Летописец. Книга 3. Четыре наследника
Шрифт:
Стены украшали офорты известных мастеров, включая Килмаха, в углу на полке поселились икона Св. Валамира и костяная фигурка сына Божьего Зарии с Декамартионом в руках. Новое мягкое кресло с атласной жёлтой обивкой и высокой спинкой располагало к тому, чтобы побыстрее в нём уснуть. Напротив кресла у стены стоял туалетный столик с огромным зеркалом в обвитой цветами позолоченной раме – такие стоили состояние, делали их только в Латее. Кэйрон поневоле целый вечер разглядывал своё отражение, выслушивая злорадные рассказы Ванды о пытках мужа. Встав с кресла, король подошёл к окну и выглянул на улицу. Из окна второго этажа Кэйрон разглядел людей, суетливо идущих мимо под проливным дождём – он не прекращался уже несколько дней. Во дворе у ворот выстроился королевский эскорт.
– Но зачем тебе именно Георг? Любое тело подойдёт!
– Нет! Он должен заплатить за жизнь Макса, отдав ему свою жизнь!
– Но тогда он проживёт полгода. Это слишком долго. – Обряд воскресения из мёртвых, как сказал Захар, возможен лишь одну ночь в году – ночь осеннего равноденствия. Эктариане отмечали в этот день праздник урожая. Его также называли Тозмадан, или день Богородицы. В этот день Небесный Отец послал ей своё семя, чтобы зачать сына Зарию. Кэйрон не верил в это даже в детстве. Сканты вместо Тозмадана отмечали воскресение Тиргалва и славили свой род. Ванда потребовала от скантов чуда воскресения, когда Кэйрон пришёл к ней и от их имени предложил сотрудничество против Дайруса. К удивлению Кэйрона, сканты согласились. Он совершенно не представлял, как они выполнят обещание. Зато они регулярно брали у неё кровь якобы для ритуала воскрешения. Кэйрон поинтересовался у Захара, зачем им кровь – тот не ответил.
– Ну проживёт, тебе-то что? Он нам не мешает.
– Я предпочёл бы от него избавиться.
– Ритуал можно провести раз в год.
– Не думал, что ты так терпелива. – И не только терпелива. Она боялась попортить тело мужа, а потому Диму приказали не причинять Георгу лишнего вреда. Впрочем, Дим мастерски подходил к делу – капли воды в его руках становились источником дикой боли. Сыромятные ремешки, верёвки, тонкие иглы – он прекрасно обходился подручными средствами.
– Ты меня не знаешь.
Кэйрон усмехнулся. Он отлично знал таких, как Ванда, поэтому спорить не стал. Пусть верит, раз ей хочется, лишь бы не мешала. И вообще, хватит говорить о Георге! Почему она притащила его в спальню вместо комнаты для гостей? Кэйрон терпеть не мог эту её манеру дразниться с помощью намёков, оставляя их без продолжения. Она много раз отказывала ему, вот и сегодня делает вид, будто не думает об этом.
Впрочем, сегодня и у него самого настроения не было. В Нортхеде начались казни священников, недовольные горожане едва не взбунтовались. Подготовленная против Дайруса армия стояла у стен города, только это удерживало людей от резни на улицах. Правда, армии надо платить, как и морякам, а найти деньги непросто: казна опустела ещё при Дайрусе. Как бы солдаты не повернули оружие против новых хозяев.
В окружении телохранителей Кэйрон вернулся во дворец. Разговор с Вандой не выходил из головы. Он тоже видел Георга, хотя особого удовольствия ему зрелище пыток не доставило, лишь удовлетворение от того, что умный и опасный враг бессилен. Это на мучения Гиемона Кэйрон любовался бы без конца. Жаль, такой возможности его лишили. Письмо Маэрины коротко сообщало, что муж умер от разрыва сердца. По мнению Кэйрона, она даже не врала, правда, сердце вряд ли разорвалось само по себе. Шпионы Захара подтвердили: она прирезала мужа, после чего в стране объявили траур. До совершеннолетия маленького сына Гиемона регентом станет Маэрина. Захар также сообщил, что в народе ходят разные слухи. Когда пару певцов по обвинению в чернокнижии и язычестве выпотрошили и четвертовали на площади, предварительно отрезав им языки, любители сплетен поутихли, спрятав подозрения подальше. Похороны Гиемона прошли пышно и торжественно, сам Урмас Лодивийский почтил их присутствием, прибыв с дочерью ко двору Маэрины и её сына, будущего короля Гиемона Четвёртого. Кэйрон помнил дочерей Урмаса. Если младшего братца обручат с одной из них, туда ему и дорога. В Барундию Кэйрону всё равно путь заказан: Маэрина не простит бунта, но она не посмеет
вмешаться, пока дочь в плену. Хоть об этом сканты позаботились: граница за Нейским перешейком перекрыта, флот во власти Кэйрона. К тому же, Марция вряд ли захочет вернуться домой, усмехнулся Кэйрон. Ладно, если удастся жениться на Марции, Маэрине придётся смириться. Вот только бы взять Корнхед и убрать Дайруса с дороги! Без этого Кэйрон не чувствовал себя истинным королём.Вообще, всё шло не так, как он хотел: Дайруса и то любили больше, чем его. А ведь раньше он был популярен, к нему прислушивались, его балы посещали самые богатые и знатные жители Сканналии, скачки с участием его лошадей собирали целый город. Женщины, не вылезавшие из его постели, теперь шарахались от него как от прокажённого. На улицах города выжить оказалось непросто: один раз на нового короля уже покушались, вчера состоялась вторая попытка.
