Летом сорок первого

Под прикрытием огня, вражеская пехота и саперы стали подбираться к самому доту. Внезапно артиллерийский обстрел прекратился. Самолеты улетели. В наступившей тишине отчетливо зазвучала немецкая речь.

– Что они задумали? – спросил кто-то.

– Подорвут нас, – ответил из угла другой голос и вдруг запел хриплым басом: – «Прощайте товарищи, все по местам, последний парад наступает...»

– Помирать, так с музыкой! – схватив ручной пулемет, он устремился наверх.

За ним кинулись трое с гранатами в руках. Следом поспешили другие. Потянулись и раненые, способные держать оружие. Каждый понимал, что идут последние часы, последние минуты жизни огневой точки и, следовательно, их собственной.

Гитлеровцам удалось блокировать дот. Они подорвали запасной выход. В пробитые дыры, в амбразуры, в вентиляционные каналы полетели гранаты, затрещали автоматные очереди. Отстреливаясь, Батюк и с ним несколько красноармейцев, укрылись в нижнем этаже. На нарах стонали раненые. Кто-то бредил, кто-то звал врача, а один умоляюще просил:

– Воды!.. Воды!..

К вечеру фашисты применили огнеметы. Слепящие оранжевые струи полоснули огнем, поджигая все, что могло гореть. Люди задыхались от дыма и пороховых газов. Вдруг раздался сильный взрыв. То ли немцам удалось подложить фугас, то ли взорвались остатки боеприпасов. Бронированную раскаленную докрасна дверь вышибло, огонь и черный едкий дым ворвались в нижний этаж. Много бойцов и раненых погибло. Противно запахло жженой резиной. Дым повалил из всех щелей, пробоин и амбразур...

Батюка оглушило. Он не помнит, как его перетащили в агрегатное помещение, как там забаррикадировались оставшиеся в живых пятеро бойцов.

Двое суток немцы не отходили от дота. Заливали отверстия и люки горючим веществом, забрасывали гранатами... Двое суток все, что могло гореть, – горело и превращалось в пепел. На третий день фашисты ушли, решив, видимо, что с защитниками дота покончено.

А пятеро бойцов и танкист были живы. В агрегатном отсеке сохранился небольшой подземный проход, вернее, узкий круглый канал для отвода газов и отработанной жидкости. Им-то и воспользовались.

Ночью ползком выбрались на свободу. Вытащили и танкиста. На свежем воздухе он очнулся, закашлял. Ему тут же ладонью зажали рот. Он, понимающе, закивал.

Направились к темнеющему лесу. Но по пути у всех началась рвота. При свете луны было видно, что изо рта выплевывали одну сажу. С трудом добрались до леса. Нашли ручей, напились свежей воды, которая показалась очень вкусной. Умылись. Страшно ломило в висках, очень хотелось есть. Голодные дни давали о себе знать. Двое бойцов отправились на разведку в сторону сожженного села, надеясь там заодно и раздобыть чего-нибудь съестного. Огороды и погреба, может быть, уцелели от пожара. Все произошло в считанные секунды. Всплески автоматного огня, чем-то похожие издалека на чирканье спичек о коробок в темноте, и все.

4

– Мотоциклисты покатили по дороге прямо к лесу, где мы находились, – невесело закончил свой рассказ Батюк. – Мы их и ухлопали.

– Да, досталось вам, – сказал Закомолдин и обратился к остальным защитникам дота: – А вы пытались пробиться туда? – он показал рукой в ту сторону, откуда глухо доносились взрывы и гул пальбы.

– Пытались, да неудачно, – грустно ответил худощавый солдат с чуть раскосыми глазами.

– Там держится подземный гарнизон многоамбразурного дота «Утес» – пояснил второй, с двумя гранатами-колотушками за ремнем. – Обложили их фрицы таким плотным кольцом, с пушками и танками, что сквозь него не пробьешься.

– Да если и пробьешься, что толку? Разве там откроют неизвестно кому бронированные двери? – ответил третий, с винтовкою за плечом.

