Летописцы Победы
Шрифт:
Вспоминается ночь на 7 ноября. Михаил Калашников снимал в метро на станции «Маяковская», где проходило торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
А часов в семь утра звонок. Говорят из редакции:
— Саша, немедленно вставай, едем на Красную площадь.
У подъезда меня ждали Бронтман, Гершберг, Калашников. Было необычно тихо. Торжественно. Просто не верилось, что в трех десятках километров идут кровопролитные бои.
На площади я увидел своих коллег. Начальник охраны подошел и сказал:
— Снимайте, где хотите.
Впервые за свою фотографическую жизнь я расхаживал по Красной площади и
Парад был необычным и продолжался недолго. Стало светлее. Снегопад прекратился. После парада мы направились к станции метро «Охотный ряд» и доехали до «Белорусской».
Я быстро побежал по эскалатору и выскочил на мост. Вижу: танки, которые только что участвовали в параде, полным ходом идут по улице Горького — на фронт! Сделал несколько фотографий, которые живы до сих пор.
Настроение в предновогодний вечер было отличное — все мы жили наступлением наших войск под Москвой. Дороги Подмосковья были буквально усеяны искореженными вражескими орудиями, танками, тягачами.
Этим вечером пришло сообщение об освобождении Калуги. Несколькими днями раньше советские войска освободили Керчь и Феодосию…
Редакция еще работала в узком составе — большинство находилось в Куйбышеве. Но уже вернулись Е. М. Ярославский, Д. О. Заславский. Они тепло поздравили нас с наступающим Новым годом. Емельян Михайлович и был инициатором «торжественной встречи сорок второго года», как он объявил.
Около двенадцати ночи стали стекаться в комнату, где в тяжелое для Москвы время соседствовали военный и тыловой отделы и куда мы привыкли являться с материалами прямо с подмосковных фронтов. Номер еще утрясался. Заканчивалась правка передовой статьи «С Новым годом!». В ней были такие слова: «Мы встречаем 1942 год с высоко поднятой головой… К новым победам, доблестные воины Красной Армии!»
К двенадцати часам всем составом редакции собираемся в кабинете Ярославского.
Как всегда, включено радио. Из рупора раздается голос Михаила Ивановича Калинина. Слушаем его замечательную новогоднюю речь…
Выпили по чарке трофейного вина, доставленного предусмотрительными военкорами. Выступали все. Больше всего говорили о недавно пережитых октябрьских — ноябрьских днях, когда смертельная угроза нависла над любимой Москвой, когда столица была фронтовым городом, а «Правда» стояла на передовой.
Начался 1942 год. По заданиям редакции «Правды» я исколесил много фронтовых дорог. Снимал на Западном, Юго-Западном, Брянском, Ленинградском, 1-м, 2-м и 4-м Украинских фронтах. Побывал у партизан Ковпака и в Чехословацком корпусе, которым командовал Людвик Свобода.
Последние два года Великой Отечественной войны вместе с Борисом Полевым и Сергеем Борзенко работал на 1-м Украинском фронте. В моем фронтовом блокноте 16 апреля 1945 г. сделана такая запись: «Первый день последнего наступления». Дальше перечислены эпизоды, запечатленные мною на пленку: «Танки- тральщики ст. лейтенанта В. Панкратова делают проходы в минном поле»; «Танкисты дважды Героя Советского Союза генерала И. Якубовского форсируют реку Нейсе»; «Артиллеристы мл. лейтенанта М. Голышева готовят Гитлеру персональный «подарок» с доставкой в Берлин».
22 апреля я снимал наши войска уже на западном берегу Шпрее.
Утром 24 апреля на Берлин с юга двинулись большие соединения танков. Впереди на «виллисе» ехал генерал П. С. Рыбалко. А навстречу им шли люди, много людей… Вот освобожденные из концлагерей французы горячо приветствуют своих освободителей — воинов Советской Армии, вот по дороге движется колонна изможденных женщин в лохмотьях. Это наши, русские: узницы
берлинских лагерей. Солдаты делятся с ними хлебом, сахаром…А утром 26 апреля я прилетел на Эльбу, в район города Торгау. Днем к нам, на правый берег, переправились первые американцы — солдаты и офицеры, а под вечер командир 58-й гвардейской ордена Красного Знамени дивизии генерал-майор Владимир Васильевич Русаков дружески встретил прибывшего с большой свитой американского генерала Эмиля Ф. Рейнгардта. Сфотографировав это событие, я вылетел в Москву. На следующий день «Встреча на Эльбе» была опубликована в «Правде».
Война шла к концу. Со всех фронтов поступали в столицу радостные сообщения о разгроме фашистских армий. Во всем мире люди с нетерпением ждали и сердцем чувствовали: вот-вот фашисты капитулируют.
В ночь на 9 мая москвичи не спали. В два часа ночи по московскому радио после позывных «Широка страна моя родная…» объявили, что будет передано важное сообщение. В 2 часа 10 минут Юрин Левитан прочитал акт о военной капитуляции фашистской Германии и Указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая Праздником Победы.
Взяв две «лейки», я выбежал на Зубовскую площадь. Изо всех окон неслась торжественная музыка, из домов выбегали люди. Они радостно поздравляли друг друга с долгожданной победой. У многих на глазах были слезы — слезы радости. Появились знамена. Народ все прибывал, и многие двинулись на Красную площадь.
Началась стихийная демонстрация. Радостные лица, залихватские пляски под гармошку, качают военных, наших и союзников… Люди вздохнули полной грудью. Пришла Победа.
Вечером был салют. Тридцать артиллерийских залпов из тысячи орудий. Лучи ста шестидесяти прожекторов образовали подвижной световой шатер над Москвой.
Александр КРИВИЦКИЙ. НЕМНОГО О СВОЕЙ ПРОФЕССИИ
Помню, на Курской дуге еще до начала битвы провел я несколько суток в траншеях батальона Шапошникова, зарывшегося глубоко в землю. По характеру обороны люди здесь давно поняли, что рассчитана она не только на отражение противника, но и на нечто другое. Иначе зачем бы прокладывать ходы для бросков из основных оборонительных сооружений. Хитер солдат, помалкивает, дисциплину соблюдает, а сам в полном курсе всех дел, хотя и не читает штабных документов. Но не о том речь. Собрав материал для корреспонденций, я было решил уезжать — хотелось добраться до танкистов, как вдруг меня окликнул капитан Шапошников, вынырнувший откуда-то из хода сообщений.
— Вы что же, бросаете нас? Не советую. Как бы вам по дороге не попасть в кашу: слышите, как тихо? Неспроста это. Если что, лучше переждать у нас, в блиндаже, ну-ка он захватит вас в пути — хуже будет. Здесь хоть и передний край, да сами видите, как крепко все устроено.
Это было произнесено полушутливым тоном, но глаза Шапошникова серьезны. И даже встревожены. По давнему опыту я знал: боевой офицер не станет подвергать военного корреспондента излишней опасности. Во-первых, если убьют человека с блокнотом, значит, ничего не напишет он, а ведь, как ни говорите, каждому хочется прочесть и свое имя в газете, и имена товарищей. Зря, что ли, и Шапошников, и Ворончихин перечисляли мне бойцов, отличившихся в обороне. А во-вторых, давай потом объяснения в вышестоящие штабы: как, почему и отчего произошло такое. Ну а в-третьих, и это, по-моему, самое главное, в душе настоящего военного всегда возникает такая мысль: я здесь стою — мне положено, выполняю боевую задачу, а корреспонденту, ему ж здесь фактически не положено, у него другая задача, а раз так, чего ему зря голову подставлять?