Летучие мыши

– Мой Ромка написал мне только одно письмо из Чечни. Писал, что они строят баню из подручных материалов… И ни слова о войне. А потом он погиб на какой-то «зачистке»… Его друзья приезжали ко мне несколько раз. Привозили деньги, чтобы я смогла открыть аптеку. Я же по образованию фармацевт, ничего другого не умею… Но они мне так и не рассказали, как он погиб…

– Разве это столь важно? Знать обстоятельства его гибели? Достаточно того, что его боевые друзья не оставили вас наедине с вашим горем. Помогали, чем могли. А это значит, что вашего супруга уважали и погиб он, как герой. Иначе, вам не выказывали бы столько знаков внимания и поддержки. Знаете, Настя, на войне возникает некое единение, привязанность, которая сплачивает людей, раньше вообще не знавших о существовании друг друга. Но в этот круг попадают только достойные, шелуха отметается сразу и бесповоротно. То, что вы рассказали о друзьях вашего мужа, об их отношении к вам говорит о том, что он был из достойных…

– Наверно, так… Его посмертно наградили орденом Мужества. Трудно там было выжить? На войне?

Сербин задумался.

– Однажды, в Афганистане нас послали на выносной сторожевой пост, расположенный на высоте 4 800 метров. Туда повадился ходить снайпер душманов и за неделю убил четверых солдат. Мы должны были вычислить его и уничтожить. Придавленные рюкзаками и снаряжением, последние две-три сотни метров мы преодолевали на карачках. Ветер со снегом забивал глаза до такой степени, что смерзались ресницы, а волосы под шерстяными шапками постепенно превращались в ледяной панцирь. Когда мы добрались до поста, нас можно было брать голыми руками, поскольку сил у нас практически не осталось… Так вот, солдаты служили на том посту больше года! Больше года они не видели ничего, кроме гор, и лишь изредка спускались на заставу. Искупавшись и забрав письма, они карабкались обратно на свой пост… Я до сих пор поражаюсь их мужеству и выдержке, потому что вынести испытание высокогорьем в течение года выше человеческих сил и возможностей... Страх перед смертью вынести легче, чем бесконечную чёрную тоску на сторожевом посту. И один сержант, не выдержав этой тоски, подошёл к краю пропасти и прыгнул вниз… Но его родным написали, что он погиб смертью храбрых. И я считаю это правильным… Он держался, сколько мог, но горы победили его.

Сербин замолчал, и заметил, что Салех слушает его, раскрыв рот…

– Гос-по-ди-и-и! – вдруг завыла по-бабьи Настя, уронив голову на плечо Сербина. – Да за что ж вам это, Егор?! Столько пережить и попасть в руки этих мерзавцев! – она ткнула кулачком в сторону Салеха. Тот отвернулся. – Господи-и-и! Неужели же нет в этом мире справедливости, что ж не покараешь ты этих выблядков?!

Из кабинета выбежала босая Дарья.

– Что случилось?! – глаза её были широко раскрыты от ужаса.

– Ничего, Дарья! Ничего! – спокойно ответил Сербин. – Настеньке нужно выплакаться.

– А я уж подумала… - Дарья размашисто перекрестилась. – С Виталием чего…

Она подошла и села рядом с Настей, обняв её вздрагивающие плечи.

– А ты поплачь, девонька, поплачь! – Дарья ласково водила рукой по спине Насти. – Слёзы горе вымывают…

– Старая, тебе бы лучше уйти к Гено! – сказал Салех. – Не нарывайся!

– Да пошёл ты! – резко ответила Дарья, даже не взглянув в его сторону.

Сербин вдруг отчётливо ощутил такую же близость с обеими женщинами и стариком, какую он испытывал и на войне со своими разведчиками. И понял, что пойдёт на всё, чтобы не допустить их смерти. Обратной дороги для него больше не существовало. Ему предстояло снова стать Седым.

– Не бойся их, Настя! – приговаривала Дарья. – Наш страх только радует этих нелюдей…

– Я посмотрю, как ты будешь молить о пощаде, старая, когда я начну резать тебя на куски! – проскрипел Салех.

– Господи, Егор! Что с ними случилось?! – Дарья всхлипнула и зарыдала в голос, поддерживая Настю. – Они жаждут нашей смерти, как дети жаждут прихода Нового года с новогодней ёлкой! Откуда эта жестокость, эта бессмысленная жажда убивать?! Никаких светлых идеалов, никаких принципов, никакой морали! Ничего святого из того, что было в наше время.

– Они просто сбиваются в толпы и наслаждаются насилием над слабыми, вместо того, чтобы становиться личностями. Насилие для них стало развлечением, - сказал Егор. – Но и в наши дни старики спрашивали, что случилось с молодёжью. Так уж устроен мир.

– Нет, Егор! Не согласна! В наше время не было такой бессмысленной жестокости, как сейчас. Наши старики, хоть и журили молодёжь, но не считали её своими врагами. А эти кто?! Враги! Они стали нашими врагами!

– Старая, тебе надо бы со сцены выступать! – сказал, нехорошо ухмыляясь Салех. – Успех обеспечен! Но вообще, ты что-то не в меру раскаркалась! Не пора бы тебе закрыть свою пасть?!

– Знаешь, мальчик, что я тебе скажу? – Дарья поднялась. – Мне всё равно, где ты умрёшь – здесь, в этом здании, или позже, где-то в очередной вашей драчке, ты ни от кого не услышишь благословенной молитвы о тебе!

– Да, плевать я хотел на твои молитвы, старая дура! – Салех вскочил. – Ты живёшь со своим стариком в своём уютном мирке, и тебе точно так же плевать на меня! Но нет! Ты ещё и покрикиваешь на меня! Жизни учишь! А всё, что мы видели от вас – это одни запреты. Не ходи туда, не делай этого, не трожь, не смотри! А что вы нам давали? Да ничего! Одни пустые базары! Слова! И нам это надоело! Мы вам ещё устроим новогоднюю ёлку! Я порежу тебя на ремни, сука, но даже этим ты не расплатишься за те условия, в которых мне пришлось жить!

Салех вскочил, и Сербин подумал, что всё кончится здесь и сейчас, и приготовился к бою.

Но Салех вдруг вышел из столовой, не забыв сунуть в подмышку автомат.

– Да, разум и логика здесь не в чести! – сказал Сербин.
– Придётся на зло отвечать злом, на силу – силой…