Эти слова подтвердил и Неклюдов, возвратившийся из разведки. Он вместе с Коршиным, как ни старались, а приблизиться к доту не смогли.

– Все вокруг кишит немецкими войсками, – закончил Неклюдов, – только на север, по лесным тропам, еще можно выйти. Тропы мы разведали.

– Добро, – кивнул Закомолдин.

Он снова построил бойцов. Разбил их на два отделения. Первое, состоящее из пограничников, возглавил сержант Неклюдов, а командиром второго стал старший сержант Шургалов. Соблюдая предосторожности, выслав вперед разведку и боковое охранение, по едва приметной тропе отряд тронулся в путь.

Глава пятая

1

Тихо днем в лесу. Лишь изредка подаст голос какая-нибудь птица, пискнет зверек, и снова сонное оцепенение охватывает глухие чащи. Солнце зависло в зените, а тягучая знойная духота копилась под кронами деревьев. И в этой тишине, пугая птиц и зверье, глухо доносились издалека канонада и нервная дробь стрельбы.

Лейтенант Закомолдин вел своих бойцов по еле приметной лесной тропе. Ему неизвестно было, когда и кем она была протоптана, неизвестно, откуда она брала свое начало и куда в конце концов приводила. Только видно было пограничникам, что ею пользовались и люди и звери. По этой самой тропе, соблюдая предосторожности, цепочкою и двигалась основная группа. На открытых крохотных полянах их щедро поливало зноем высокое полуденное солнце, а в чащобах бойцы скрывались в тени, становясь в зарослях почти невидимыми друг для друга.

Закомолдин шел и думал о том, что родной лес, укрывавший их, для всех одинаково щедрый, для всех одинаково добрый, спасительно густой и бесконечно просторный, встречал их, своих людей, открыто и нараспашку, предоставляя тень и прохладу, давая укрытие, тепло и свежесть, родниковую воду и ягоды, одним словом, отдавал все, что имел, ничего не требуя взамен.

Сергей шел в голове колонны, шел, как его учили ходить по лесу, молча и бесшумно, поднимая ноги выше обыкновенного, чтоб ненароком не зацепиться за что-нибудь. Справа в зарослях петляла речушка. Неожиданно Неклюдов, шагавший впереди, остановился и поднял руку, давая знать об осторожности, и чуть слышно произнес:

– Смотрите, лейтенант.

Закомолдин повернул голову направо и, присмотревшись, за ветвями, метрах в тридцати, увидел возле куста орешника, освещенного солнцем, лося. Тот пил воду. Был он крупным, темно-серого цвета, с раскидистыми рогами, шерсть мягко лоснилась по бокам, которые мягко ходили в такт дыханию. Закомолдин зачарованно смотрел на лося. Тот стоял на высоких, жилистых ногах, уходивших до колен в воду. Напившись, лесной великан поднял голову, настороженно вслушиваясь. С губ его и щек стекали серебристые капли воды. Кто-то из бойцов не выдержал, клацнул затвором. Лось потянул раздувшимися темными влажными ноздрями воздух и, почуяв опасность, уловив тревожные запахи и звуки, одним прыжком очутился на берегу и тотчас скрылся в зарослях.

– Эх, сколько мяса ушло! – с нескрываемой горечью произнес Ляхонович, шедший следом за лейтенантом.

– Таких красавцев жалко лишать жизни, – сказал осуждающе Закомолдин.

Тропа углубилась в чащу и, извиваясь, через некоторое время снова вывела к той же речке и затем к обширной березовой роще. В глаза ударил ослепительно белый свет. Издали березы казались чисто белыми, но вблизи можно было разглядеть на их стволах и черные пятна, и поперечные темные полосы. У одних берез поперечных полос было больше, у других меньше, но чистых белых стволов не было ни у одного дерева. Кое-где меж берез тянулись молодые дубки, и их тонкие, вытянутые вверх крепкие стволы на фоне берез казались густо-темными, прямо-таки черными.