Летописи Нэпэла

— Крайние меры ни к чему, — проговорил Нэпэл. — Мы поступим по-другому. Придётся изменить первый приказ: каннибала расстрелять, а вместо него послать нашего секретного агента глубокого внедрения. Пусть вотрётся в доверие, разузнает что к чему. Здание клиники держать под круглосуточным наблюдением. Незаметно подтянуть к нему войска Военведа и Гибеша. В близлежащих строениях расположить тяжёлую артиллерию. Перекрыть все подземные коммуникации ведущие в клинику, для предотвращения побега заговорщиков. Приступить немедленно.

Шейруп протянул Нэпэлу бумагу, исписанную отточенным за долгие годы мелким твёрдым почерком. Император размашисто расписался по диагонали, от угла до угла листа.

— Император! Осталось десять секунд. Время приветствовать народ, — тихо проговорил не выходя из тени стены телохранитель.

— Спасибо за напоминание, Мрекс! — Нэпэл схватил со стула бронеплащ, накинул, пуговицы застёгивать не стал. Распахнул тяжёлые двери, и ворвавшийся вихрь отбросил чёрные полы. Быстрым шагом вышел на террасу, оказался над миллионной толпой, что немедленно взорвалась оглушительным криком, приветствуя человека в чёрном мундире и плаще, развевающемся подобно крыльям за спиной.

Сэйпог ничего не говорил, ведь знал, что упоминание об Арне отзовётся болью в груди друга, ведь понимал, что Нэпэл уже переполнен этой болью. Не понимал только одного, почему эта боль не проходит с годами, — а сколько их минуло с той поры, когда Нэпэл в последний раз видел желанную женщину. Сэйпог мог бы ещё представить, что такая долгая любовь была бы возможна, если бы Император специально распалял себя — смотрел на фотографии любимой, или читал её дневники. Или наблюдал за ней в реальном времени на экране — камеры-то были, их тайно установили дома у Арны, на службе, с камерами за женщиной неотвязно следовали охранники из Гибеша. Смертоносные — для всех, кто решит повредить разум Императора, убив его любимую. Но Сэйпог твёрдо знал — Нэпэл честно пытается забыть её. Ни разу не спрашивал отчёта о делах Арны, не высказывал желания посмотреть архивные кадры — те, что с удовольствием смотрел Сэйпог, — от камер, установленных в ванной комнате. Вычеркнул из жизни всё, что могло напоминать о прежней любви. Нет, не прежней!.. Не желала единственная и вечная любовь становиться былой.

Нехорошо предаваться печали в первые минуты нового года. Надо занять чем-то Нэпэла. Отвлечь хоть как-то. Или хотя бы попытаться.

— Предлагаю отправиться сегодня в Императорскую Оперу! — проговорил Сэйпог.

— В мою оперу? — кисло улыбнулся Нэпэл. — Я не против.

В сопровождении извечного кортежа, — телохранители, личный доктор, секретарь-офицер, — они покинули дворец. Промчались по пустым ночным улицам, избегая сворачивать на площади, где продолжалось празднество. Гигантское здание оперы, — куда больше императорского дворца, — надвинулось, заслонило небо. Да что там, небо… Оно — лишь тонкое порывало, что наброшено там, высоко-высоко, на башни Оперы, на конусовидные крыши, что как горы.

Машины и охрану оставили в древнем парке перед Оперой. Лишь вдвоём вошли внутрь, оказались в зале, оббитом посеребрённой парчой, с гобеленами на стенах. Уже ждал старик-распорядитель, заведовавший императорской ложей, — одетый по старому, в панталоны и камзол с широким складчатым воротником из белого шёлка, — снял шляпу и поклонился торжественно, коснувшись пышными перьями на тулье носков высоких гостей.

— Что идёт сегодня? — поинтересовался Нэпэл.

— В малых залах gothic-оперы, «Моя умершая невеста» и «Страх льющихся слёз». В больших залах black-опера «Машины гибельного дня», death-опера «Дети умершего озера» и heavy metal-опера «Мёртвый и слепой гвардеец», — скучным голосом говорил Сэйпог. Потом оживился: — Но мы идём смотреть и слушать не это — сегодня премьера легендарного «Мастера желаний» из цикла «Ночные желания», с замечательной Силье в главной роли!

