она медведю, словно зверь был дворовой скотиной. — Там топко!

Медведь бесшумно плыл сквозь отражения берёз.

— Матушка, прогони его, утонет же дурачок! — потребовала Маша от иконы.

Медведь встал на мелководье на лапы и пил.

— Не слушаете меня — и не надо! — обиделась Маша и на медведя, и на Богородицу.

Маша сердито завязала платок, забрала икону, переползла под куст и стала укладываться спать, сунув икону себе под голову. К медведю Маша повернулась спиной.

Медведь вылез из воды и принялся отряхиваться. Брызги полетели и на Машу. Маша приподняла голову.

— Мишка, не шуми там! И не брызгай на меня!

Маша снова улеглась, закрыла глаза и забормотала:

— Господи, пособи, Господи, пособи… К людям меня выведи, матушка… Есть хочется…

Маша проснулась от страшного хруста ветвей и села, ничего не соображая. Из кустов на Машу выломился жуткий, огромный человек с длинным ножом в руке. Человек шатался и ухмылялся. Обомлев, Маша выставила перед собой икону — свою защиту.

Человек сделал шаг к Маше и рухнул ничком. На спине у человека торчал плавник из оперённых стрел. Маша завизжала, вскочила и бросилась в лес.

А лес, оказывается, был полон таких же, как она, людей — бегущих и кричащих. Где-то ржали кони, трещало, звенело, бабахало. Люди были в кольчугах, с цветными щитами и в шеломах. Были в красных стрелецких кафтанах с рядами застёжек и в заломленных колпаках с опушкой. Были в каких-то странных панцирях и в железных шапках, выгнутых пирогами. В руках люди держали кривые сабли, длинные мечи, копья, бердыши, тяжёлые ружья, луки, самострелы.

Маша заметалась, сжимая икону, споткнулась о лежащего в траве человека и упала бы — но мимо пробегал лысый дедушка с секирой, и он подхватил Машу под мышку.

— Деда!.. — закричала ему Маша.

— Беги, родная! — крикнул в ответ дедушка, толкая Машу вперёд.

Огромными птицами над Машей и над дедушкой выросли два всадника, все в железе и в перьях, с голыми иноземными лицами. Один всадник рубанул дедушку саблей. Маша юркнула под брюхо коня другого всадника — как тогда, на своём подворье.

Всадник-птица полетел за Машей, распахнув крылья. Маша неслась к дяденьке с большим ружьём. Дяденька целился, казалось, прямо в Машу. Грохнул выстрел, и убитый всадник тяжко грянулся о землю рядом с Машей. Дуло ружья у дяденьки-стрелка дымилось.

Дяденька бросил ружьё, махнул Маше и побежал между деревьев. Маша неслась за ним. Под ноги вывернулась дорога.

По дороге скакала лошадь, запряжённая в телегу. В телеге стоял мужик в кольчуге и бил лошадь кнутом. За мужиком сидели несколько окровавленных людей, и все они стреляли из луков куда-то назад.

— Прыгай в телегу! — крикнул Маше усатый лучник.

Но лошадь так страшно всхрапнула на Машу, что Маша шарахнулась в кусты. А дяденька, бросивший ружьё, нырнул в телегу к стрелкам. Маша побежала рядом с телегой по обочине.

Дорога повернула, и за поворотом что-то с треском загрохотало. Испуганная лошадь не стала поворачивать и напрямик ринулась в лес. Телега передком врезалась в деревья и застряла между стволов, а все люди, что были в телеге, покатились по кустам.

Кто-то из них встал, а кто-то — нет. Усатый лучник поднялся и, шатаясь, побежал вперёд. Его мотало от дерева к дереву. Маша теперь бежала за ним.

Они вдвоём вылетели на поляну. Через поляну им наперерез с копьями в руках валила большая толпа бритолицых парней в петушиных одеждах. Среди них на коне скакал и махал саблей ужасный человек с железной головой и с длинной синей фатой.

Копьё воткнулось усатому лучнику в бок, и усатый упал, а Маша очутилась среди злых голорожих парней. Она бежала вместе с ними, и парни ничего не могли сделать ей — в тесноте нельзя было развернуть копьё. Парни лишь толкали и пихали Машу, но Маша не падала.

Человек с железной головой на коне догнал Машу и пнул сапогом в затылок. Маша ткнулась лицом в землю и выронила икону. Вокруг затопали ноги, а Маша не двигалась. Она с хрипом дышала и слышала, как совсем рядом кричат, беспорядочно толкутся, злобно звенят и что-то рушится вкривь и вкось. Маша только подтянула к себе икону.

Вдруг в лесу всё в лад затарахтело. Маша подняла голову. Сейчас она лежала словно бы совсем не на той поляне, на которой упала. Безбородые парни куда-то подевались. По вытоптанной траве бегали русские дядьки с мечами. Через дальний орешник люди в куцых синих кафтанах выкатывали пушки на высоких и тонких колёсах. Среди пушек шагали, задирая колени, барабанщики, и на конях ехали важные иноземные бояре под распущенными хоругвями.

Пушки запукали, и поляну словно подмело градом. Затряслись деревья, роняя листву. Дядьки с мечами повалились друг на друга. К Машиному лицу подкатился железный шарик и обжёг щеку.

Маша поползла к лесу и залезла между толстых корней большого дерева. А возле пушек опять закричали и зазвенели. Барабаны перестали тарахтеть. Маша выглянула. В орешнике мелькали новые люди, которые размахивали руками и орали. Упала хоругвь.

Маша сжалась, как могла, и закрылась иконой — словно затворила дверь в свою каморку.

Трое воевод остановили коней под толстым старым вязом на краю поляны, заваленной убитыми.

— Жив, Иван Борисыч? — весело спросил у Колычева Шуйский. — Я видел, двое на тебя насели!..

— Оба и легли, — хмыкнул Иван Колычев. — Бутурлин, ты ещё с башкой?.. Что же ты, боров, не спешился перед пушками?

— Я скорее бесу поклонюсь, чем ляху! — отдуваясь, пробурчал толстый Бутурлин и начал расстёгивать ворот на побагровевшей шее.

На дальнем краю леса снова показались польские солдаты в сизых жупанах. Гибкий, подтянутый воевода Шуйский тотчас спрыгнул с седла и наклонился к убитому пищальнику, что лежал в траве. Подняв пищаль, Шуйский быстро проверил заряд, уткнул в землю болтающийся сошник, прицелился и пальнул по врагам.