Слуги распахнули перед королём двери дворца, однако Кэйрон направился не в свои покои, а в тюрьму. Несостоявшийся убийца висел в комнате для пыток со связанными за спиной руками, пока Дим деловито разглядывал разнообразные крючья под дикими взглядами жертвы.
Восемнадцатилетнего тощего парня звали Фелман, вчера он неожиданно свалился со второго этажа трёхэтажного дома на Проточной улице, когда Кэйрон проезжал мимо. Он рухнул прямо на короля – никакие телохранители не спасли бы его, если бы от удара о кольчугу кинжал не выпал из рук Фелмана. Кэйрон сбил убийцу кулаком на землю. Стража притащила его сюда – король намеревался послушать его признания.
– Долго меня поджидал? – обратился король к Фелману. Он был послушником недобитого Айварихом монастыря, расположенного в лесах у Четворта. Кажется, туда сканты не добрались, так что же нужно этому придурку?
Тот отвлёкся от Дима и с ненавистью уставился на Кэйрона.
– Три дня, – выплюнул он. Кэйрон поверил: Марик обследовал дом. По его словам, этот тип даже испражнялся прямо в комнате с окном на улицу. Он не выходил оттуда, поджидая короля.
– Что тебе даст моя смерть? – Кэйрона не интересовали чувства черни, но если это продолжится…
– Освобождение от боли.
– Освобождение? – засмеялся Кэйрон, хотя ему было не до смеха. – Если ты хотел освобождения от боли, то выбрал неверный путь. За покушение на короля ты получишь столько боли, что больше ничего в твоей жизни не останется.
– В моей жизни останется свет, а эта боль лишь порог, через который надо переступить, чтобы попасть в рай! – Послушник закрыл глаза, словно представляя себе этот рай. Дим взял «щекотун» – закреплённый на длинном шесте наконечник с тремя плоскими изогнутыми зубцами – и провёл им по обнажённой коже на животе, оставляя кровавые следы. Фелман заорал, роняя слюни.
– Такой рай ты хочешь? – поинтересовался Кэйрон, когда крик оборвался. – Тогда у меня ещё много игрушек, способных доставить тебе удовольствие.
Послушник тряс головой, из глаз катились слёзы, ноги дрыгали в пустоте, шея побагровела от напряжения. Руки, казалось, вот-вот оторвутся. Кэйрон надеялся, что Дим не допустит ранней смерти.
– Лучше я пройду это испытание, чем буду смотреть, как гибнет мой народ, моя страна!
– Так ты хочешь стать мучеником? Лавры святых покоя не дают? – ехидно спросил Кэйрон, чувствуя, как холодок продирает до костей.
– Я хочу избавить мою страну от демона, который хуже еретиков! Ты предал веру, продал нас поганым язычникам! Гореть тебе в аду, где ты испытаешь муки, положенные предателям и гнидам!
Кэйрон подал знак Диму, тот вогнал зубья щекотуна поглубже, разрывая кожу и мясо. Фелман завопил. Кровь полилась по ногам, закапала вниз. Вот так же несколько недель назад вопил тот, другой. Его имени они так и не узнали. Первый убийца был старше, грубее, его речь перемежалась руганью, лика он не носил, хотя в целом он говорил то же, что и молодой послушник. Забавно, эктарианин и зарианец в одной лодке. Смогли бы они править ею вместе или устроили бы драку друг с другом, а потом оставшийся полез бы убивать Кэйрона? А если те и другие объединятся и выступят против скантов? Кэйрон не успел обдумать эту мысль: пришёл Захар.