— Это power-metal, с вкраплениями готики? Я не ошибся?

— Всё верно, и голос Силье придаёт всегда особенную глубину арии Тарьи. Но ты сам всё услышишь…

Они последовали за стариком-распорядителем, сначала по секретной лестнице, скрытой в толще стен оперы, потом через анфиладу низких комнат, затянутых чёрным бархатом, и абсолютно пустых. Вошли в украшенные серебряными львами двери, — и мир, сгустившийся до размеров тайных переходов вдруг развернулся, расширился до огромного зала.

С десяток этажей вниз, на каждом роскошные ложи. А в самой глубине зрительный зал, отгороженный от возвышающейся сцены оркестровой ямой.

Нэпэл опёрся на украшенные массивной золотой отливкой перила, всмотрелся в огромную сцену. Там подправляли бульдозером каменные башни замка, восточное его основание омывали волны океана, из которого должен был выйти Океаномрождённый.

— Если вы захотите увидеть какой-либо момент подробнее, наставьте целеуказатель на плёночный экран, натянутый между перилами и потолком, и держите левую кнопку, пока не появится масштабированное изображение… — дребезжал распорядитель.

Император перегнулся через перила, голова и плечи прошли сквозь экран, холодная плёнка защекотала уши. Сэйпог нервно шагнул к Нэпэлу, — ухватить, если вздумает прыгнуть, — старец повис на локте, вообразив видно, что глава Гибеша решил подтолкнуть любимого Императора. Но Нэпэл просто смотрел на переполненный людьми зал, на забитые до отказа ложи. На зрителей, — одни из них регулировали экраны, другие читали либретто, в ожидании начала.

Сэйпог стряхнул злобно с рукава распорядителя. Всё, всё — мир! Император не собирается прыгать. Никто не собирается сбрасывать Императора. И никто не собирается душить надоедливого распорядителя. Но последнее — до поры до времени.

Нэпэл смотрел вниз, теперь только на людей, на их лица. Ни одного счастливого. Почему так? Есть лица радостные — оттого, что увидят долго ожидаемую оперу. Но это радость мимолётная, люди оставят стены оперы, память об увиденном притупится, и лица снова омрачатся. Некоторая часть, — наиболее упрямые, — будет сопротивляться. Уж он-то знает, и сам пытался… Но надетая улыбка только усугубляет то, что творится в душе.

Здесь нет счастливых. Есть только те, кто притворяется счастливым. Есть те, кто пытается забыть о извечном несчастье, отправляясь на войну, а в промежутке между боями — в оперу. Есть совсем малая толика тех, кто так свыкся со своим несчастьем, что не замечает его, не зная другой жизни. Над всеми нависли тени страха, одиночества, они почти окутывают каждого человека крыльями. И сами эти люди — лишь тени… И главная тень — Император…

Лицо Нэпэла передёрнулось, он отвернулся от зала. Увидел своё отражение в зеркале — за спиной его будто колыхались крылья, грозя завернуть целиком, с головы до ног, это трепыхался плёночный экран, восстанавливая свою целостность. Нэпэл торопливо потупился, взглядом уткнулся в носки сапог, будто его тошнило.

— Если вам что-то понадобится — дёрните за кисть! — произнёс старик недовольно, собрался было удалиться, но Сэйпог остановил его.

— Там колокольчик? — спросил, дёргая за тяжёлый пучок бахромы, висящей на толстом жгуте, связанном из золотых шнурков. Прислушался: нет, звона не слышно. Тогда дёрнул изо всех сил, так, что верёвка вытянулась из отверстия в стене на лишний метр. Показалось, что откуда-то из-за стены донеслись, приглушённые, грохот и крик. Нет, ничего не слышно. Показалось…

— Нет, там нет колокольчика!.. — проговорил старец торопливо, отбирая у главы Гибеша кисть и водружая её на особую полочку. — Колокольчик — это ненадёжно. Так уж сложилось исторически, что конец верёвки привязывают к ноге дежурного офицера. И мы не меняем эту добрую традицию на протяжении последних четырнадцати веков.

Распорядитель тихо прикрыл двери за собой, а Нэпэл и Сэйпог расположились в креслах, удобных, мягких. Занавес в это время закрылся, — актёры занимали свои места, — а потом медленно раздвинулся, под затейливое завывание ветра, и ласковый женский шёпот.